Крауч-Энд - Страница 8

И оно закончилось.

Дорис увидела впереди две человеческие фигуры, только какие-то маленькие. Когда она подошла поближе, она разглядела, что это те самые мальчик с девочкой, которых они с Лонни уже видели раньше. Мальчик гладил девочку по волосам – по ее тонким крысиным косичкам – своей изуродованной клешней.

– Это та американка, – сказал мальчик.

– Она заблудилась, – сказала девочка.

– Потеряла мужа.

– Сбилась в дороги.

– Нашла другую дорогу, темную.

– Дорогу, ведущую прямо в воронку.

– Потеряла надежду.

– Нашла Трубача со звезд…

– Пожирателя измерений…

– Слепого дудочника…

Они говорили все быстрее и быстрее, на едином дыхании… надрывная литания, мерцающая россыпь слов, от которых голова идет кругом. Дома как будто придвинулись ближе. На небе уже показались звезды, но это были не ее звезды – не те звезды, на которых она загадывала желания в детстве и под которыми гуляла с парнями в юности. Это были иные, безумные звезды безумных миров. Дорис зажала руками уши, но не смогла заглушить этот страшный головокружительный речитатив. В конце концов она не выдержала и закричала:

– Где мой муж? Где Лонни? Что вы с ним сделали?

Они разом умолкли. А потом девочка сказала:

– Он ушел вниз.

– Ушел к козлищу с тысячью молодых, – добавил мальчик.

Девочка улыбнулась злобной улыбкой жестокой невинности.

– Он не мог не уйти, правильно? На нем была метка, и ты тоже уйдешь.

– Лонни! Что вы сделали с моим…

Мальчик вскинул руку и заговорил нараспев на каком-то непонятном языке, похожем на пронзительные трели флейты. Дорис не понимала ни слова, но даже звучание этих фраз наводило на нее панический страх.

– А потом улица зашевелилась, – сказала она Веттеру и Фарнхэму. – Мостовая пошла волнами, словно какой-то ковер. Вздымалась и опадала, вздымалась и опадала. Трамвайные рельсы выскочили из канавок… или как там их закрепляют, не знаю… и взвились в воздух. Я это помню, помню, как на них отражался свет звезд… а потом и булыжники тоже стали отваливаться, сначала – по одному, потом – целыми порциями. Они отрывались от мостовой и просто улетали в темноту. Отрывались с таким странным треском… как будто что-то раскалывается или рвется. Наверное, при землетрясении такое бывает. А потом что-то полезло из-под земли…

– Что? – Веттер резко подался вперед, впившись глазами в американку. – Что вы там видели? Что это было?

– Щупальца, – медленно заговорила она, запинаясь на каждой фразе. – По-моему, щупальца. Но очень толстые, стволы старых смоковниц… и такие все… скрученные. Как будто каждое толстое сплетено из тысячи тонких… и на них были такие розовые присоски… но иногда они были похожи на лица… и мне показалось, что в одном я узнала Лонни… и все они были искажены, как будто им очень больно. А под этими щупальцами, в темноте под землей – в темноте внизу — было что-то еще. Что-то похожее на глаза…

Здесь она замолчала, не в силах продолжать. И замолчала надолго. Впрочем, добавить ей было особенно нечего. Дальше она ничего не помнила. А когда, наконец, вырвалась из беспамятства, оказалось, что она стоит у дверей какого-то маленького магазинчика, где продавали газеты-журналы. Она сначала не поняла, где находится – в том или в этом мире. Но чуть дальше по улице было светлее: там горели фонари и проезжали машины. И это вселяло надежду. Мимо нее прошли двое прохожих, и Дорис отступила поглубже в тень, опасаясь двух злобных – даже зловещих – детей. Но это были не дети. Двое подростков, парень и девушка, которые шли взявшись за руки. Парень что-то говорил о новом фильме Мартина Скорсезе.

Она настороженно ступила на тротуар, готовая в любой момент юркнуть обратно в спасительный сумрак у входа в закрытый темный магазинчик, но в этом не было необходимости. Ярдах в пятидесяти впереди виднелся достаточно оживленный перекресток, где на светофоре стояли машины. На той стороне улицы, прямо через дорогу, был ювелирный магазин с большими часами, с подсветкой в витрине. Стекло было закрыто стальной решеткой, но Дорис видела время. Без пяти десять.

Она дошла до перекрестка, и хотя там горели фонари и шум машин действовал успокаивающе, она все равно то и дело испуганно оглядывалась через плечо. У нее все болело. Она неуклюже прихрамывала из-за сломанного каблука. Но не только из-за каблука. Ноги болели страшно – и особенно правая, как будто она растянула там связку.

Добравшись до перекрестка, Дорис обнаружила, что это было пересечение Хиллфилд-авеню и Тоттенхэм-роуд. Она понятия не имела, как она сюда вышла. Под одним из фонарей стояли двое пожилых людей: крепкий старик лет шестидесяти и женщина примерно того же возраста в старом потертом платке, из-под которого выбивались длинные седые пряди. Они о чем-то тихонько беседовали, но увидев Дорис, сразу замолчали и посмотрели на нее как-то странно – как будто она была призраком из какого-нибудь фильма ужасов.

– Полиция, – прохрипела Дорис Фриман. – Где полицейский участок? Я гражданка Соединенных Штатов… у меня пропал муж… мне нужно в полицию.

– Что случилась, моя хорошая? – спросила женщина с искренней тревогой в голосе. – У вас такой вид, словно вас через пресс пропустили, правда.

– Вы попали в аварию? – спросил старик. – Где ваша машина?

– Нет. Нет… не в аварию… Пожалуйста… здесь есть поблизости полицейский участок?

– Вон там, чуть подальше по Тоттенхэм-роуд, – сказал мужчина и достал из кармана пачку сигарет. – Закурить не хотите? По-моему, вам сейчас не помешает.

– Спасибо. – Дорис взяла сигарету, хотя бросила курить почти четыре года назад. Старик поднес ей зажженную спичку, но у нее так дрожали руки, что она никак не могла прикурить.

Он взглянул на женщину в платке.

– Пожалуй, я ее провожу до участка, Эвви, чтобы уже убедиться, что с ней все в порядке.

– Я тоже с вами пройдусь, – сказала Эвви и приобняла Дорис за плечи. – Так что с вами случилось, моя хорошая? Вас пытались ограбить?

– Нет. Просто… я… я… улица… там был серый кот, одноглазый… улица распахнулась… я это видела… они что-то такое сказали про Слепого Дудочника… надо найти Лонни!

Дорис понимала, что несет полную чушь – какой-то бессвязный бред, – но ничего не могла с собой поделать. И потом, сказала она Веттеру и Фарнхэму, наверное, это был не совсем бред, потому что мужчина и женщина вдруг напряглись и попятились прочь, как будто в ответ на вопрос «что случилось?» Дорис доверительно сообщила, что у нее бубонная чума.

Мужчина что-то буркнул себе под нос. Дорис показалось, что это было: «Опять, стало быть, грянуло».

– Участок вон там. – Женщина указала рукой вдоль по Тоттенхэм-роуд. – Там над входом такие круглые фонари. Вы увидите.

Они поспешно пошли прочь. Один раз женщина нервозно оглянулась через плечо, и Дорис Фриман увидела, как блестят ее широко распахнутые глаза. Сама не зная зачем, Дорис шагнула следом за ними.

– Не подходите! – пронзительно закричала Эвви и выставила перед собой руку с пальцами, сложенными «рожками». Знак-оберег от сглаза и вообще всякого зла. При этом она прижалась к мужчине, который обнял ее за плечи. – Не подходите, раз вы оттуда… из Товена Крауч-Энд.

С тем они и растворились во тьме.

Констебль Фарнхэм застыл в дверях между комнатой отдыха и канцелярией – хотя нераскрытые дела, о которых говорил Веттер, хранились вовсе не там. Он заварил себе свежего чаю и теперь докуривал последнюю сигарету из пачки. Пачка вылетела за вечер. Та женщина, американка, тоже неслабо у него попаслась.

Она вернулась в отель в компании медсестры-сиделки, которую вызвал Веттер, – сиделка должна была остаться с ней на ночь, а утром решить, надо ли везти «пациентку» в больницу. Наличие двоих детей осложняло дело, подумал Фарнхэм. Тем более Дорис Фриман была американкой, и таким образом, первоклассный скандал был почти гарантирован. Интересно, а что она скажет детишкам, когда они завтра утром проснутся… то есть если она будет вообще в состоянии говорить. Она что, усадит их на диванчик и скажет, что большое и злое чудище из Крауч-Энд Тауна