Краткое жизнеописание великаго старца Феодора Козьмича. Из воспоминаний купца Семена Феофановича Хро - Страница 2

В это время, как и некоторые другие томские купцы, Хромов духовно сблизился с томским архиереем Афанасием (Соколовым), часто с ним беседовал, помогал пожертвованиями церкви, заботился о странниках и убогих. В 1852 г. познакомился в деревне Зерцалы со старцем Федором Кузьмичом и перевез его в 1858 г. в Томск. Последние 6 лет жизни старец жил в усадьбе Хромова, в специально для него выстроенной келье, или в загородном домике на заимке, получившей название Хромовка. Хромов записывал все, связанное с жизнью старца, уверенный, что это не кто иной как император Александр I, не раз пытался встретиться с Александром II и позднее Александром III, но безрезультатно. Часть записок Хромова, буквально несколько страниц небольшого формата, были опубликованы Е.З. Захаровым в виде брошюры под названием «Сказание о жизни и подвигах великого раба Божия Федора Кузьмича, подвизавшегося в пределах Томской губернии с 1837 по 1864 год» (М., 1894) с собственными комментариями.

Скорее, эта публикация похожа на статью или брошюру, чем на издание материалов. До знакомства с публикацией Захарова автор предисловия связывал определенные надежды, но после получения копии понял, что она не дает полного представления об этом ценном для истории купечества источнике.

С.Ф. Хромов пожертвовал на строительство Томского кафедрального собора 250 рублей (40-е место среди всех жертвователей, где первенствовал И.Д. Асташев -24 тыс. руб. Данные по списку жертвователей с 1842 по 1851 г.) и погорельцам Петропавловска[6]. В списке жертвователей на окончание строительства этого собора в конце XIX в. Хромов уже не значится, а возглавляет его с большим отрывом уже упомянутый З.М. Цибульский и его жена Феодосия Емельяновна – 150 тыс. руб. Вообще-то не только С.Ф. Хромов был скромен в своих пожертвованиях на благо города. Восточносибирские, особенно иркутские и красноярские купцы были в этом плане гораздо щедрее, но надо понимать, что и для купечества Западной Сибири важно было оставаться в глазах людей добрыми и щедрыми мирянами-единоверцами, хорошими хозяевами, которые своей выгоды не упустят, но готовы и поделиться своим богатством.

Западносибирские купцы тверже стояли на земле и не хотели жертвовать на женские Бестужевские курсы в Петербурге, исследование Северного морского пути и прочее, как это делали крупнейшие предприниматели Восточной Сибири, да и средств у них таких не было. Томские, тюменские и тобольские купцы хотели оставить образцовые по добротности и красоте постройки не только своим потомкам, но и строили здания для обездоленных – приюты, богадельни, сиропитательные дома, а также училища, школы и т. д. Кроме этого, они завещали большие суммы денег для раздачи бедным и нуждающимся, на поминовение завещателя и его родных, на нужды учебных и иных заведений. Однако благотворительность купечества не могла кардинально улучшить жизненные условия большинства населения края. Нищету и отсталость таким образом ликвидировать трудно, и нигде в мире благотворительность не дала настолько впечатляющих результатов, чтобы связывать с ней надежды на улучшение жизни.

Другим важным аспектом внутреннего мира сибирского купечества (менталитета, как принято сейчас говорить) является интерес и уважение к старчеству как явлению общественной жизни. В середине XIX в. зарождается интерес к этому явлению русской жизни не только у простого люда, но и у состоятельных и образованных людей и даже духовных лидеров нации – у великих русских писателей Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, Н.С. Лескова и других, менее известных деятелей культуры. Это была реакция на надвигающуюся революционную бурю, охватившую, прежде всего, умы молодежи. На одном из заседаний Кирилло-мефодиевских чтений был сделан доклад о старчестве и его противопоставлении радикализму, в котором содержались выводы о том, что в отличие от героических юношеских порывов, христианское подвижничество (старчество) является непрерывной борьбой с низшими, греховными проявлениями своего я, определенной аскетичностью духовных устремлений и ограничением материальных потребностей. Вслед за авторами печально знаменитых «Вех», можно сказать, что если для героизма характерны вспышки, поиски великих деяний и подвигов, то в подвижничестве, напротив, важно эволюционное, медленное течение жизни, в которой нет скачков и катаклизмов, а есть терпение, самодисциплина, выдержка и выносливость – качества, как раз отсутствующие у русской интеллигенции[7]. Именно таким святым представал перед народом старец Федор Кузьмич Томский, как и многие другие местночтимые святые, которые не могли отказать им в святости и мудрости, и становились объектами почитания и поклонения.

Проживая в Томске, С.Ф. Хромов с годами частично отошел от трудного и хлопотного дела по поискам и добыче золота в сибирской тайге и перешел на более легкий и традиционный купеческий промысел – торговлю разными товарами, выполнение поставок различных товаров на прииски, частным лицам и предприятиям. Например, в 1880-е годы он поставлял фураж (сено и овес) на постройку широко известного в Сибири Обь-Енисейского канала. Сохранилось несколько фотографических портретов С.Ф. Хромова. Один из них представлен дальней родственницей купца Е.А. Благовещенской в 2007 г., другой появлялся в нескольких изданиях, где купец изображен в полный рост. Портреты рисуют купца как мужчину небольшого роста, худощавого, естественно, с бородой, с умными, проницательными небольшими глазами, одетого в традиционную для купцов «сибирку» (сюртук, подбитый для тепла ватой), широкие, выпущенные на высокие сапоги брюки. Утверждение Н.М. Дмитриенко о том, что жена Хромова умерла рано, еще в 1873 г., не подтверждается его записками, так как и в более поздние времена она обращалась к нему с просьбой о собственном исцелении от болезней с помощью чудодейственных средств старца Федора Кузьмича[8].

Из текста записок С.Ф. Хромова вырисовывается его портрет – типичного представителя сибирского купечества первого поколения, который благодаря своему уму и деловой сметке, энергии и целеустремленности, смог сколотить первоначальный капитал, выкупить себя и своих родственников из крепостной неволи и крепко обосноваться в Сибири. Судя по всему, у него здесь появился широкий круг знакомств среди разных слоев населения, он положительно воспринял образ жизни сибирских купцов с постоянными разъездами, проживанием в глухих заимках и отдаленных приисках, с небескорыстными контактами с местным чиновничеством и многое другое. Он боготворит старца Федора Кузьмича, но, тем не менее, не слушается его совета забросить добычу золота и вести, как он, жизнь отшельника и аскета. К этому Семен Феофанович не готов, но проявляет настойчивость и активность в признании великого старца Федора Кузьмича святым и не сомневается, что это был император Александр I. С портретом старца Федора Кузьмича, который был воспроизведен на открытках, изданных П.И. Макушиным (рис. 1), Хромов ездил в Петербург, показывал его вельможам, помнившим этого царя, и некоторые находили сходство со старцем, другие это отрицали. Отметим, что для династии Романовых признание факта чудесного спасения императора и его последующие скитания по России было бы отчасти признанием грубой ошибки при захоронении праха настоящего царя Александра I, надгробие которого находилось на своем месте в Петропавловском соборе в Петербурге.

С другой стороны, если это не так, то существовала опасность самозванства, когда старец не утверждал и не настаивал на своем царском происхождении, но и категорически не отрицал его. Поэтому понятен интерес властей самого высокого уровня к запискам С.Ф. Хромова, но ход этому делу дан не был, то есть выяснение всех конкретных обстоятельств происхождения и жизни старца не проводилось. Такая ситуация сохраняется и по настоящее время, когда полную ясность может дать генетический анализ частичек мощей святого и крови реальных представителей династии Романовых, но это будет, по мнению заинтересованных сторон, нарушением устоявшегося порядка.