Красный сердолик - Страница 48

Я все больше убеждалась в том, что ключ к загадке Карлы находился в руках у Елены Фарнхем. Если бы я могла заставить ее заговорить! Если бы она рассказала хотя бы о том, что произошло, когда Карла обменивала булавку! Елена что-то видела, что-то знала.

Я сняла телефонную трубку и позвонила в отдел бижутерии. Елена занималась покупателем, и мне пришлось подождать. Услышав ее голос, я объявила:

— Сегодня мы обедаем вместе. Когда ты освободишься?

— Ты опять за свое, — ответила она. — Пойми, Лайнел, это бесполезно.

— Очень даже полезно, — возразила я. — Мы должны поговорить. Ты знаешь, что происходит здесь, наверху? Ты знаешь, что Мак-Фейл вот-вот арестует Оуэна Гарднера, а там и Крис на подходе?

На другом конце провода молчали, и я чувствовала, что Елена задета за живое. Я решила ковать железо, пока горячо.

— Никто из нас не думает, что Крис или Оуэн виновны, но следующие по списку Билл и я. Учитывая все это, будет лучше, если ты расскажешь мне то, что знаешь.

Снова молчание. Затем Елена сказала:

— Лайнел, честно тебе говорю: это не поможет. Но если тебе так хочется узнать одну историю, я тебе ее расскажу.

Мы договорились о встрече, и я повесила трубку, торжествующе глядя на Билла.

— Теперь мы кое-что узнаем.

— Возможно, — согласился он.

Я рассказала ему обо всем, что успела за это время передумать, не имея возможности с ним обещаться. Например, о том, как камень оказался у меня в кармане.

— Должно быть, камнем владела Сондо, — размышлял Билл. — Она могла сама уронить или бросить ею на пол в комнате манекенов. Или он мог выпасть из ее одежды, когда убийца тащил ее тело, чтобы спрятать его в шкафу.

Я вздрогнула. Возвращаясь мысленно к тому моменту в комнате манекенов, я каждый раз покрывалась гусиной кожей.

Билл догадался о моих переживаниях по выражению лица и быстро, будничным тоном закончил мысль:

— Или убийца вернул себе камень, а потом сам его бросил.

— Или сама, — дополнила я картину.

В кабинет вошли Кейт и Геринг, и Билл встал. Кейт был еще желтее, чем обычно, и все же он явно испытывал облегчение. По-видимому, он почувствовал себя в большей безопасности и снова был в ладу с собственной совестью.

— Мак-Фейл просит вас к себе, Зорн, — объявил Геринг и указал рукой в направлении отдела оформления витрин.

Билл наклонился и легонько потрепал меня по щеке.

— Если я не вернусь, помни, что я люблю тебя.

— Я буду писать тебе письма в тюрьму и приду на процесс, — пообещала я с деланной веселостью.

Геринг посмотрел ему вслед своим меланхоличным взглядом.

— Приятный парень. Но ему следовало держаться подальше от молотков.

— Не говорите глупостей! — накинулась я на него. — Сондо попросила его передать молоток. И он это сделал. Вот и все.

Геринг ничего не ответил, но я отчетливо представила себе, о чем он думает. Смехотворная картина: Билл достает с полки молоток, бьет им Сондо по голове и затем хладнокровно душит ее замшевым пояском.

— Детективы такие дураки! — воскликнула я. — Нужно быть сумасшедшим, чтобы проломить голову манекену. Я уже не говорю о том, что этот человек снял с Сондо халат и засунул его в ящик моего стола. Если вы думаете, что это сделал Билл, то вы — безумец.

— Разве я это говорил, мисс Уинн? — спросил Геринг. — И вот что я вам скажу: может быть, мы, детективы, и не выглядели бы дураками, если бы могли рассчитывать на сотрудничество с такими людьми, как вы и Билл Зорн. Вы думаете, что это было разумно — скрыть от нас информацию о вечеринке у Сондо?

— Так вы о ней знаете?

— Я рассказал, — вмешался в разговор Кейт; он посмотрел на меня вызывающе. — Я рассказал им все.

— Если бы только я мог вспомнить, где я видел это кольцо, — пожаловался Геринг.

Он ушел, продолжая сокрушаться, а мы с Кейтом принялись за работу, точнее, принялись делать вид, что работаем. Воцарилась долгая неуютная тишина. Так прошло минут двадцать, и тут в кабинет вплыла Карла Дрейк и села на стул напротив меня.

— Мисс Бэбкок передала, что вы хотели меня видеть, — сказала она. — Поэтому я решила прийти и спросить, зачем вы меня искали.

Я быстро отослала Кейта с поручением, хотя видела, что ему не хочется уходить. Затем я посмотрела Карле прямо в глаза, надеясь, что держусь так же холодно, как она.

— Зачем вы поднялись наверх и завели граммофон вчера вечером? — спросила я.

На ее губах заиграла очень печальная и милая улыбка

— Мне не следовало этого делать, не так ли? Но я чувствовала себя такой несчастной и подумала, что. Может быть, музыка…

— Вы должны были пешком подняться на четыре лестничных пролета. Неужели музыка так много для вас значит?

Она выразительно взмахнула рукой жестом танцовщицы.

— Музыка значит для меня все. Больше у меня ничего не остаюсь.

— И все же подниматься на лифте легче, — заметила я. — И разумнее.

Она сохранила беспечный вид, как бы говоривший: что будет, то будет.

— Но только не тогда, когда нарушаешь правила. Я не должна была слоняться по магазину в дорогом платье.

— Вы танцевали, не так ли? Вы танцевали в пустой комнате. Зачем?

Она впервые выглядела смущенной.

— Это все белое платье. Оно танцевальное. И музыка, она как бы ждала…

Меня внезапно осенило.

— «Станцуем бегуэн» — ведь это песня, под которую танцевали Луис и Лотта, не так ли?

Она скрестила руки на груди и поежилась с видом человека, которому очень холодно. Но не выказала удивления.

— Да, — сказала она. — Мы часто танцевали под эту музыку.

И под «Кариоку» тоже, подумала я. Это объясняет ее слезы в тот вечер у Сондо, когда Билл играл на пианино…

— Но вы меня так напугали, — возмущалась я. — Я от вашей музыки чуть с ума не сошла. Карла, эта выглядело так, будто сама Сондо заводила граммофон. И почему вы не вышли, когда я закричала?

Она томно и мило улыбнулась.

— Я тоже испугалась. Я не знала, кто кричал и что произошло. И я не хотела, чтобы меня там застали… танцующей.

Что она скрывала? Она испугалась, потому что не знала — или потому что слишком хорошо знала, чем вызван мой испуг?

— Почему вы не хотели, чтобы вас застали танцующей? — настаивала я. — Не потому ли, что Лотту Монтес до сих пор разыскивает полиция?

Она обхватила руками свои плечи, как бы защищаясь от удара. Карла не пыталась опровергнуть мое предположение.

— Вы хотите все им сказать? — спросила она. — Вы хотите сдать меня Мак-Фейлу?

На ее лице снова появилось выражение пропащей женщины, но на этот раз я верила в ее искренность и, сама того не желая, была растрогана.

— Сама не знаю, — призналась я. — Может быть, мне не придется этого делать. Я полагаю, достаточно и того, что ваш муж в тюрьме и…

— Мой муж не в тюрьме, — возразила она спокойным достоинством. — Мой муж умер.

Получилось так, что я зашла в тупик и не знала, что сказать. Меня спасло то, что в этот момент в дверь моего кабинета вошла одна из самых странных фигур, какие я только видела.

Иногда мы встречаем их на улице, причудливо одетых, с невообразимыми манерами, и нам кажется, что им место на сцене. Но когда подобных персонажей выводят в какой-нибудь пьесе, они представляются нам гротескными и нереальными.

Но в реальности этой женщины сомневаться не приходилось. Невысокая, плотная, со старушечьим желтым лицом, изрытым глубокими морщинами, с неприветливыми, похожими на угольки черными глазками

Ее одежда представляла собой конгломерат лохмотьев, выдержанных в стиле "мечта старьевщика". Перья и бусы, кусочки атласа и шелка, выцветшие и превратившиеся в лоскутную мешанину.

— Вы мисс Уинн, не так ли? — спросила она скрипучим голосом. — У меня для вас письмо.

Она вошла, наполнив комнату букетом запахов самого широкого диапазона, который я не берусь анализировать, и протянула мне длинный конверт. На нем черными чернилами было написано мое имя и название магазина, а также указан этаж, на котором располагался мой кабинет.