Красный олигарх (СИ) - Страница 63

Котов углубился в бумаги, быстро делая пометки в конторской книге.

— Теперь о завтрашнем дне, — я достал план заседания. — Каганович выступает в середине. Потом содоклад от ВСНХ. Наша очередь примерно через час после начала. Будьте готовы.

За окном прогудел заводской гудок. В цехах в очередной раз менялась смена. А у нас впереди еще долгая ночь подготовки.

Я отхлебнул остывший чай и взглянул на команду. Величковский что-то быстро записывал, шевеля губами. Сорокин колдовал над диаграммами. Котов методично раскладывал документы по папкам.

Все как в прошлой жизни, подумал я. Только тогда готовились к советам директоров и аукционам. А теперь к партийному собранию, где решится судьба завода. Но суть та же тщательная подготовка, внимание к деталям, учет всех возможных поворотов.

— Пригласите Глушкова, — сказал я секретарю. — Посмотрим, что там у него за новости.

Глушков вошел стремительно, на ходу стряхивая снег с потертого пальто. Его обычно невозмутимое лицо выражало тревогу.

— Леонид Иванович, плохи дела. Крестовский готовит провокацию на завтра.

— Конкретнее.

— Мой человек в типографии «Рабочей Москвы» говорит. Готовят статью. Дескать, ваша технология это плагиат немецких разработок четырнадцатого года. И будто бы есть письмо от какого-то германского профессора с доказательствами.

Величковский возмущенно фыркнул:

— Это же абсурд! Чистейшая клевета! У меня все расчеты есть.

— Погодите, — прервал я профессора. — Что еще, Глушков?

— Еще серьезнее. Крестовский встречался сегодня с группой рабочих с нашего завода. В пивной на Пятницкой. Пять человек, все из мартеновского цеха. Обещал им по сотне рублей, если завтра устроят скандал на проходной ЦК. Дескать, администрация завода угнетает рабочий класс, зажимает инициативу снизу.

Я выругался про себя. Грамотный ход, попытаться сорвать мое выступление через «возмущение рабочих масс».

— Это не все, — Глушков понизил голос. — Главное, завтра на собрании будет Рыков. Крестовский полчаса назад встречался с его секретарем в ресторане «Метрополь». Похоже, они решили всерьез вступиться за своего человека.

Вот это действительно серьезный удар. Рыков, председатель Совнаркома, главный защитник частного капитала в партийной верхушке. Если он открыто поддержит Крестовского, будет плохо.

— Ваши люди знают этих рабочих? — спросил я Глушкова.

— Всех пятерых. Старший это Горюнов из второй бригады, остальные его дружки.

— Свяжитесь с Рожковым. Пусть ГПУ возьмет их под наблюдение. И еще… — я помедлил. — Пусть проверят их прошлое. Особенно период Гражданской войны. Наверняка найдется что-нибудь интересное.

— Понял, — кивнул Глушков. — А со статьей что делать?

— В типографию не лезьте. Пусть печатают. Мы эту карту разыграем по-другому.

Глушков замолчал, а я повернулся к профессору:

— Придется перестраивать план выступления. Николай Александрович, подготовьте документы о самостоятельной разработке технологии. Все расчеты, все этапы. Покажем, что обвинения в плагиате это провокация.

— А как быть с Рыковым? — спросил Котов, нервно поправляя пенсне.

— А вот с этим, — я взял трубку телефона. — Будем решать прямо сейчас. Соедините меня с товарищем Бауманом. Срочно.

Вскоре в трубке послышался знакомый сухой голос.

— Карл Янович? — я прижал трубку к уху. — Да, понимаю, не вовремя. Но у нас форс-мажор. Рыков будет завтра на собрании.

Бауман помолчал секунду:

— Вот оно что… Крестовский добрался до верхов.

— Есть идеи?

— Возможно, — он снова сделал паузу. — Помните то досье на берлинского торгпреда? Которое вы придержали?

Я улыбнулся. Конечно, помню. Материалы о тайных встречах торгпреда с представителями «Круппа» я специально не использовал, берег для особого случая.

— Через час привезу, — сказал я. — Где?

— В моем кабинете, конечно же, где еще. Я предупрежу.

Повесив трубку, я повернулся к Котову:

— Василий Андреевич, поднимите документы по связям торгпредства с фирмами Крестовского. Особенно интересуют письма с личной подписью торгпреда.

Старый бухгалтер понимающе кивнул, доставая черную книгу.

— Глушков? — я опять посмотрел на союзника. — Вот как мы сделаем. По рабочим все решим просто, — я достал бланк телеграммы. — Срочная командировка на Урал. Для обмена опытом. Пусть Горюнов и его друзья собираются прямо сейчас. Поезд в двенадцать ночи.

— А если откажутся?

— Не откажутся. Намекните — есть информация об их прошлом. И лучше неделю провести на Урале, чем в другом месте, — я выразительно посмотрел на него.

— Понял, — Глушков усмехнулся. — А со статьей что делать?

— Свяжитесь с главредом, передайте в типографию, пусть печатают. Но утренний выпуск задержат на час. Якобы технические проблемы с ротационной машиной. А мы тем временем… — я достал из сейфа тонкую папку. — У нас есть свой материал для газеты. С доказательствами, что технология Крестовского это точная копия немецких разработок. И личной подписью германского инженера.

Величковский удивленно поднял брови:

— Но позвольте, когда вы успели?..

— Потом объясню, — отмахнулся я. — Главное, материал появится в той же газете, но на первой полосе. А статья Крестовского уйдет на третью. Глушков, передайте редактору, лично товарищ Каганович просил поставить наш материал в номер.

Когда все разошлись, я еще раз проверил документы. До встречи с Бауманом оставалось сорок минут, потом надо успеть к Кагановичу. Добролюбский организовал встречу в десять вечера в особняке на Малой Бронной.

Я набросил пальто и вышел на улицу. У подъезда ждал верный «Бьюик». Степан уже прогрел мотор.

— К Бауману, — скомандовал я, устраиваясь на заднем сиденье. — Потом на Бронную.

Автомобиль тронулся, взметая снег. Снег усилился, превращая московские улицы в зеркала, в которых отражались огни фонарей. Я смотрел в окошко и думал. Впереди важный разговор с человеком, который мог решить исход завтрашнего собрания.

Бауман поможет нейтрализовать Рыкова. А Каганович… что ж, пора использовать козырь, добытый через Добролюбского.

«Бьюик» остановился у черного входа в здание райкома. Бауман ждал меня в своем кабинете. Когда я вошел, он даже не поднял головы от бумаг.

— Значит, все-таки решили действовать через мою голову? — его голос звучал глухо. — Через Кагановича?

— Карл Янович, — спокойно ответил я. — Не хотел вас подставлять. Если что-то пойдет не так, вы окажетесь чисты.

Бауман нервно протер пенсне:

— Вы хоть понимаете, что делаете? Орджоникидзе вам этого не простит.

— Простит. Когда увидит результаты. А пока… — я достал папку с документами по «Демаг». — Вот, взгляните. Думаю, Рыков после этого дважды подумает, прежде чем выступать завтра.

Бауман просмотрел бумаги. Его пальцы слегка подрагивали.

— Хорошо, — наконец произнес он. — Но учтите: если провалитесь, я вас знать не знаю.

— Разумеется, — я направился к двери. — И еще, Карл Янович… Спасибо вам. За все.

Он только махнул рукой.

Особняк на Малой Бронной встретил меня ярко освещенным фасадом. Добролюбский ждал у лестницы, нервно теребя галстук:

— Товарищ Каганович в рабочем кабинете. Только… — он замялся. — Вы обещали…

— Не беспокойтесь, — я похлопал по карману с негативами. — Все будет в порядке.

Каганович сидел за столом, заваленным бумагами. В свои тридцать пять он выглядел значительно старше, сказывалась напряженная работа.

Гладко выбритое лицо с характерными чертами, высокий лоб, зачесанные назад темные волосы. Цепкий, пронизывающий взгляд черных глаз из-под густых бровей. Полные губы плотно сжаты, придавая лицу выражение жесткой решительности.

Одет он был в простой, но безупречно сшитый темный костюм-тройку, белоснежную рубашку с твердым воротничком и строгий галстук. На лацкане малый значок члена ЦК. В петлице поблескивал орден Красного Знамени. Золотая цепочка от часов пересекала жилет, партийная элита позволяла себе такие детали.