Красный Наполеон (СИ) - Страница 1

Сегодня 17 июля 1941 года.

Со дня окончания войны между Соединенными Штатами Америки и Мировым Союзом Советских Республик прошло ровно пять лет.

Я сижу на веранде старого отеля на одном из Бермудских островов; легкий ветерок колышет листву пальм, и она блестит под лучами солнца, словно мальчуган смазал ее жиром.

В нескольких шагах от меня в шезлонге сидит человек, заставивший весь мир содрогнуться, человек гордившийся своей цветной кожей и задавшийся честолюбивой целью уничтожить расовые различия – создать из всех человеческих рас одну всечеловеческую расу.

Я нахожусь на этом райском островке в качестве представителя всей мировой прессы, и на меня возложена обязанность быть при этом человеке до его кончины. Ежедневно я посылаю сообщения о состоянии его здоровья, о его мыслях и соображениях, которые он порой высказывает по поводу тех или иных одержанных им побед или понесенных поражений.

Я сообщаю миру его слова о том, что целью его было даровать цветным расам множество белых женщин и тем самым отомстить за всех тех цветных женщин, которые стали военной добычей белых завоевателей.

Он побежден, но он не сломлен. Его архив более не существует, флот его потоплен, воздушный флот сбит, и все же он остается символом непреклонной воли, осмелившейся продиктовать миру свой девиз: „Завоевывай и плодись!“

Даже ныне, в изгнании, он остался все тем же гордым и непреклонным человеком, подавшим пример своим последователям тем, что он взял себе в жены белую женщину и имел от нее трех сыновей смешанной крови.

Он не отказывается от своих воззрений. Он гордится, что столько детей унаследовали его монгольскую кровь, и что рождены они белой женщиной, чья красота, ум и социальное положение привлекли его внимание.

В Европе, в Северной и Южной Америке, повсюду, куда ступали его победоносные полчища, живут тысячи евразийцев, мулатов и метисов – все это новое племя, результат его походов, и этому поколению смешанной расы суждено осуществить то, что он именует „первым шагом к освобождению мира от расовых предрассудков“.

С 1928 года прошло тринадцать кровопролитных лет, и эти годы кажутся мне веками. В 1928 году я возвратился из Европы в Америку убежденным пацифистом. Война пресытила меня – мне суждено было в течение четырнадцати лет работать в качестве военного корреспондента.

Я был свидетелем мексиканской войны, боев на американо-мексиканской границе, мировой войны, (которая должна была положить конец всем войнам). Наступившее в 1918 году перемирие заставило меня поверить в то, что мои кровавые обязанности окончены, но оказалось, что это было лишь началом новых кровопролитий.

В период с 1918 по 1928 год мне пришлось ежегодно быть свидетелем новой военной кампании. Польско-русская война, ряд восстаний в Германии, волнений в Ирландии, война в Прибалтике, в Южной России, в Сибири, на ближнем Востоке, в Китае, в Марокко, переворот в Польше и военные действия в Никарагуа.

Но откуда я мог знать, что последующее ужасное десятилетие заставит меня быть свидетелем еще более страшных кровопролитий?

Разве я мог предвидеть безжалостное избиение белых в Южной Азии и австралийскую бойню? Разве мог я предполагать, что обновившаяся Европа превратится в арену невиданных доселе боев?

Разве мог я предполагать, что изолированная от всего мира Америка принуждена будет бороться против всего мира и что ей будет угрожать величайшая в мире армия?

Разве мог я предполагать, что мне выпадет на долю сопровождать полководца, за которым пойдет эта величайшая армия, и что мне придется бороться против него? И что, наконец, я буду свидетелем его величайшей славы и величайшего падения?

Менее всего я мог предполагать, что мне суждено будет разделить его изгнание на одном из островков Атлантического океана, и что я напишу историю его жизни, историю человека, чья железная воля, безграничное честолюбие и военный гений превратили мир в груду развалин.

Всю свою жизнь я был корреспондентом, и то, что я пишу сейчас, также является корреспонденцией, соответствующей происходящему. Но личность этого человека настолько значительна, что мои корреспонденции неминуемо должны принять историко-биографический характер. К тому же я настолько близко стою к нему, что многое из написанного мной принимает автобиографический характер. Говорят, что никто так хорошо не познал его, как я, и мне кажется, что это действительно так.

Карахан, несмотря на свои сорок один год, еще очень молод. Годы не склонили его, и он по-прежнему высок и строен. Лишь бледность кожи свидетельствует о подтачивающей его болезни, – он медленно умирает.

Живя в заточении, он редко надевает мундир, в котором совершил победоносные походы. Обычно на нем светло-коричневый легкий костюм, – единственное, что в этом костюме напоминает о военном укладе его носителя, это стоячий наглухо застегнутый воротник. Вот и сегодня на нем этот костюм.

Его смолисто-черные волосы подернуты легкой сединой; он по-прежнему стрижет их коротко; в таком виде его изображали несчетное число раз карикатуристы всего мира. И по-прежнему на желтой его коже выделяется белый след от пули, отчетливо видимый на всех его снимках.

Его темные глаза горят по-прежнему огнем молодости, как тогда в 1933 году, когда он на пятый день после третьей битвы на Марне диктовал в Париже мир.

Его холеные руки с тонкими пальцами покоятся на ручках шезлонга. На коленях его лежит карта Карибского моря, – сегодня он занялся изучением битвы в заливе Уиндворта, которой военные историки приписывают его поражение.

Взор его устремлен в синюю даль Атлантического океана, – кажется, словно он пытается проникнуть в глубины, в коих утонуло солнце его славы.

Впервые я встретился с Караханом осенью 1932 года. Однако значение этого человека обязывает меня сообщить некоторые сведения о более раннем периоде его жизни и вскрыть читателю, откуда взялся этот источник несокрушимой человеческой воли и энергии, этот человек, которому суждено было занести свое имя в перечень величайших завоевателей и полководцев нашего мира.

Карахан родился 16 июля 1900 года в селении Алма на восток от Казани. Его отец Федор Карахан был казачьим есаулом, женившимся на татарке. Для него его жена всегда оставалась представительницей низшей расы, азиаткой, которую он взял в жены, соблазнившись ее красотой и приданым. Вместе с молоком матери мальчуган впитал ненависть к белой расе и их мощи. Мать воспитала своего сына монголом.

В детстве он познал приволье уральских отрогов. В нем рано пробудилось чувство гордости, – он гордился своим отцом-воином, но вместе с тем унаследовал выдержку и упорство матери, качества, сочетавшиеся с военными способностями, унаследованными от отца.

Будущий диктатор мира рос привольной жизнью пастуха. Отец редко навещал его и мать, и мальчик научился питать к нему почтение, смешанное со страхом. Ранние его воспоминания об отце были ему неприятны.

В этом он мне признался как-то впоследствии, когда я спросил его, почему он бреет усы и бороду. Он ответил мне, что в нем по сие время живо вспоминание о том, как отец при первом своим посещении поднял его и поцеловал в губы.

И на всю жизнь запомнились лохматая борода, обросшие волосами губы и тяжелый запах водки, табака и огурцов.

Есаул Карахан пал в бою под Мукденом, – ему не было суждено возвратиться с русско-японской войны домой. После его смерти осталось множество долгов, поглотивших все состояние жены. Мальчик рос в Приуралье под надзором старика-татарина, потерявшего на войне руку. Этот инвалид обучил мальчика начаткам грамоты.

Звали инвалида Сабутай, и от него Карахан впервые услышал монгольские сказания о Сабутае, великом монгольском воине, преемнике Чингиз-Хана. От него же мальчуган узнал о том, как монголы несли во всей Европе смерть и разрушение, и как некогда власть их простиралась от Желтого моря до Персидского залива. Эти легенды породили в его душе честолюбивые мечтания о том, чтобы последовать по стопам Чингиз-Хана, Сабутая, Александра, Цезаря, Ганнибала, Аттилы и Наполеона.