Красный лик: мемуары и публицистика - Страница 133

– Ага! Здесь есть кое-что подлинное!

К такому-то «кое-чему подлинному» принадлежит только что опубликованная в совпрессе речь Сталина на ноябрьском пленуме ЦИК’а; с очевидной ясностью вырисовывается из этой речи трагическая фигура упрямого кавказца, волею судьбы ставшего повелителем русского государства.

Что же такое Сталин? Недавно в заграничной социалистической прессе было опубликовано интересное известие о том, что в интимном московском кругу ответственных работников состоялось заседание, на котором был прочитан доклад о весьма интересующем Москву фашизме. На этом докладе среди дискуссий, открытых в порядке самокритики, с достаточной ясностью было выявлено, чем же, собственно, отличается фашизм как диктаториальная форма политического строя Италии от коммунизма, царящего в России.

Любопытней всего было то, что ни одна ходячая формула этого различия не была принята этими спецами по части коммунизма; установлено было совсем иное различие, а именно:

– Фашизм Италии отличен от коммунизма России тем, что управление страной фашизма находится в одних руках Муссолини, и поэтому фашизм является достаточно гибким строем, чтобы соответствовать задачам текущей жизни.

В противность этого, в коммунизме управление страной оторвано от высшего руководительства, сосредоточенного в партии. В то время как управление русским государством находится в руках лиц, связанных с непосредственной жизнью и решающих житейские задачи, ставимые жизнью точно так, как эти задачи решаются везде, эти самые управляющие работники в свою очередь являются подчинёнными, управляемыми во имя других интересов партии; нечего говорить, что интересы партии и интересы страны никоим образом не могут почесться сходными, и вот почему работа диктующей свои условия партии режет работу спецов и ответственных работников. Власть Москвы органически раздвоена.

Там, где эта работа партии не выявляется, дело обстоит более-менее благополучно; да и трудно было бы проводить работу партии в каких-нибудь торговых представительствах – социалистическая купля-продажа не отличается от обыкновенной.

В таком учреждении, например, как Китайско-Восточная железная дорога, предприятие коммерческое, – работа партаппарата тоже видна слабо, и мы видим на этой общей работе любопытные симбиозы людей, различных по своим политическим убеждениям. Если здесь и проявляются известные коммунистические уклоны в деле народного образования, например, то эти явления относятся не к политической, а к идеологической стороне, и при всём своём отрицательном характере лишены своего наступательного, аррогантного, ломающего действительность качества, которое одно может характеризовать политическое давление партии в самой России.

В России же коммунистическая партия проводит систематический коммунизм в государстве при помощи своего политбюро, которое представляет из себя ту внутреннюю опухоль, которая давит на нежный нервный узел работы и тем самым производит страшные, невыносимые страдания. И именно Сталин стоит во главе этого политбюро и правит Россией не с линии практической повседневной работы, а с линии неуклонного проведения коммунизма. Сталин – это символ коммунистического гнёта.

То, о чём говорили на своём собрании ответственные работники по управлению страной и решение которых может свестись к тому, что коммунисты только мешают работать, перестало уже быть секретом для кого-либо.

Недаром правый уклон господствует теперь в политических взглядах русского «актива», недаром молва называет стоящим во главе этого правого уклона – Рыкова, председателя совнаркома, то есть исполнительного органа.

Но Сталин не стесняется, оставив работу исполнительным органам, принять на себя руководительство охранной силой страны, ГПУ, и своими жестокими расправами над инакодумающими поддерживает своё влияние. Конечно, высылка Троцкого при этих обстоятельствах за политическое преступление не более строга, нежели высылка в своё время в Ташкент политически неблагонадёжного великого князя Николая, щеголявшего потом там красными рубашками; мелкая сошка платится крупнее.

Когда же разговоры о недопустимости такого курса в стране начинают принимать уже массовый характер, когда ссылками в Сибирь рот не заткнёшь, Сталин выступает на трибуну общего заседания ЦИК’а и произносит речь в подтверждение и оправдание своей программы. И в этой речи коммунизм становится на суд России:

– И приговор ему выносится обвинительный.

Пока в России пылала гражданская война – вполне возможно было для коммунизма отодвигать свои реформы до его победы – нельзя же было воевать и строить. Но когда гражданская война прекратилась – строительство коммунизма потерпело полное фиаско. В 1922 году рухнул приморский последний фронт – и что же мы видим: увы, довоенный уровень во многих отраслях русского хозяйства и жизни остался недостижимым до сих пор!

Почему же происходит это? Да потому что в понятии Сталина, а значит и в понятии компартии, – война не кончена; это пустяки, что в России тихо, – но ведь мировой-то революции не было.

– Было бы гораздо легче, если бы была мировая революция, – говорит Сталин.

– Вопрос не стоял бы так остро, – говорит он, – если бы мы были не единственной страной диктатуры пролетариата, а одной из стран пролетарской диктатуры… Вопрос об экономической самостоятельности нашей страны отошёл бы тогда на второй план, мы могли бы включиться в систему более развитых государств…

Что значат эти замечательные слова? Они значат, что если для групп, управляющих работой в России, существуют государственные русские цели, то для Сталина они не существуют. И если советский строй установился бы в другой стране, положим, в Германии, – «вопрос об экономической самостоятельности нашей страны отошёл бы на второй план», то есть надо было бы отказаться от самостоятельности России!

Вот какие мысли бродят в голове секретаря политбюро, недоучившегося семинариста Сталина-Джугашвили, вот как хотел бы он распорядиться русскими просторами, недрами, морями, лесами, золотом, Сибирью и прочее.

Отказаться от самостоятельности и предаться в ведение иностранных коммунистов, которые, конечно, более ловки, настойчивы, энергичны, просвещены и националистичны и которые, конечно бы, не постеснялись взять верх в этой комбинации!

Но, слава Богу, этот бред Сталина далёк от осуществления, и он сам говорит об этом:

– Наша социалистическая промышленность выглядит как островок среди моря!..

Приходится, таким образом, от русской самостоятельности не отказываться и вести самостоятельную работу, причём эта работа распадается на две части:

– На ту, про которую Сталин говорил.

– На ту, про которую он умолчал.

Так как коммунистическому острову угрожает определённая опасность быть залитым морем капитализма, глухо бьющимся покамест в его берега, то необходимо предпринимать меры. Эти меры, по Сталину, состоят в том, что российские коммунисты должны так расширить этот островок, чтобы морю уже не оставалось и места:

– Для того чтобы добиться окончательной победы социализма, надо ещё догнать и перегнать все страны, как в технике, так и в экономическом отношении.

Таким образом, деятельности людей, управляющих государством, ставятся и задачи:

– Обогнать Германию с её Круппом, Англию с её Манчестером и Шеффильдом, Америку с её Фордом.

Если Пётр Великий и сделал когда-то это, то Пётр Великий сам работал с топором в руках; Сталин не работает с топором в руках:

– Он только командует ответственным работникам и беспартийным спецам – а ну-ка, обгони!

И спецы видят, что фабрики все надо построить, а построить не из чего, и фабрик таких нет, чтобы создать оборудование крупной индустрии… И приходится – продавать хлеб за границу и вместо тканей, топоров, нужного продукта – покупать заводы.

То, что Америка и Европа создавали столетиями непрерывного труда, – то Сталин хочет купить у Европы. Русский мужик не может иметь приличной рубахи, должен сидеть с лучиной, зато в счёт этого неслыханного воздержания – он должен укупить и Форда, и Шеффильда, и Круппа! Да, купить, потому что Днепрострой и Волховстрой не делают сами, а заказывают своё оборудование за границей, неся туда русское золото – хлеб.