Красный лик: мемуары и публицистика - Страница 100
Пожалуйте на трибуну, пожалуйте к демагогии!.. Будьте готовы ко всему.
Повторите, заставьте, двиньте, создайте в толпе внутреннюю организацию, которая будет помогать вам проводить ваши лозунги, будет сковывать страсти…
Идеям Маркса и прочим глупостям и пошлостям противопоставьте свои идеи… Пересмотрите русскую историю… Поймите без сентиментальности, что такое русский народ… Пересмотрите наших публицистов – да не тех, линия которых привела к революции, а тех, которые засыпаны пылью пошлости и либерального прохвостничества.
Не Белинского, Писарева, Чернышевского, Добролюбова, болтуна Михайловского.
А Аксаковых, Киреевских, Хомякова, Данилевского, Победоносцева, Каткова, Леонтьева, Шарапова и др.
И поверьте, что эта линия, линия консервативная – бесконечно умна, гораздо умнее линии либеральной, и в то же время ведь эта линия оправдана событиями русской революции.
Этой линией строилось тысячелетнее русское государство, и строилось с умом и, конечно, стоит полюбопытствовать, как оно строилось…
Посмотрите, наконец, историю и навыки иных государств, в особенности тех, которые ловко управляются с революцией, а не хвалят её на всех перекрёстках… Пора понять русскому обществу, что та же Англия, которая в русском обычном дореволюционном понимании выглядела столь либерально, – в сущности, стоит на почве самого полного и последовательного консерватизма. Умного английского консерватизма…
Не пора ли и русской государственной мысли стать умной? Без наскоков, без жидоедства, поняв и выковав национальную традицию, с ней пойти в массу, но не как «просветители» этой последней, а как равноправные граждане, готовые на то, чтобы проводить и доказывать свои взгляды, готовые сделать «асаже» всякому, кто выступил бы «в порядке революционном». Только русский народ в его современном состоянии. Только русское государство.
А что касается тех, чей зад отдавило колесо русской революции, кто до сей поры плачет и вздыхает о разных привилегиях, – то можно сказать:
– Сами того желали, господин Данден, сами, когда либеральничали, когда не боролись за старый строй тогда, когда он был реальностью!
И вам нет другого пути, как выбор:
– Или в толпу, или в музей истории!
Гун-Бао. 1928. 26 июня.
За чтением Розанова
Самое существенное – просто действительность.
Революция – есть сила; это доказано ходом самих российских событий. Революция победила – и этого уже достаточно, чтобы ей быть оправданной. Бесполезно и судить!
Революция – идёт своим порядком, и в диалектическом пути собственного развития – она встречает своё отрицание. За революцией – идёт порядок.
Схема триединого гегелевского процесса – Тезис – Антитезис – Синтез – противостоит ей неотвратимо; тезис светит светом старого порядка; антитезис – гул и кровь революции; в синтез должно облечься время, чтобы восстановить гармоническое единство – между старым и новым, чтобы на замирающих волнах революции выдвинуть мирные новые острова нового порядка.
Этот процесс – или приблизительно этот – развёртывается над Россией. Отходя от первого дня революции, мы всё более и более чувствуем, что отходим от тезиса; мы отплываем в бурное море, где ищем новой земли, и знаем, что многие из нас опустятся на дно, не достигнув этого нового порядка. Прошлое скрывается за нашими спинами, взоры жадно ищут земли…
– Впереди!
Революция постепенно теряет свой первый облик своего грохота и гула, потоков крови и боёв, и истощённых, и изнурительных. В ней мало-помалу начинаем усматривать смысл; но отнюдь не тот смысл, который влагают в неё революционеры, славящие свой товар. Отдаваясь интересам минуты, интересам дня – эти революционеры в своих лозунгах искажали цели революции, да к тому же как возможно, чтобы какой-нибудь один человек подглядел сущность исторического процесса? О революции – спорят, машут руками, а она совершается своим непоколебимым путём. Людям не дано овладеть секретом её хода, ни остановить, ни задержать её.
Наступает момент, когда звонкие голоса минутных её вождей, этих калифов на час, уже не заглушат подземного, инстинктивного разума самой революции, инстинктивного потому, что он связан с подземным глухим разумом самого народа… Настойчивее и настойчивее звучат голоса, проповедующие опыт революции; революцию уже не ведут, а учатся у неё, присматриваются к ней…
И по этому моменту можно русскую эмиграцию разделить на две главные группы.
Одна – желает учиться у революции. Она понимает, что революция – это одна из форм проявления народной силы; что революция не оторвана навсегда от народной субстанции, а является одной акциденцией, в которой проявилась эта самая субстанция. Таким образом – становится какая-то прочная обновлённая связь между революцией и народом. В революции, в её интернациональном гомоне начинают мелькать национальные тона.
Эта группа эмиграции – синтетична. В ней есть гибкость, интерес к жизни, стремление к борьбе, способность к ней и т. д.
Другая группа – является нам при этом как известная противоположность к первой группе. Она держится за первый тезис, то есть за старое, и обречена на коснение в повторении старых, отживших уже догматов, мимо которых проходит победное шествие жизни.
Между этими обеими группами есть сходство, которое их роднит и заставляет смешивать одну с другой; а именно – это сходство заключается в отрицательном отношении к революции – к антитезису. Как первая, так и вторая группы принадлежат к так называемым государственным элементам, противным революции. Обладая значительными интеллектуальными запасами, они в абстрактном историческом мышлении видят возможность избавления от наседающих, делающих революцию проблем дня – в эволюционном порядке. Но они побеждены силой факта.
Поскольку в революции, в известный её период, выступает народ, со всеми его свойственными ему качествами, – в революции намечается элемент консервативный. Поэтому – законно и правильно – изыскивать национальные основы революции, отыскивать их в свойствах народа. Русская революция обладала особыми специфическими свойствами, которые свойственны именно только ей как революции русской, и было бы непростительной ошибкой, если бы русской революции – обобщая – приписывали качества французской революции.
Вот почему в настоящее время в русской мысли и проявляется такое течение, как могучее течение Евразийства, которое ставит себе как раз задачу – обследовать национальные истоки русской революции. Оно заявляет, что наглухо отрекаться от революции оно не имеет никакого права, ни морального, ни научного, и поэтому Евразийство столь ненавидится слепой эмигрантской группой № 2.
К этой эмигрантской группе принадлежат не только одни «ретрограды» или ещё как их там. К ней принадлежит всё умственно отсталое, закосневшее, неспособное разобраться в обстановке.
В эти трудные дни российского государства – оказалось, что сам народ ушёл от своих командиров-генералов, – ушёл далеко от своих патентованных умников – разных интеллигентов в решении своих проблем. Милюков – остался Милюковым, тем же, которым он был и 20 лет тому назад, а великие воды революции прошумели для него без всякого последствия. Струве как был «оппозиционером», так оппозиционером и остался:
«Русский ленивец нюхает воздух – не пахнет ли где “оппозицией”. И, найдя таковую, – немедленно пристаёт к ней и тогда уже окончательно успокаивается, найдя, в сущности, себе “Царство Небесное”» (Розанов).
Не от либеральных, болтающих, умствующих людей зажжётся в этой области новый свет, а зажжётся от самого народа, от тех его слоёв, которые до сей поры не выступали на поверхность или же бывали замалчиваемы. Идёт время протопопов Аввакумов, идёт время мужичье.