Красный бант - Страница 3

— Ничего, мать, ничего, не плачь, — успокаивал жену Иван Филиппович. — Парень получил боевое крещение. Понимать надо! Не дал надругаться над рабочим знаменем! Покажи-ка, сынок!

Ромка положил на стол и аккуратно расправил красный бант из кусочка серпянки.

Ночью Женька проснулся от боли в животе. Пошарил ногой, нахцунал мягкую, тёплую шерсть, ухватил за шкирку Керзона и сунул себе под бок. Керзон привык к обязанности обогревать Женькин живот; он перебрал лапками, покорно улёгся и замурлыкал.

Боль затихала. Женька блаженно дремал и готов был опять нырнуть в сон, как вдруг услышал такое, от чего спать сразу расхотелось.

— Правильно! Медлить нельзя, иначе революция погибнет!

Это сказала Зинка.

Женька открыл глаза. На окне двумя неровными коптящими рогами догорала лампа. Над столом склонились две головы: Зинкина и Бориса.

— Тс-с-с! — приложил палец к губам Борис.

Оба взглянули в угол, где на сундуке, рядом с кроватью матери, спал Женька. Све’т керосиновой лампы не достигал тёмного угла, и Зина с Борисом опять зашептались.

— В Гамбурге рабочие сражаются с полицией… — доносился голос Бориса. — В Берлине баррикадные бои… В Тюрингии и Саксонии власть Советов… Наши сердца с германским пролетариатом… поможем германской революции.

— Закончить надо приветствием Эрнсту Тельману, — добавила Зина.

— Это само собой!

Женька спихнул Керзона на пол — живот больше не болел, и он понял, что ему медлить тоже нельзя.

— Будет на вас угомон, полуночники? — спросила сонным голосом мать.

— Я пойду, — спохватился Борис. — Сбор в райкоме, поезд подадут к депо.

— А если она не пустит? — Зинка кивнула головой на мать.

«Вот шляпа, — подумал Женька, — такое дело, а она — «мама не пустит».

Ответа он не расслышал.

Борис аккуратно сложил большой лист бумаги и сунул его за картину, где лежали выкройки.

— Не забудь взять, — предупредил он.

Зина кивнула головой.

Противно запахло керосиновой копотью — это сестра задула лампу. На сером фоне окна видно было, как Зина приподнялась на цыпочки и поцеловала Бориса. Женька разочарованно вздохнул: «Эх, Борис, с кем целуется! С Колчаком дрался, от самого Фрунзе револьвер с надписью получил, и такие телячьи нежности».

Он закрыл глаза. Сон только того и ждал.

Учительница объясняла про варягов и греков, а Женька думал — кому он может доверить свою тайну. В классе три пионера — это если не считать самого Женьки. Кому же, Янеку? Янек хороший товарищ, отлично учится, но уж больно дисциплинированный, в драке держится в стороне… Косте? Тот самым нечестным образом переманивает у Женьки голубей, и потом, у него слабая грудь — такого дела ему не осилить… Наташке? Вон она сидит на последней парте. Ну уж нет, куда ей, она всего боится: однажды ей на плечо с берёзы упала серёжка, а она вообразила, что это гусеница, и так завизжала!

Но не может же человек ходить с тайной в груди!

На перемене Женька успел шепнуть Янеку, что есть важный разговор и чтобы тот после пионерского сбора приходил на сеновал, а пока пусть терпит и ни о чём не расспрашивает.

После уроков все четверо побежали на завод, в пионеротряд.

Ещё до окончания смены ребята пришли в жестяной цех. В цеху стоит весёлый звон и лязг. Мерно скользят снизу вверх и опять вниз широкие приводные ремни. Рабочие окунают чёрные железные листы в ванну с расплавленным цинком, а обратно большими щипцами вынимают отливающие серебром листы. Визжат, скрежещут огромные ножницы, из-под них выползают выкроенные вёдра, бидоны. Жестянщики в своё удовольствие колотят деревянными молотками на куске рельса по этим выкройкам, загибают их, делают пазы, сцепляют, и вот уже на тележке едут к паяльщикам блестящие вёдра, бидоны, умывальники.

Вожатая Зина сидит на низенькой скамейке перед печкой, вытаскивает рдеющий паяльник, подносит к нему светло-серую палочку и ловко направляет струйку олова на шов. Прогладит шов паяльником, обведёт им вокруг дна — и ведро готово. Здорово!

Загудел гудок, придавил заводские шумы. Ремни пошлёпали по валам и повисли. Выключили воздуходувку — пламя в печах перестало реветь и сникло.

Зина оглянулась на пионеров, вскинула над головой руку в салюте, живо сложила инструмент, сдёрнула с себя большой фартук. «Айда в клуб!» — и зацокала по каменным ступенькам деревянными башмаками.

Ребята — за ней.

Комсомольцы и пионеры готовились к празднику — к шестой годовщине Октября.

В клубе шума было ещё больше.

В музкомнате играл струнный оркестр. В другой — шла спевка хора. На сцене началась репетиция. Разучивался «Левый марш» Маяковского. Наташка вышла в бумажной короне и с большой книжкой в руках.

Борис из-за сцены кричал:

Миша ласково уговаривал:

А выстроившиеся в ряд комсомольцы в синих блузах звали её:

В середине зрительного зала стулья были раздвинуты, и комсомольцы строили живую пирамиду. Женька должен был её венчать. Он живо взобрался на плечи парням, затем ещё выше — на плечи двух девушек и, выпрямившись, развернул красное знамя, да так стремительно, что чуть не разрушил пирамиды.

Дома Женька швырнул сумку с книжками под стол, выхватил из-за картины Борисову бумагу и рассыпал выкройки. Собирать их было некогда.

— Жень, опять бежишь? Поешь что-нибудь, и так костями гремишь, в чём только душа держится.

Последних слов матери Женька не слышал.

На сеновале его ждал Янек. Едва переведя дух, Женька торжествующе выпалил:

— Комсомольцы едут спасать германскую революцию. Сегодня ночью. Честное пионерское. Слышал сам-. Провалиться мне на этом месте, если вру. Сам Жорка — секретарь райкома — едет.

Янек посмотрел на него широко раскрытыми глазами:

— А мы?

— Вот то-то — мы. Соображать надо. — Женька вынул из-за пазухи книжку, похожую на сдвинутую гармонь, и положил её на сено, смахнул в сторону выпавшую из книжки выкройку рукава. — Посмотрим, что за штука.

Книжка не листалась, её пришлось развернуть, как большой плакат.

Это была политическая карта Германии, вся испещрённая флажками, нарисованными красным карандашом.

Особенно густо флажки покрывали Рурский бассейн, Саксонию, Тюрингию. Флажками были окружены Берлин и Гамбург.

— Военная карта! — ахнул Женька, — Как у самого Ленина в Смольном. Без карты никак нам нельзя. Давай-ка поищем, где у них там Зимний дворец.

Он прищурил и без того маленькие карие глазки и принялся всматриваться в большой синий кружок! над которым стояло слово «Берлин», но ничего не увидел.

— Так едем? — спросил Женька.

— Раз они едут, нам тоже надо, — нерешительно согласился Янек.

Они комсомольские билеты с собой возьмут, а мы с чем явимся?

— У нас пионерские галстуки, — резонно сказал Янек.

Этого мало. Надо, чтобы с фотографией, честь по чести, как мандат.

Женька повернулся на спину и стал соображать. Перед его глазами на балке пузырилось серое осиное гнездо.

Вот тоже буржуи твердолобые. Сколько ни уничтожай — всё равно свои гнёзда лепят, — Он вынул из кармана нож, сделанный из расплющенного под паровозом гвоздя, срезал гнездо и брезгливо выкинул в слуховое окно. — Придумал, придумал! — ВДРУГ воскликнул он и принялся что-то шептать на ухо Янеку.