Красные бокалы. Булат Окуджава и другие - Страница 70

...

Обосрался Донатович с супругой, прости Господи за вульгарный термин. Ну кто бы мог подумать в 50–60-е годы, что чекистские архивы откроются. И хотела бы посочувствовать непочтенной парижской чете стукачков, да не могу – смех разбирает… Везет же людям – ты сам лично это видел. Чего это стоило (раскрытые архивы) почтенному многолетнему стукачу, Андрею Донатовичу С. Как его только кондратий не хватил.

Даже Марье с ее ведьминским характером и железными нервами вынести все это было непросто. Приложенное к текстам письмо Андропова – с купюрами или без купюр – придавало этим инсинуациям аромат достоверности и даже бесспорной, непререкаемой документальности.

Синявские поняли, что от этого не иссякающего потока грязи им все равно не отмыться: чем дальше, тем больше эта грязь будет к ним прилипать. И выход из этой мерзкой ситуации им остается только один: принять условия предложенной Максимовым сделки.

Ну а Максимов?

Ему-то зачем все это понадобилось? Неужто и впрямь его так потряс расстрел «первого свободно избранного в России парламента», что он, как в свое время Л.Н. Толстой, не смог промолчать? И – мало того! – решил усилить громкость своего протеста эффектным примирением с давним своим врагом Синявским?

Как бы не так!

И тут у меня уже не догадки, не предположения, не гипотезы, а – факты.

С политическими декларациями того же свойства, что его совместное (с Синявским и Егидесом) обращение к президенту, он стал выступать еще летом 1993 года, то есть за несколько месяцев до октябрьского путча и пресловутого «расстрела парламента», начав регулярно печататься в «Правде». Для наглядности приведу парочку заглавий этих тогдашних его правдинских статей: «Зияющие высоты хамодержавия», «Обыкновенный демофашизм». То есть – пел в унисон с другими тогдашними правдинскими авторами.

О том, как это случилось, подробно рассказал в книге своих воспоминаний Геннадий Зюганов, посвятив этой теме целую главу, прямо так и названную: «Владимир Максимов – автор “Правды”».

На нее и сошлюсь:

...

Если человек утверждает сегодня одно, а завтра – совсем другое, это вовсе не значит, что он просто флюгер, приспособленец или тем более – хамелеон…

Я размышляю об этом, вспоминая историю появления на страницах «Правды» Слова большого русского писателя Владимира Емельяновича Максимова.

Где бы он ни выступал в последние годы жизни, к нему неизменно приставали с дурацким вопросом: как вы, непримиримый диссидент, могли стать автором «Правды», олицетворяющей, мягко скажем, то, против чего вы всегда воевали?

В свою очередь, наши старинные читатели тоже не оставались в долгу: как это «Правда» может печатать статьи Максимова? Он же ярый антикоммунист. <…>

Началось все до удивления просто.

Кто-то из умных демократов надумал собрать в новом здании Президиума Академии наук на Ленинском, 32а круглый стол с участием всех виднейших диссидентов из-за границы, полагая, конечно же, укрепить тем самым в международном масштабе демократический авторитет нового, постсоветского режима. Приглашены были писатели Василий Аксёнов и Владимир Максимов, писатель и философ Александр Зиновьев, правозащитник Владимир Буковский…

Слово дали Василию Аксёнову. Постаревший кумир «звездных мальчиков» критиковал организаторов круглого стола, а заодно и Россию за то, что российские интеллигенты опять настаивают на следовании каким-то своим, истинным, особым курсом:

«Пора бросить благоглупости, осознать себя частью европейско-американского христианского мира. <…> Надо закончить нашу столетнюю войну с Западом. <…> Россия, став частью западного мира, останется Россией и даже сможет повлиять на западную культуру. <…>»

Цитирую не по стенограмме – по записям в блокноте, но за смысл – ручаюсь. <…>

К выступлению Максимова зал уже был разогрет почти до кипения. И все же Владимир Емельянович нашел свои слова. <…> Читал свою речь с болью за Россию, за ее народ.

– Растление – вот нынешняя российская реальность.

– Можно ли интеллигенту призывать к иностранной оккупации России? А это делает Новодворская. <…>

– Плевать в лицо народу безнаказанно нельзя.

– Тон тотальной лжи задает сам президент, обещавший лечь на рельсы, если поднимутся цены на хлеб. Он позорит страну, торжественно вручая Южной Корее пустой «черный ящик» сбитого в свое время пассажирского «боинга». <…>

Повторю: я цитирую по своим блокнотам, записям, специально не заглядывая в подшивку «Правды», где той дискуссии отведена была целая полоса.

Вот с этой-то публикации и начались новые взаимоотношения между «Правдой» и Максимовым. <…>

Прошло еще несколько месяцев, пока не позвонил наш собкор из Парижа: Владимир Емельянович Максимов хотел бы вести в «Правде» еженедельную рубрику, как к этому отнесутся в редакции?

К тому времени я уже был избран главным редактором «Правды», и у меня не возникло никаких колебаний насчет Максимова. <…>

Да простит меня читатель, но я вновь и вновь буду возвращаться к Владимиру Максимову – к человеку, который как никто далек от меня и как, пожалуй, никто другой близок мне своей любовью к России, к ее народу, своей совестливой интеллигентностью. <…>

Федор Михайлович Достоевский, живший за сто лет до нас, далеко опередил всех в исследовании таких вот проклятых вопросов человеческого бытия, раздирающих сознание противоречий. В середине 70-х в штат редакции приходили люди, для которых мир Достоевского не был запретным, как прежде, и это, конечно, не могло не повлиять на характер и содержание газеты.

Пронзительной силой, тонким вниманием к малейшим вибрациям людских душ отличались, например, психологические очерки Веры Ткаченко, Михаила Васина, Виктора Белоусова и других мастеров «Правды». В том же ряду и большой русский писатель, который со страниц «Правды» призывал к человечности, совести, – Владимир Емельянович Максимов.

(Геннадий Зюганов. Владимир Максимов – автор «Правды»)

Самое интересное в этом объяснении причин, по которым Максимов стал сотрудником «Правды», – не столько то, что «правдисты» сразу почуяли в нем «своего» (в отличие от Аксёнова, который как был, так и остался для них чужим), сколько то, что принят он был в их компанию с почетом. Можно даже сказать – с трубами и фанфарами.

Не зря Зюганов, поминая его, всякий раз не забывает выразить свою радость и даже ликование по поводу того, что в их рядах оказался «большой русский писатель Владимир Емельянович Максимов».

Для Максимова эта формула была очень важна. И именно она, я думаю, была главной причиной совершенного им «выхода Хаджи Мурата».

Кстати, не могу тут не вспомнить, что этот неожиданный «выход» был не первым и не единственным в его жизни.

Однажды ему уже случилось быть перебежчиком.

Литературная известность пришла к нему

после того, как он оказался одним из авторов «Тарусских страниц».

Часть тиража этого сразу ставшего знаменитым литературного альманаха была пущена под нож. И слава богу, что только часть: вполне могли пустить под нож и весь тираж. Удивительно даже, что этого не случилось. Дело ограничилось тем, что сняли главного редактора Калужского книжного издательства, выпустившего альманах, а экземпляры уцелевшей части тиража изымались из библиотек.

Чтобы понять, почему так произошло, достаточно перечислить имена авторов, произведения которых составили содержание альманаха. Среди них были: Марина Цветаева, Николай Заболоцкий, Борис Слуцкий, Наум Коржавин, Давид Самойлов, Владимир Корнилов, Аркадий Штейнберг. Булат Окуджава был представлен не стихами, а прозой – первой своей повестью «Будь здоров, школяр!», Балтер – сразу ставшей знаменитой повестью «До свидания, мальчики!», Юрий Казаков – тремя большими рассказами. Константин Георгиевич Паустовский напечатал первые главы из своей «Золотой розы». Впервые в советской печати появилась там проза Надежды Яковлевны Мандельштам (правда, пока еще под псевдонимом).