Красные бокалы. Булат Окуджава и другие - Страница 48

Примерно так же высказался тогда и Чухрай, и особенно удивляться тут вроде было нечему.

Но менее всего я ожидал услышать такие речи от него.

И вот почему.

Расставаясь с моей любимой «Литгазетой»,

я полагал, что ухожу на вольные хлеба, и, признаться, с некоторым страхом примеривался к ожидавшей меня вольной жизни (боялся, что не смогу кормить семью одними гонорарами, без постоянной зарплаты). Но вышло так, что без зарплаты – хотя и крошечной – я не остался. Меня тут же пригласили членом редколлегии (сперва внештатным, а потом и штатным) на «Мосфильм».

«Мосфильм» состоял тогда из нескольких (сперва шести, потом четырех) более или менее автономных киностудий. Одна из них именовалась писательской, другая актерской. Та, в которой выпало работать мне, называлась «Юность». Все они мало чем отличались друг от друга. Но одна из них стояла особняком. И это было заявлено уже в самом ее названии: экспериментальная.

Создал и возглавил эту экспериментальную студию Григорий Чухрай. А экспериментальной она называлась не потому, что отличалась от других какими-то творческими – режиссерскими или актерскими – экспериментами, а потому, что строилась на совсем особой, непривычной, можно даже сказать, неслыханной в сложившейся советской системе хозяйствования экономической основе.

На словах этот эксперимент как будто укладывался в узаконенную советскую схему, обозначаемую примелькавшимся и потому никого не шокирующим советским словечком «хозрасчет». Но на деле это был даже не эксперимент, а – по тогдашним советским условиям – самая настоящая революция.

В разработке этого задуманного и осуществленного им революционного эксперимента участвовали социологи, психологи, экономисты, юристы, математики. Но чтобы уяснить, в чем состояла самая его суть, нет нужды погружаться в эти научные дебри. Достаточно воспроизвести коротенький эпизод из автобиографической книги Григория Чухрая «Мое кино»:

...

Совет Министров с подачи Госкино утвердил нам 34 штатных единицы. Когда об этом узнали экономисты Госкино, они долго смеялись и потирали руки от удовольствия.

– Через неделю приползешь к Косыгину на брюхе и будешь просить увеличить штат втрое!

А у нас в штате работало только 19 человек!

Однажды я зашел в бухгалтерию. Было уже поздно, а они все еще работали.

– А что вы не идете домой? – спросил я.

– Работы много навалилось.

– Может быть, вам прибавить работника?

Все дружно отказались.

– Не надо. Это сегодня мы запарились, а вообще мы вполне справляемся.

Я понимал: лишний сотрудник уменьшит доход каждого.

(Григорий Чухрай. Мое кино. М., 2002)

Но кто же позволил Чухраю ввести все эти – революционные по тем временам – новшества? Кто разрешил ему самостоятельно решать, сколько работников должно быть в штате его студии и сколько из них должно быть занято в бухгалтерии?

Не только мосфильмовское начальство, но и сам министр (председатель Госкино) не полномочны были ему это позволить. Только одна инстанция, а точнее – только один человек мог дать добро на проведение этого рискованного чухраевского эксперимента.

Этим человеком был тогдашний Председатель Совета министров СССР Алексей Николаевич Косыгин.

Одержимый своей идеей, Чухрай пробился к нему на прием и сумел заинтересовать его своим проектом.

Поначалу Косыгин слушал его недоверчиво, даже с раздражением. Сказал: «Тут крупные специалисты сколько времени бьются, ничего не могут придумать, а вы там у себя все уже решили?» Но чем дальше, тем все больше заинтересовывался чухраевским проектом и в конце концов согласился дать ему возможность попробовать. Оформлено это его согласие было специальным Постановлением Совета министров СССР об организации Экспериментальной творческой киностудии.

Тут надо сказать, что не красноречие Чухрая подвигло Косыгина, самого жесткого и прижимистого из тогдашних руководителей страны, поощрить чухраевский эксперимент. Говоря о «крупных специалистах», которые уже давно бьются над решением этой проблемы (как вывести страну из экономического тупика, в который ее загнала теория «развитого социализма»), Косыгин имел в виду харьковского профессора Либермана, двумя годами раньше выдвинувшего свои предложения на этот счет, вокруг которых сразу же разгорелась тогда бурная экономическая дискуссия. В конце концов была принята так называемая косыгинская реформа (на Западе ее звали «либермановской»), дававшая надежду на серьезные экономические перемены.

Когда основные принципы этой реформы были утверждены и обнародованы (это случилось в том самом 1965-м, когда Косыгин поддержал экономический эксперимент Чухрая), многие мои приятели восприняли ее чуть ли даже не с энтузиазмом.

Хорошо помню разговор на эту тему с главным редактором нашей студии, известным тогда драматургом Александром Хмеликом.

Человек он был очень даже неглупый, но на косыгинские посулы, что называется, купился. И был очень удивлен, когда на его радостные ожидания я ответил фразой из анекдота: «Съисть-то он съисть, да кто ж ему дасть!»

– Кто может запретить главе правительства, – горячился Саша, – делать то, что он считает разумным и что уже одобрено и утверждено коллективным руководством!

– Ну сам подумай, – говорил я ему. – Деятельность каждого руководителя предприятия жестко регламентирована двумя непреложными законами. Один называется «фонд заработной платы», а другой «штатное расписание». Косыгин вроде как предлагает сохранить первый и отменить второй. То есть дать директору завода право уволить половину своих рабочих, вдвое увеличив зарплату тем, кого он оставит. Или даже уволить три четверти, увеличив остальным зарплату не вдвое, а вчетверо. Могут онина это пойти?

– А почему бы и нет? – уже начиная кое-что понимать, не совсем уверенно вопросил он.

– Да ты представь, что будет, если осуществить это в масштабе всей страны. Миллионы, десятки миллионов безработных!..

– Да, – поскреб Саша затылок. – Пожалуй, ты прав.

И, посмеиваясь, мы с ним вспомнили расхожую тогдашнюю ироническую формулу: мол, все мы делаем вид, что работаем, а начальство делает вид, что нам за это платит.

А я к тому же вспомнил анекдот, скорее всего придуманный, а может быть, и основанный на реальном факте. Приехавший в СССР секретарь ЦК американской компартии посетил будто бы в Ленинграде Путиловский завод. И какой-то рабочий будто бы спросил его, сколько у них там, в Америке, долларов в месяц получает рабочий, скажем, токарь на таком же вот большом заводе, как наш. И главный коммунист Америки ему на это в раздражении будто бы ответил:

– Такой, как вы, ничего не получает!

То, что Саша Хмелик понял не сразу, Чухрай представлял себе очень ясно.

Экспериментальной студии он отдал десять лет жизни. И искренне считал этот свой эксперимент удавшимся. Гордился не только экономическими, но и художественными его результатами.

Но, когда генеральный директор «Мосфильма», вдохновленный его успехами (прежде всего экономическими, конечно), сказал, что всерьез подумывает, не стоит ли весь «Мосфильм» перевести на эту чухраевскую экономическую систему, Григорий пришел в ужас:

...

В это время директором «Мосфильма» был Николай Трофимович Сизов, человек деятельный и неглупый. Он зачастил на нашу студию, задавал вопросы. А я рассказывал ему о свойствах нашей системы, стараясь получить поддержку в нашей борьбе с Госкомитетом. Однажды он пришел к нам в приподнятом настроении.

– Что если завтра я отдам приказ по «Мосфильму» на переход на вашу систему? Что будет?

– Будет хаос, – не задумываясь, ответил я.

(Григорий Чухрай. Мое кино. М., 2002)

И вот теперь Гайдар не одно какое-нибудь предприятие, а всю странуперевел на новую экономическую систему.