Красногубая гостья
(Русская вампирическая проза XIX — первой половины ХХ в. Том I ) - Страница 39

Публикуется по авторскому сб. Чернокнижник: (Таинственное) (Рига: изд. М. Дидковского, 1928).

С. Р. Минцлов (1870–1933) — выдающийся библиофил и библиограф, коллекционер, археолог, автор исторических романов, рассказов (в том числе фантастического и мистического свойства), мемуарной и дневниковой прозы. Умер в эмиграции в Риге.

Рассказ навеян сербскими народными поверьями и впечатлениями от пребывания в Сербии, где Минцлов в 1920-х гг. прожил около трех лет, заведуя русской гимназией в г. Нови Сад (в указанный период часть упоминаемой в рассказе и ниже Македонии входила в состав Сербии). Приведем также имеющий отношение к вампиризму отрывок из очерка С. Минцлова В стране сказки:

«Жутки глухие сербские кладбища.

Всегда они на вершине уединенной каменистой горы, заросшей лесом, всегда беспризорные, задичалые. Кресты на них редкость. Могилы тесно жмутся друг к другу; они не высоки, сверху прикрыты серыми плитами; над ними, будто сотни привидений в белых саванах, стоят в сумерках под деревьями другие плиты, как головами увенчанные кружками с крестом. Иные будто шевелятся: это тихо колышутся вылинявшие цветные и белые флаги на шестах, воткнутых на могилах недавно умерших, на них лежат фрукты, куски хлеба и мясо в глиняных мисочках — приношение мертвым.

Некоторые из них встают по ночам из своих могил и бродят, ловя запоздалых путников по дорогам и вокруг сел, чтобы насосаться крови: это вурдалаки или упыри… легендами и верой в них особенно полны горы Македонии и Далмации.

В селах и городах, всюду на стенах домов и белых мазанок с обычными здесь галерейками на деревянных колонках, висят венки из особых трав и ветвей — это охрана от вурдалаков.

Пятнадцатый век смотрит из этих венков…»[52]

Публикуется по первому изд.: Всемирная панорама (СПб.). 1912. № 149, 24 февр.

А. С. Рославлев (1883–1920) — поэт, прозаик, публицист, автор более двух десятков кн. (среди которых романы, сб. рассказов, поэтические сб.) и многочисленных публикаций в периодике. После революции вступил в РКП(б), редактировал в Новороссийске газ. Красное Черноморье и основал Театр политической сатиры. Скончался от тифа в Краснодаре.

Обстоятельства смерти героя рассказа А. Рославлева близко напоминают традиционные европейские истории о последних минутах магов и колдунов, связавшихся с нечистой силой — включая доктора Фауста. Здесь собравшиеся точно так же слышат в соседней комнате адский шум, боятся войти и поутру обнаруживают в комнате части тела (в впервые изданной в 1587 г. Истории о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике И. Шписа это — мозг, глаза и несколько зубов). В данном случае, однако, однако, невольный пакт заключается с вампироподобным персонажем.

Впервые в вып. VI сб. А. Н. Афанасьева Народные русские сказки (М.: в тип. Грачева и комп., 1842) под № 66 и названием Нечистый; в более поздних изд. под названием Упырь (№ 206), в современных изд. под № 343. Публикуется по первому изд.

Приводим примечание Афанасьева:

«В хорутанских приповедках Валявца (стр. 236–240) и в чешских песнях Эрбена (стр. 471) встречаем рассказ, послуживший темою для известной баллады Бюргера “Ленора”, в литовских сказках Шлейхера (стр. 34) есть рассказ о том, как две девицы танцевали с своими женихами-покойниками; но более всего народная память сохраняет предания о кровожадных упырях: это злобные мертвецы, которые выходят по ночам из своих могил и умерщвляют живых людей, особенно детей, высасывая из них кровь. Раскапывая могилу упыря, его находят с свежим румянцем на щеках и с запекшеюся на устах кровью. В Тамбовских Губерн. Ведомостях 1857 г. (№ 4) сообщен следующий рассказ. “Ехал мужик по полю мимо кладбища, а уж стемнело. Нагоняет его незнакомый в хорошем полушубке и в красной рубахе: «Остановись! — говорит, — Возьми меня в попутчики». — «Изволь, садись!» Приезжают они в село, подходят к тому, к другому дому; хоть ворота и настежь, а незнакомый говорит: «Заперто!» Вишь, на тех-то воротах были кресты выжжены. Подходят к крайнему дому, ворота па запоре, и замок в полпуда висит; но креста нету — и ворота сами собою отворилися. Вошли в избу; там на лавке, сидят двое: старик да молодой парень. Незнакомый взял ведро, поставил позади парня, ударил его по спине — и тотчас полилась из него алая кровь; нацедил полное ведро крови и выпил. То же самое сделал он и со стариком, и говорит мужику: «Уж светает! пойдем-ка теперь ко мне». В один миг очутились они на кладбище. Упырь обхватил было мужика руками, да на счастье петухи запели — и мертвец сгинул. Наутро смотрят: и молодой парень и старик — оба померли; тотчас разыскали могилу, разрыли — а упырь весь в крови лежит, взяли осиновый кол да и всадили в него». По другому рассказу мертвец вынимает два пузырька, ранит шилом руки жениха и невесты и точит из них горячую кровь. На Украйне простой народ верит, что упыри гоняются по ночам за путниками с громким криком: “Ой, мяса хочу! ой, мяса хочу!” (См. Lud Ukrainski, II, стр. 56–57.) Эта ненасытная жажда человеческого мяса и крови сближает упырей с ведьмами и бабой-ягой, которым общее поверье приписывает пожирание детей. О колдунах существует убеждение, что их земля не принимает, и потому по смерти они блуждают по свету, творя разные пакости крещеному люду; в напечатанных нами рассказах умершие колдуны являются в деревни, морят и поедают живых людей. Словенцы и кашубы называют упырей вещими. По их поверьям, зарытый в могиле упырь начинает грызть себе руки и тело, и покуда он грызет — один за другим заболевают и умирают все его родственники. После того он встает ночью из гроба, взбирается на колокольню и принимается звонить; кто услышит этот звон, тот непременно умрет. Чтобы избавиться от его смертоносной силы, надо раскопать могилу, в которой лежит “вещий”, и перерубить ему горло лопатою (Этнограф, сборн., вып. V, статья Гильфердинга, стр. 69–70, 133). У нас с этою целью вбивают в спину мертвеца или в его могилу осиновый кол. Судя по характеру рассказа, помещенного в нашем сборнике под № 206, должно думать, что в нем под именем “нечистого” выведен собственно упырь; сходный с этим рассказом есть у хорутан и словаков (см. Narodne pripow., стр. 237-9; Nemec, стр. 29)»[53].

Данная сказка послужила источником опубликованного ниже рассказа В. Даля, а также поэмы Молодец М. Цветаевой (опубл. 1924). Интерпретация Цветаевой весьма любопытна; в статье Поэт о критике (1926) она писала:

«Я прочла у Афанасьева сказку “Упырь” и задумалась, почему Маруся, боявшаяся упыря, так упорно не сознавалась в ею виденном, зная, что назвать — спастись? Почему вместо да — нет? Страх? Но ведь от страха не только забираются в постель — и в окно выбрасываются. Нет, не страх. Пусть — и страх, но еще что-то. Страх и что? Когда мне говорят: сделай то-то и ты свободна, и я того-то не делаю, значит, я не очень хочу свободы, значит, мне несвобода — дороже. А что такое дорогая несвобода между людьми? Любовь. Маруся упыря любила, и потому не называла, и теряла, раз за разом, мать — брата — жизнь. Страсть и преступление, страсть и жертва…»

Публикуется по изд.: Сочинения В. И Даля. Повести и рассказы. Т. VIII. Посмертное полное изд. СПб; М.: М. О. Вольф, 1884.

Со времен О. Сомова и Н. Гоголя вампирические, ведовские, демонологические и т. п. мотивы начинают прочно ассоциироваться с Украиной. Лексикограф, писатель и фольклорист В. И. Даль (1801–1872) — уроженец Луганского завода из обрусевших датчан, выступавший в печати под псевд. «Казак Луганский», конечно, не мог пройти мимо этого обстоятельства. Соответственно, обрабатывая сказку из сб. Афанасьева, Даль локализует ее как «украинское предание».