Красное смещение - Страница 3

Чаще других в русском языке встречались буквы «а», «о» и «е», сочетания «ас», «из», «без», слова «тоже», «будто», «если», «еще»…

Глеб не сомневался, что буквы на доске вырезали русские люди, пусть очень давно. Многое изменилось за это время, но язык, основу древней культуры, не удалось уничтожить никаким посторонним влияниям.

Первой он узнал букву «а». Она осталась почти такой же, разве что внизу исчезла знакомая черточка. Но это легко понять, в дубовой доске без нее легче было вырезать затейливо изогнутую букву. Если помнить об этом, нетрудно узнать и «д», похожую на равнобедренный треугольник… Дальше пошло все легче, и вдруг, в какой-то момент, он понял, как надо читать эту книгу…

Закрыть глаза, медленно погладить ладонями шершавую доску, впитать в себя давно забытые знаки… И сразу в его сознании сложились первые фразы…

«Славься Перун — бог огнекудрый! Он верных ведет по стезе…

Изречено сие кудесниками. Они прочь уходили и назад возвратились… Сюда и ты придешь, тут же служитель ворота откроет и пустит тебя, и прекрасен сей Ирий…»

Ирий — наверно, рай, а может быть, город, изображенный на картине… Дальше шло что-то совсем непонятное, потом попалось гладкое место без всяких знаков, и вдруг словно электрическим током прошило руку.

«Страж, ты должен принять свой путь. Завтра, после заката, как только солнце напьется сурьи, придет твой день. Верни сию книгу тому, кто первым коснулся ее страниц…»

Эти слова предназначались ему — лично ему! Он не усомнился в этом ни на секунду — хорошо помня, что на доске не было гладких мест. Еще вчера ее поверхность была сплошь заполнена убористой резной клинописью и вдруг сейчас…

Ниже была еще одна строчка: «Сплети волосяной шнурок, повесь ладанку на шею и никогда не расставайся с ней». И это было написано отнюдь не древним языком!

Теперь не осталось никаких сомнений — книга разговаривала с ним! Непонятно только, какую ладанку должен он повесить на шею…

Так, значит, завтра после полудня? Вернее, уже сегодня…

Готов ли он принять свою новую судьбу? И что именно он должен будет сделать завтра? Но молчал телефон, молчала книга. Теперь все зависело только от него.

К вечеру иконка уменьшилась до размеров спичечного коробка. Собственно, теперь это была уже не икона. Гладкая, с обеих сторон полированная темная дощечка, на которой даже в лупу нельзя было рассмотреть ничего, кроме древесных пор. От прежнего на ней осталось разве что отверстие, куда раньше входил гвоздь.

Глеб встревожился, и ему стало грустно оттого, что больше невозможно было увидеть девушку на берегу озера. Но, рассматривая дощечку, он вдруг понял, какой образок имела в виду книга в своем вчерашнем послании. Вот же он, лежит у него на ладони, оставалось сплести волосяной шнурок…

Интересно, где он возьмет для этого волосы? В современной квартире это совсем не простая задача… Может, использовать для этого капроновый шнурок? И вообще, не лучше ли спрятать образок в надежном месте? Ведь каждый может заметить у него на шее этот странный шнурок.

Но книга предлагала повесить образок на шею на волосяном шнурке, и, пока он не разберется во всем этом, нужно точно следовать полученным инструкциям.

Не переставая сквозь зубы высказывать все, что он думает по поводу собственной глупости и нелепых желаний какой-то доски, Глеб тем не менее приступил к поискам нужного материала.

В конце концов длинные и прочные конские волосы нашлись в старом матрасе.

Положив дощечку на стол, Глеб приступил к осваиванию непривычной работы. Сплетя первые три ряда жгутиков, он решил проверить, не слишком ли толстым получается шнурок. Нужно было проверить, войдет ли он в отверстие ведь оно тоже уменьшилось вместе с иконой.

В тот момент, когда Глеб нагнулся к столу за дощечкой, в окне что-то звонко щелкнуло, и знакомый с Афгана звук заставил его рефлекторно броситься на пол.

Он лежал там неподвижно довольно долго, хорошо понимая, что забраться обратно в кресло будет для него совсем не просто. С другой стороны, он не мог ошибиться, это был звук летящей пули, хотя никакого выстрела он не слышал. Ему не хотелось приподниматься с пола и проверять, так ли это на самом деле — выстрел мог повториться…

В конце концов, слегка приподнявшись на руках и все время помня о том, что его голова не должна показаться в раме окна, он нащупал на столе образок, продел в него шнурок и, надев его на себя, почувствовал относительную безопасность. Эта вещь только что спасла ему жизнь…

Странно… Напротив его дома не было никаких высоких строений, ни одного подходящего места для позиции снайпера, разве что крыша углового здания на противоположной стороне улицы, но чтобы стрелять оттуда, нужна специальная винтовка с оптическим прицелом.

Если он не ошибся, то пуля, пролетев над его головой, должна была влепиться в противоположную стену. Повернувшись и все еще не поднимаясь с пола, он осмотрел стену и увидел аккуратное черное отверстие как раз на уровне головы сидящего человека.

Стараясь не слишком приподниматься, он пополз на руках к противоположной стене. Да, пуля была здесь. Красная кирпичная крошка усыпала пол под отверстием. Сомнений больше не оставалось. Его только что пытались хладнокровно и расчетливо убить. Для кого-то его икона представляла огромную ценность. Он почувствовал нарастающий гнев и горечь от собственного бессилия.

Извиваясь как уж, Глеб вернулся к креслу, не поднимаясь с пола, откатил его в угол, еще раз мысленно проверил, вышло ли кресло из зоны прицела, и лишь после этого позволил себе подтянуть к сиденью свою нижнюю безжизненную половину тела. Вернув способность к передвижению, он почувствовал себя несколько уверенней.

Может быть, стоит позвонить в милицию?

На секунду он представил, как это будет: усталый лейтенант, неохотно заполняющий протокол, нелепые казенные вопросы… Что-нибудь вроде: «Вы уверены, что стреляли именно в вас? У нас довольно часто постреливают, дети балуются, шальные пули иногда влетают в окна. Бывает, даже машины взрываются от этих шалостей. На вашем месте я бы не стал подавать официального заявления…»

В городе давно шла необъявленная война, порой не уступавшая по своей жестокости Афгану. Глеб почувствовал, как внутри у него все сжимается от бессильной ярости. Незадолго до попытки убийства официальные чиновники из ФИСКА перевернули вверх дном всю его квартиру, и он не был уверен в том, что эти два события не связаны между собой.

Никто ему не поможет, никакая милиция. И с неожиданной ясностью, от которой мурашки пробежали по коже, он понял: с той самой минуты, как он стал стражем книги, ему придется рассчитывать только на себя самого.

Он сидел, перебирая в голове все возможные варианты своих действий и в который уж раз проклиная собственную беспомощность, когда вновь коротко звякнул звонок у двери, и сразу же она распахнулась, пропуская новых непрошеных гостей. Сорванный после предыдущего визита замок беспомощно валялся возле двери.

На этот раз гости были в белых халатах.

Двое дюжих санитаров с носилками и третий, худой, в очках, с бегающими глазками, врач или что-то в этом роде. Он, казалось, был явно разочарован тем, что Глеб до сих пор еще жив, похоже, их послали ликвидировать следы после выстрела и спокойно так вынести труп из подъезда — никто бы и не заинтересовался, кого там волокут в машину под белой простыней, мало ли что сейчас происходит…

Однако «врач» тут же взял себя в руки и начал действовать сообразно с новыми обстоятельствами.

— Глеб Яровцев? Вам придется поехать с нами.

— С какой стати?

— Как инвалиду Афгана, вам должен быть обеспечен постоянный медицинский уход, нужно пройти осмотр в стационаре. Затем вы получите путевку в санаторий. У нас сейчас распределяют путевки между инвалидами.

— Я здоров. И никуда не собираюсь ехать.

— Очень жаль, что вы не хотите сотрудничать с нами. К сожалению, я все равно должен выполнять свои обязанности. Приступайте, — кивнул он санитарам, и в руках одного из них сразу же оказался шприц, который до этого тот, очевидно, прятал за спиной.