Красное на белом (СИ) - Страница 2

Следователь усмехнулся и ответил:

— Простите. Я следователь ГПУ Либерзон. Вызвал вас, для выяснения обстоятельств поисков клада Александра Меншикова. Вы в 1910 году этим занимались. Не так ли?

— Да, занимался. И что с того? Тогда мы ничего не нашли и археологический департамент закрыл раскопки. Моя гипотеза не подтвердилась. Меня высмеяли и сказали, что я занялся не своим делом.

— И более вы не занимались этим, профессор? — спросил следователь Либерзон.

Следователь внимательно смотрел на Арсеньева. Профессор поежился от этого взгляда. Он не мог понять, с чего это ГПУ стало интересоваться делами дней давно минувших.

— Нет, — ответил профессор. — Сами понимаете, товарищ следователь, что в 1914 году началась война, и было уже не до археологических раскопок и поисков кладов. Да и меня считали сумасшедшим, после неудачных поисков. И так многие думают до сих пор. А с чего вас так заинтересовало это дело, позвольте спросить?

— Я сам учился в университете на историческом факультете, профессор. И со студенческих лет интересовался золотом Меншикова. Он спрятал где-то в здешних местах большой клад. Про это говорят многие документы. И поиски клада велись в прошлом веке в 1834 году. Затем в 1867 году. Затем в 1889 году.

— О! — вырвалось у Арсеньева. — Вы, молодой человек, хорошо знаете проблему. И меня это удивляет, товарищ Либерзон. Значит, вы верите в то, что клад существует?

— Верю. И не просто верю, профессор. Я знаю, что клад существует. И, знаю, что вы сможете помочь его найти. Вы ведь не историк.

— Нет, — согласился Арсеньев. — Я психолог. Оттого меня и назвали сумасшедшим, что занялся не своим делом. И потому я удивился вашим словам, товарищ Либерзон.

— Вот именно вы психолог, — сказал Либерзон. — Я знаю, что разгадать эту тайну можно лишь при помощи такого человека как вы, профессор.

— Но я же сумасшедший. Спросите, кого угодно и всякий вам скажет, что это так. Если я расскажу вам о своей теории, то вы упрячете меня в сумасшедший дом!

Исаак Яковлевич Либерзон не думал что Арсеньев сумасшедший. Он сам напросился на работу в это захолустье, хотя мог бы работать в Москве, ибо имел заслуги перед Советской властью. Он воевал в Гражданскую против Колчака, затем подавлял в составе войск ВЧК Антоновский мятеж. Он трижды был ранен и был членом партии с 1919 года. После окончания войны, его в 1922 году перевели в Ярославль, а оттуда в Москву в особый отдел ГПУ. Но он там пробыл там не долго. Либерзон вспомнил увлечения своей юности и прочитал в одном старом журнале о работах Арсеньева. Он стал ими интересоваться, и его желание разгадать тайну золота Меншикова, еще более укрепилось. Он добился перевода сюда обычным следователем, сказав начальству, что его долг быть простым солдатом революции и партии.

Либерзон уже на месте прочитал все, что мог достать об Арсеньеве и его работах в 1910 году. И он еще больше убедился, что Арсеньев тогда был прав, когда искал клад при помощи "совмещения сознания" человека живущего здесь, и человека жившего там, 200 лет тому назад.

— Я вижу, что вы знаете о моей теории, товарищ Либерзон? — спросил следователя профессор.

— Вы удивлены, профессор?

— Признаться удивлен. Совмещение сознания. Я вывел эту теорию и много размышлял над феноменами, которые наука не смогла объяснить. Понимаете, тот, кто жил в прошлом, сам расскажет нам, где он спрятал клад. Я хотел сделать именно так! Но тогда из-за одной ошибки все пошло прахом.

— Знаю, профессор. Я читал ваши статьи и поначалу они показались мне фантастичными. Почти как книги Уэллса. Вы читали Уэллса?

— Нет, а кто это? — спросил Арсеньев.

— Известный в Европе писатель-фантаст. Он написал о путешественнике во времени.

— Но я не фантаст, молодой человек. Я ученный, хотя некоторым может показаться, что мои идеи фантастичны, — обиделся Арсеньев.

— Я не хотел вас обидеть, профессор. Я только поначалу подумал, что ваши идеи — фантастика. Затем я увлекся вашей теорией совмещения сознания. И, больше того, готов стать тем, кто станет вашим новым "подопытным".

— Вы? — удивился Арсеньв. — Готовы стать "подопытным"?

— Готов!

— Но это опасное дело, молодой человек. Вы хоть понимаете, что это такое — совмещение сознания?

— Немного понимаю. Я интересовался тем, что вы придумали. Я читал ваши статьи. Затем читал статьи тех, кто вас ругал.

— И что? — спросил Арсеньев.

— Я читал работу Фрейда "Толкование сновидений". Затем я прочитал вашу работу "Погружение в сон". И скажу вам, что вы пошли много дальше Фрейда. И проникли в такие дебри, о которых никто не знает. И потому вас и объявили сумасшедшим.

— Это так. Но вы понимаете, что вам предстоит прожить совершенно иную жизнь. И даже я не понял еще, куда вы попадете. Все это будет для вас реально, и прошлое откроет вам тайны. Но опасность велика.

— Я могу сойти с ума?

— Да. Вы готовы на это?

— Я готов, профессор! Когда вы готовы начать?

Арсеньев понял, что ему суждено продолжить свои эксперименты. Он нашел единомышленника, и он был этому рад….

Тайна в XX веке

Год 1928-й.

В нескольких километрах от города находилось больше каменное здание, обнесенное крепкой и высокой стеной. При царе здесь была психиатрическая клиника, где содержались душевно больные. Затем во время войны, еще в 1914 году, клинику отсюда вывезли, и в здании расположился госпиталь для раненных.

Затем в 1919 году здесь устроили тюрьму ВЧК и в подвалах этого здания производились массовые расстрелы. Но в 1924 году, после преобразования ВЧК в ГПУ, здание снова отдали для клиники для душевнобольных.

Ровно год назад, в 1927 году, в клинику попал бывший следователь ГПУ Либерзон. Из врачей клиники никто этому не удивился. Сотрудники ВЧК были частыми их пациентами. Они сходили с ума от своей работы. Особенно это касалось тех, кто был сотрудником в годы гражданской, и участвовал в исполнении приговоров.

Либарзона часто навещал только полусумасшедший профессор. Жена следователя, после того как муж загремел в писихушку, забрала детей и уехала в Москву к своим родителям.

Главный врач позволил профессору Арсеньеву подолгу болтать с Либерзоном. Все же тот до революции числился профессором, и хоть и считался чокнутым, но буйным не был и на больного влиял только положительно.

Либерзон сидел в саду больницы на лавке рядом с Арсеньевым. Сегодня он был спокоен, и взгляд его был осмысленным.

— Тебе сегодня хорошо? — спросил профессор.

— Да, хоть я и не свободен, — вдруг сказал Либерзон. — И не стоит таращить на меня глаза, профессор. Я могу говорить как нормальный человек. Сегодня могу.

— Я так рад, что с тобой все в порядке. Я верил в то, что это не навсегда, Исаак.

— Я по ночам вижу те самые сны до сих пор. В них я живу другой жизнью, профессор. Я вижу страшные вещи. Казни в монастыре. Теперь от него одни развалины остались, но я вижу их целыми эти стены. Я слышу стоны.

— Это кошмары, Иссак. Все это пройдет, — попытался успокоить Либерзона Арсеньев.

— Нет, — покачал головой тот. — Я также думал сперва. Но нет. Я слышу разговоры. Я вижу тех людей и даже слышу запахи от их тел. Я знаю их имена. Мое сознание посещает прошлое, профессор. Ваш опыт удался.

— Я не предвидел такого эффекта от "совмещенного сознания". Не стоило нам слишком торопиться. Нужно было проводить поэтапное "погружение". А мы слишком спешили.

— Должно быть так, — спокойно ответил Либерзон и тут же спросил. — Вы видели мою жену?

— Да. Она уехала в Москву.

— Хорошо. Правильно. Чего ей делать тут?

Больше за все время Либерзон не сказал ничего. Его глаза снова стали пустыми. И профессор понял, что это был последний раз, когда он говорил со своим помощником. Возвращения оттуда уже не будет, и больше никто не станет продолжать его экспериментов…