Красно-розовый город - Страница 21

Джерри встал и махнул пистолетом.

– Отлично. Ступайте туда же, Гиллис. Вы следующий.

– Черт, я же слушаюсь! – возмутился Гиллис. – Я вам верю теперь, Говард.

– Живо!

Некоторое время она сидела одна, зажав уши руками. Невозможно было заглушить этот смех: хрюканье и взвизги, хихиканье и гогот со всех сторон.

«Свести нас с ума»… Это не займет у них много времени. Если Лейси и продолжала еще визжать, а Мейзи – молиться, она их больше не слышала.

Потом тени снова заплясали – это вернулся с лампой Джерри. Он поставил лампу на пианино и вернулся на диван. Они сидели рядышком, глядя на неподвижное тело Киллера – тот лежал на полу, как готовый к погребению покойник, сжимая жезл обеими руками.

– Я все запорол, – пробормотал Джерри. Она еле слышала его сквозь щебет на дворе. Теперь это и в самом деле напоминало больше щебет, чем человеческий смех, словно их дом сунули в огромный обезьянник. – Прости, Ариадна. Ты достойна того, чтобы попасть в Меру. Вот только шансов у нас не так много.

– Если ты можешь вытерпеть этот шум, то и я могу, – заявила она. – Нас теперь только двое – значит, никто и не пригласит тех, из-за двери. – Странно, но сейчас она чувствовала себя увереннее, чем прежде; может, это просто синдром «некуда отступать»?

– Верно, – отозвался он… но в голосе его слышалась какая-то неуверенность.

– Тогда скажи мне плохие новости, – попросила она.

– Да нет… ты права. Продержимся.

– Джерри, пожалуйста, скажи. Я должна знать, что нам грозит.

Он повернулся и улыбнулся ей, и ей почти показалось, что во взгляде его мелькнуло восхищение. Интересно, кто восхищался ею со времен… со времен Всемирного Потопа?

– Ладно, – сдался Джерри. – Все равно надежды почти никакой. Видишь дверь? Мне пришлось изо всех сил удерживать ее, и мне казалось уже, будто она никогда не закроется.

– Ну и что?

– Идет третья волна, – мрачно сказал он, внимательно всматриваясь ей в лицо. – Сначала Зло во плоти. Потом бестелесное. Но теперь… похоже, им потребовалось некоторое время собраться с силами, так что самый темный час нам еще предстоит.

Черт, сколько же может длиться эта проклятая ночь? Почему они так сильны? Что их влечет сюда?

– Что еще за третья волна? – спросила она так спокойно, как только могла.

– Те, что посередине. Грифоны, сфинксы и василиски – в общем, твари, которых не отнесешь ни к тем, ни к другим.

– Вампиры и оборотни? Осиновые колья и серебряные пули – как в старых добрых сказках?

Он кивнул:

– Вот именно. Кстати, пули у нас и в самом деле серебряные. Обычно серебряной пули в сердце достаточно, чтобы убить такого рода монстра, но мне почему-то сдается, что нас ждет кое-кто пострашнее. Может, противотанковой пушки с серебряным снарядом и хватило бы. – Он внимательно посмотрел на нее.

– Ты храбрая женщина, Ариадна, – неожиданно выпалил он.

– Когда проведешь столько времени в аду, – ответила она, – он пугает уже не так сильно.

Он снова обнял ее – этот долговязый мужчина с мягким голосом, залитый кровью друга.

– Я так надеялся вытащить тебя из этого твоего ада, – произнес он. – Однако вряд ли мне это удастся. Хотелось бы мне показать тебе Меру, Ариадна. Это замечательное место. Ты заслужила его.

Заслужила? Она припомнила все незнакомые постели, в которых просыпалась – иногда с дурно пахнущими пожилыми мужиками, храпящими рядом, иногда наедине с галлюцинациями. Она припомнила все притоны, где напивалась до бесчувствия, совершенно незнакомых людей, у которых клянчила мелочь…

Заслужила?

Она зябко передернула плечами.

– Нет, ты ошибаешься. То, что говорил про меня Грэм, – правда, Джерри.

Если и бывают на свете падшие женщины, так я точно из них. Я не заслужила Меры, и твоим демонам, наверное, именно поэтому все так удается. Твой Оракул сделал глупость, послав вас с Киллером за такой, как я.

Он отвернулся от нее и посмотрел на Киллера; лицо его потемнело. Чьи-то когти простучали по крыше, но они не обратили на них внимания.

– Я уже говорил тебе, что тоже недостоин был Меры, – сказал он. – Я никогда не рассказывал об этом, да и сейчас не хочу, но мне часто кажется, что многие в Мере… – Он замолчал.

– За что его прозвали Киллером? – спросила она, чтобы нарушить тишину.

Джерри рассмеялся:

– Это я его так прозвал. Звучит немного похоже на «Ахиллес», вот и все.

Ему понравилось, и он настоял, чтобы его так называли. Он во многих отношениях совсем мальчишка. Он дитя юной цивилизации. Античные греки были сборищем драчливых детей. Даже их великие философы на поверку во многом похожи на детей. Не веришь? Разве их страсть задавать вопросы не детская?

Вся их страсть к бахвальству, к дракам, к наготе напоказ, их гомосексуальность в конце концов – это же черты юношеского характера.

Вспомни их богов – сборище вздорных рогатых извращенцев.

– Никогда об этом не думала, – призналась она. Шум за стеной поутих, а может, она просто привыкла.

– Вряд ли они все были такие же несносные, как Киллер, – кивнул Джерри.

– Киллер – это совсем уж крайний случай. Люди не меняются в Мере, Ариадна.

Внешне они становятся моложе, по мере того как разглаживаются морщины, отрастают заново утраченные зубы и волосы, но натура их не меняется с того момента, как они оказываются там. Я попал туда в тридцать лет, и мне до сих пор тридцать. Мне далеко до юношеской дикости Киллера, но мне никак уж не семьдесят. В Мере ты многому учишься, но старше не становишься. Киллер – мальчишка с четырехсотлетним опытом. Я все думал сегодня ночью, какой бы неоценимый партизан из него вышел.

Он оплакивает друга, подумала Ариадна. Киллер, наверное, оплакивал бы своего друга не менее искренне, но не совсем так. Должно быть, его дружбу заслужить гораздо проще, чем дружбу Джерри Говарда, – дружба Джерри глубже, драгоценнее и ранимее.

– Ты упоминал отца Как-там-его… в общем, старика.

– Это правда, – сказал он. – И еще есть китайский мандарин, которого спасли вскоре после меня – Ши Лю. Почти мой ровесник, из времен правления династии Танг. Он постепенно старел, и сейчас ему на вид около семидесяти; подозреваю, что таким он и останется. – Он улыбнулся, увидев ее удивление.

– В его культуре ценится возраст, вот он и стал таким, каким ему хотелось стать. Отец Юлиус во многом похож на него. Он видит себя пожилым пастырем, охраняющим свое стадо, так что его внешность тоже не меняется. Мой добрый друг Жервез похож на Бенджамена Франклина. Не во все времена юность считалась достоинством. И потом, всему существуют пределы, даже в Мере.

Мужчина или женщина, спасенные в преклонном возрасте, уже не станут молодыми, хотя здоровья и сил у них не меньше.

Теперь за стеной кто-то подвывал на разные лады. Что-то настойчиво стучалось в дверь.

Нет, она должна продолжать разговор, иначе ей не справиться с паникой.

– Расскажи мне про Киллера. Почему тебе так важно знать дату его рождения?

Он покачал головой и нахмурился, и на мгновение ей показалось, что он не хочет говорить о друге. Потом он чуть заметно пожал плечами.

– Пока это все только догадки. Он – феспианец.

– Ты хочешь сказать, он актер?

– Нет, – улыбнулся Джерри. – Драму и в самом деле изобрел человек по имени Феспис, из-за чего актеров и называют иногда феспианцами. Но так зовут еще жителей Феспий – города к северо-западу от Афин. Ты знакома с историей Греции?

– Не очень, – призналась она.

– Слышала про Фермопилы? Четыреста восьмидесятый год до нашей эры.

После Марафона это вторая дата в европейской истории, если не считать мифических дат вроде основания Рима.

– Персия? – неуверенно предположила она.

– Верно. Император Ксеркс вторгся в Грецию и был остановлен в Фермопильском ущелье спартанцами. Они погибли все до единого, не отступив перед бесчисленными полками Ксеркса, и даже так персы победили только благодаря предательству других греков.

Он помолчал, и она вдруг поняла, что в Мере история должна ощущаться совсем реальной. Возможно, там можно встретить очевидцев всего – эпидемии Черной Смерти или крестоносцев, поговорить с участниками всех великих сражений. Киллер? Он родился в пятисотом до нашей эры, а Фермопилы датируются четыреста восьмидесятым, когда ему было около двадцати.