Красная перчатка - Страница 15

Ходил Вышеня и в церковную школу, где старый дьяк Киприан учил детей русской грамоте и письму. Поначалу для Вышени казалось легкой игрой выводить буквы на длинной вощеной дощечке с бортиками. Буквы были вырезаны и заполнены воском. Чего проще – веди писалом по резьбе – и все дела, а когда дощечка исписана, загладь воск лопаточкой, что на конце писала, и пиши по-новой. Но когда начали упражняться в письме на бересте, Вышеня приуныл. Это уже был нелегкий труд, потому что для написания буквы на куске бересты приходилось прилагать гораздо больше усилий, чем на вощеной дощечке.

Но и это еще было полбеды. Настоящие страдания начались тогда, когда дьяк Киприан заставил учить священные тексты и разные молитвы. Унылое, монотонное бубнение буквально сводило Вышеню с ума. Живой и неусидчивый по натуре, он не мог выдержать многочасовых бдений над молитвословом под присмотром дьяка и сбегал с занятий. Разозленный дьяк называл его безбожником, хотя это было совсем не так – Вышеня в Бога верил и чинно-благородно посещал вместе с отцом все церковные службы.

Правда, после того как в усадьбе Дворянинца появился Истома, вера Вышени в то, что написано в Библии, несколько поколебалась. Истома был язычником, хотя и скрывал ото всех, что поклоняется древним богам, только не от Вышени – они чересчур часто и подолгу общались. Истома не склонял Вышеню в старую веру, но иногда у него получались такие удивительные штуки, что холоп казался мальчику колдуном.

Что касается мсье Адемара, то однажды тот неожиданно исчез. Когда встревоженный Вышеня спросил, куда девался учитель-иностранец, отец нахмурился и коротко ответил: «Уехал». Всем своим видом он дал понять сыну, что дальнейшие расспросы на эту тему неуместны…

Когда с завтракам было покончено и из-за дальних лесов уже показалось солнце, разбойники легли спать, а Истома начал прощаться.

– Рад был нашей встрече, – проникновенно признался Ворон, и они обнялись. – В жизни всяко быват, поэтому, ежели што, милости просим…

– Благодарствую за хорошую компанию, добрую дичину и за теплые слова, – ответил Истома, загадочно улыбаясь. – Ты прав, судьба-судьбинушка – хитрая баба, за нею нужон глаз да глаз. Поживем – увидим…

Разбойники не отстали от своего атамана, тепло проводили нечаянно встреченных путников, и вскоре Вышеня с Истомой рысили по узкой, изрядно заросшей дороге, больше похожей на звериную тропу.

Вышеня долго крепился, но затем все-таки спросил:

– Откуда знашь этого Ворона?

– Оттуда… – буркнул Истома, но сразу же спохватился, сообразив, что его ответ попахивает грубостью и хамством. – В жизни разные повороты случаются, боярин. Вот как на этой дорожке. Пока она ровная и даже без колдобин, но примерно через два поприща[31] пойдут такие страшные обрывы, што впору повернуть обратно. Ан, нельзя. Нам нужно тока вперед.

– Ты был разбойником? – прямо спросил Вышеня.

– Нет, до этого я ишшо не опускался, – спокойно ответил Истома. – Было дело, однажды я примкнул к ватаге ушкуйников и ходил в походы под началом Ворона. Это, конешно, тайна, но тебе я ить скажу: Ворон, как и ты, боярского рода.

– Не может быть!

– Ох, боярин, еще как могеть…

– Но почему?…

– Мало ли недругов у твоего отца? – вопросом на вопрос ответил Истома.

– Хватает… – Вышеня помрачнел; он понял, что Истома не склонен рассказывать историю жизни атамана разбойников.

– То-то же… Вот и у Ворона их было больше, чем надыть.

Тут Вышеня хотел спросить, что подразумевал Ворон, когда сказал ему: «Мы с твоим отцом – ого-го…», да вовремя прикусил язык. В жизни отца было много разных тайн, это Вышеня давно уяснил, но копаться в них, тем более с помощью холопа, ему не хотелось. Пусть все будет как есть…

Солнце поднялось выше и начало припекать, что редко бывает на севере. Сонно покачиваясь в седле, Вышеня думал лишь об одном – как там его друзья-товарищи Бориска Дворянинец и Семка Гостятин и не потащили ли их к посаднику, чтобы привлечь к ответу? Мысли Вышени, несмотря на красоты окружающей природы, были мрачными и безысходными – хоть в омут головой. Несмотря на свой юный возраст, парень понимал, что возврата к прежней вольной и беззаботной жизни уже не будет.

Виконту Жоффрею де Шатобриану семья выделила укрепленную усадьбы – манору, без привычного для Жанны донжона[32], как в замке Бельвиль, но с высокими оборонительными стенами и двумя угловыми башнями.

Усадьба представляла собой длинный двухэтажный дом с хозяйственными пристройками. На первом этаже дома находились гостевые комнаты, просторный зал с невысоким потолком, рядом с ним – кухня и подвал. На втором этаже тоже был зал примерно таких же размеров и большая гардеробная; здесь Жоффрей обустроил для себя и молодой жены просторную спальню, слуги повесили тяжелые ковры-занавеси, и получилось отдельное помещение.

Свадьба для Жоффрея де Шатобриана вылилась в немалые деньги; Жанна даже жалела бедного муженька. В те времена женитьба была делом весьма обременительным. Невесте требовалось огромное количество предметов туалета: одежды из парчи и шелка, диадема и пояс из золота, шпильки из серебра и тому подобное. А еще ей нужны были расшитые каменьями кошельки, нож с рукояткой, украшенный резьбой, резные игольницы с эмалью, часослов с богатыми миниатюрами в переплете с позолотой, камеристка, сопровождающая при выходах, конюший, прокладывающий дорогу в толпе, капеллан, чтобы служить по утрам мессу, горничная, повар…

Но и это еще далеко не все. Когда Жанна родила своего первенца, которого назвали на английский манер Джеффри, и хозяйство супругов де Шатобриан начало разрастаться, ей потребовался дворецкий и эконом. Ну и, конечно, как обойтись без добротной мебели: красивых резных кресел, длинных столов, шкафов для посуды?..

Нужно сказать, что Жанна тяготилась своими обязанностями хозяйки маноры. Постоянно быть на виду, развлекать многочисленных гостей, в основном обедневших дворян, слетавшихся в богатую усадьбу Шатобрианов, чтобы подкормиться. Слушать дурацкие песенки свиты и менестрелей было ей невмоготу. Она сама себе казалась мухой, попавшей в свежий мед – и сладко, и вкусно, но выбраться никак невозможно.

Единственным сто́ящим развлечением для молодой супруги Жоффрея де Шатобриана поначалу были лошади. Обычно дамы выбирали себе для прогулок дженетов – небольших спокойных лошадок. Но только не Жанна. Ее любимцем стал молодой рысак-палфрей[33] по имени Фалькон. Жеребец был потрясающе быстр, и за Жанной никто не мог угнаться. Фалькон летел во всю прыть: наверное, ему, как и его хозяйке, скорость доставляла истинное наслаждение.

А спустя год, после того как Жанна родила второго ребенка (девочку, которую назвали Луиза), у нее появилось время заняться тем, что она больше всего любила – упражнениями с оружием.

Однажды – совершенно неожиданно – в маноре Шатобрианов появился Раймон де ля Шатр. Жанна очень обрадовалась дорогому гостю, который не спешил покидать гостеприимных хозяев. Потом он признался Жанне, что его послал сеньор Морис де Бельвиль, дабы он служил в качестве телохранителя молодой хозяйки – времена стали смутными.

Правда, Жанну несколько удивило, что де ля Шатр – непоседа, каких поискать – вдруг превратился в одного из тех дворянчиков, полных бездельников и прихлебателей, что окружали Жоффрея. Мало того, по натуре бретёр, он вел себя тише воды, ниже травы. Разгадка его поведения оказалась совершенно тривиальной – Раймон де ля Шатр к тому же скрывался в маноре Шатобрианов от мести графа Робера д'Артуа, убив в поединке его лучшего друга и наперсника. Граф д'Артуа находился в дружеских отношениях с Филиппом Валуа, претендовавшим на корону Франции, поэтому бедняга де ля Шатр бросился к сеньору Морису де Бельвилю за помощью, а тот в свою очередь отослал его к Шатобрианам.