Красная ниточка - Страница 20

Хрусталёв заметил собаку и поехал за ней на лодке. Но собака не желала покидать стог. Кузнец хотел снять её силой, оступился и полетел в воду. Когда он вынырнул и стал, отплёвываясь, ругать неблагодарного пса, то заметил, что его уже нет на стоге. Пёс сидел в лодке и, свесив голову за борт, с любопытством глядел на своего спасителя. С трудом кузнец влез в лодку и стал грести к берегу, рассматривая собаку. В груди кузнеца потеплело. Он всю жизнь мечтал о такой собаке, и вот она сидела перед ним и смотрела на него умными золотистыми глазами и дружелюбно барабанила хвостом по днищу.

— Куда это ты собрался, а, Робинзон ты этакий? — спросил кузнец и засмеялся.

Целую неделю Хрусталёв ходил по знакомым хвастаться собакой.

— Ну, каков у меня Робинзон? — спрашивал он, вваливаясь в избу.

Собака чинно садилась у порога. По приказанию своего нового хозяина она ложилась, вставала, подавала лапу, «служила», стоя на задних лапах.

— Только не говорит! — с гордостью замечал Хрусталёв. — Редкого понятия тварь.

Всё в нём нравилось кузнецу, даже и то, что Робинзон при каждой удобном случае вступал в драку с встречными собаками и тянул в свою конуру или зарывал про запас всё, что попадалось ему на глаза и что он был в состоянии унести.

Теперь, что бы ни пропало на селе, все шли к кузнецу и требовали возмещения убытков.

Летом во время тренировок Робинзон показывал замечательную выучку. Он делал великолепные стойки над кустами картошки, где затаились куры, и при команде «пиль» бросался грудью вперёд. Вспугнув курицу, он не бежал за ней, а, как положено охотничьей собаке, ждал «выстрела».

— Образованный, шельмец, академик! — хвастался кузнец.

Пришла осень. Хрусталёв отправился с Робинзоном на первую охоту. Едва они вышли за околицу, как Робинзон вырвался вперёд, и никакие просьбы, угрозы не могли заставить его вернуться.

На охоте Робинзона покидало благоразумие. Запах дичи так кружил ему голову, что он, забыв о своём образовании, как сумасшедший гонялся за фазанами, вспугивал уток и гусей чуть ли не за километр от своего хозяина. Кузнец напился с горя, ходил по селу и, встретив знакомого, начинал оправдывать Робинзона:

— Это он переучился. Теория его заела. Ну, как нашего агронома. В теории собаку съел, а в поле — как в тёмном лесу. Ну, я его поставлю па ноги! Он у меня птицу на лету будет ловить. Правда, Робинзон?

Робинзон лаял в ответ.

Прошли две мучительные для кузнеца и для Робинзона недели.

Кончилось тем, что кузнец, собираясь на охоту, стал сажать Робинзона под замок.

— Хрусталёв опять на охоту собирается, — смеялись в селе, слыша, как надсадно воет в заточении обиженный Робинзон.

Робинзон очень скоро научился отгадывать намерения хозяина. Как только он замечал, что начинаются приготовления к охоте, или даже ловил взгляд кузнеца, брошенный на ружьё, то немедленно убегал за околицу и там терпеливо ждал своего хозяина.

Ружьё Хрусталёва было под стать Робинзону. Такого ружья не было во всей округе, а может быть, и в целом свете. Оно было сделано по заказу какого-то богача лет сорок назад в бельгийском городе оружейников, Льеже. Стволы этого ружья сверкали золотой насечкой, а ложа — инкрустациями из слоновой кости. В патрон ружья входило чуть ли не полстакана пороху и добрая пригоршня дроби, поэтому отдача у него была необыкновенная. И, хотя кузнец привязывал к ложе небольшую подушечку, во время охотничьего сезона его правая щека так опухала, будто он страдал флюсом.

У ружья был только один маленький изъян: что-то не ладилось со спусковым механизмом. То курки не действовали совсем, то разбивали капсюли у патронов в самое неподходящее время. Хрусталёв починял ружья для охотников целого района, а вот своё уже лет десять всё собирался исправить и никак не мог найти для этого времени. Из-за этого односельчане никогда не ходили вместе с кузнецом на охоту и даже избегали появляться в том районе, где раздавались пушечные выстрелы хрусталёвского ружья…

Вот об этом-то ружье и размечтались Коля с Васяткой. Робинзон занимал их гораздо меньше, потому что стоило только взять в руки это легендарное ружьё, как пёс, словно сивка-бурка, вырос бы перед ними как из-под земли.

После уроков гуси пошли над Зеей валом. И мечта о ружье повлекла Васятку с Колей прямо к кузнице. Они знали, что Хрусталёв ни за что на свете не даст им своего ружья, но им хотелось хоть одним глазком посмотреть на него.

Возле сельсовета их догнала Дуня Хрусталёва.

— Вы куда это? — спросила она подозрительно: Коля с Васяткой жили в другой стороне села.

— Пройтись, — ответил Коля. — Воздухом подышать.

— На кудыкину гору! — буркнул Васятка.

— Думаете, не знаю?

— А что знаешь? — насторожился Коля.

— Да всё, что вы задумали.

Коля и Васятка переглянулись, как заговорщики: их не поймаешь на этот наивный приём выпытывать тайну.

— Ну вот, всё теперь ясно! — Лукавые глаза Дуни радостно блеснули.

— Что ясно? — пожал плечами Коля.

— Да всё по глазам видно.

— Раз видно, что же спрашиваешь?

Мальчики свернули в переулок и пошли к кузнице.

Дуня вскинула белёсые брови.

— Подумаешь, задавалы! Чихала я на ваши секреты.

Она показала язык и побежала вприпрыжку домой. Настроение у неё было прекрасное: она получила пятёрку, и ей не терпелось скорее похвастаться дома. Через минуту сна уже забыла и о ребятах и об их секрете.

…Вот и кузница. Под телегой лежал Робинзон и, видно, чтобы убить время, грыз кость, отнятую у простодушного Бобки. Мальчики заглянули в двери кузницы. Хрусталёв с молотобойцем ковали костыли. Они работали так легко, так слаженно, что казалось, будто молоток с кувалдой сами бьют по раскалённому железу, а кузнецы лишь сдерживают непомерный их пыл. Молоток слегка коснулся наковальни, издав сухую трель, и тотчас же кувалда повисла в воздухе.

В клещах вместо раскалённого куска железа теперь тускло поблёскивал малиновый костыль. Кузнец, не взглянув, бросил его в кучу таких же костылей. Широкогрудый, краснолицый молотобоец опустил кувалду, движением головы стряхнул пот со лба и стал раздувать меха.

Хрусталёв вышел из кузницы, кивнул в ответ на приветствия мальчиков, а затем, приложив руку козырьком, стал смотреть в небо.

На лице кузнеца появилась тревога, он метнулся в кузницу и тотчас же выскочил оттуда с ружьём, быстро вскинул его, целясь в гусиную стаю, пролетавшую над головой.

Выбежал молотобоец.

— Не донесёт, — равнодушно заметил он, задрав голову.

Щёлкнули курки.

— Осечка, — подмигивая мальчикам, сказал молотобоец,

Кузнец опустил ружьё.

— Да, далековато, сажен двести, а то и поболе. Надо бы картечью зарядить. А ты под руку не говори, дурья башка! Ну, а вам что? — обратился он к ребятам.

— Нам? — Коля вопросительно посмотрел на Васятку, будто и сам не знал, что им действительно нужно здесь.

— Нам… ничего… так, — сказал Васятка. — Шли вот. и зашли…

— То-то что зашли. Шляетесь без дела вроде моего Робинзона.

Услышав своё имя, Робинзон навострил уши.

Молотобоец усмехнулся:

— Хитёр, вражина, знает, про кого говорят.

— А ты думал! Тебе бы у него ума подзанять не мешало, — ворчал Хрусталёв. — Смотри-ка, слушает, бандит. Сегодня ночью залез в погреб, съел мясо в кастрюле и крышкой её закрыл. Я только по следам догадался, чья это работа.

Помощник Хрусталёва хохотал, сверкая белыми зубами.

— Такие-то дела. — Хрусталёв, лукаво прищурившись, спросил у ребят: — Вы, часом, не на охоту ли собрались? Может, компанию составим?

Молотобоец снова захохотал. И смех этот долго звучал в ушах мальчиков, пока они шли по селу. Дорогой они не разговаривали. Коля поднял прут и хлестал прошлогодние стебли чертополоха, Васятка сосредоточенно рассматривал дорожную колею, ероша пятернёй косматую голову.

Васятка с Колей жили рядом. Они уселись на бревно возле плетня.