Красная - красная нить (СИ) - Страница 191

Я боялся, что у меня не получится – но Джамия вдруг поменялась, превратившись из тёплого пледа в горячую и настойчивую девушку. Это было неожиданно, но от этого не менее приятно. Когда она разделась – помогая моим рукам, перемежая поцелуи долгими наполненными взглядами, когда я положил ладони на мягкие и упругие груди, когда почувствовал под пальцами напрягшиеся соски – тогда меня повело. Я смотрел в её глаза – цвета тёмного, самого тёмного в мире шоколада, и ощущал всем телом, как сильно она хочет. Молчаливо, смиренно, и при этом совершенно определённо. Джамия словно говорила каждым действием – будь со мной. Будь моим. Выкинь всё из головы.

Я ласково сжимал её грудь, ласкал соски, перекатывая между пальцев, поднимал ладонями приятную тяжесть, и она выдыхала – горячо, откровенно, куда-то в мою шею. Примерная девочка, одна из лучших выпускниц. Я вылизывал её ухо, она начинала мелко дрожать в предвкушении – потому что моя рука неумолимо скользила вниз, ниже и ниже, пока не прошлась по волоскам на лобке и не утонула во влажном и мягком – о, как это было неописуемо возбуждающе! И как мило она смущалась своей реакции…

Джамия была влажная настолько, что это было даже слишком. Я действовал по наитию, совсем не думая о том – как это непривычно для меня – ласкать пальцами девушку, которая едва стоит на ногах. Получалось само собой, получалось хорошо, и я с удовлетворением ощутил горячо приливающую к паху кровь. У меня стояло – уверенно и крепко, настолько, что Джамия робко сжала член в ладони, и щёки её заалели ещё больше. Она не умела ничего – моя Джамия, но я обхватил её ладошку своей рукой и показал, как надо. Мне хотелось научить её всему и сразу, но я был на пределе и собирался продолжить уже на кровати.

Я долго лежал рядом с ней и не мог заснуть. Курил – она разрешила, да и так курил я довольно редко. Но в этот раз я курил уже третью подряд – Джамия угостила из пачки, спрятанной «для друзей», и пытался переварить произошедшее. Первый полноценный секс. Первый секс с девушкой.

Джамия стала женщиной со мной, и я не был уверен, что ей вообще понравилось. Мне же понравилось за двоих, это ни с чем не сравнимое ощущение – раз за разом, до полного изнеможения толкаться в горячую влажность её мягкого тела, держать руку на груди и затылке, путаться пальцами в длинных волосах, ловить затуманенным взглядом её – такой же шальной, дышать друг другу в рот и едва ли не задыхаться.

После всего произошедшего я отходил – медленно. Меня отпускало напряжение, начиная с затылка и опускаясь ниже, к самому копчику. Джамия уже, кажется, спала, а я стоял у окна, смотрел на потемневшую улицу, на загорающиеся фонари и курил. Нет, я не думал ни о чём особенном. Я уже почти успокоился. Через неделю мы собирались ехать в Ньюарк с документами, и я намеревался выбить себе комнату в кампусе, несмотря на то, что мне есть, где жить. Я жаждал самостоятельности, я не собирался снова жить с мамой. В конце концов, сегодня я стал мужчиной. Я усмехнулся – то ли весело, то ли не очень. Затушил сигарету о кирпич и педантично положил на тарелку, которую Джам выделила под окурки. Снова посмотрел на улицу.

Жизнь странная и сложная штука порой.

Но она продолжается, несмотря ни на что.

по моим ощущениям нас ждут ещё пара глав.

====== Глава 46. ======

А потом я вернулся в Ньюарк, чтобы поступать в Руттгерс.

Знаете, это странное чувство на грани, на переходе из одного состояния в другое. Можно лечь на пол, уставиться в потолок и просто погибнуть в нём, в непонимании себя и этого мира, в обмусоливании чего-то в своей голове: по кругу, снова и снова. В этом на самом деле можно завязнуть и погибнуть, а можно просто не ложиться на пол.

Именно это я и сделал. У меня не было чётких планов или хоть какого-то представления о своём будущем. Но у меня были интересы. Я просто сел в своей комнате в доме у ба, взял лист бумаги, пришпилил его к столу взглядом. Мы с ним были так похожи. Он пустой. Но при этом теоретически – полный, исписанный вдоль и поперёк. И я такой же. По сути, во мне не было ничего особенного кроме умения делать «так себе» музыку, играть на гитаре, дружить (возможно?), готовить лазанью по бабушкиному рецепту и правильно варить кофе. У меня был опыт отношений – положительный и не очень. Много это или мало для человека в его семнадцать? Я не знал. Но у меня был потенциал – я верил в это. Я чувствовал его под кожей. Я был коконом гусеницы, который должен был вот-вот прорваться. Какого цвета мои крылья? Точно не белые.

Я снова посмотрел на этот лист и просто стал писать всё то, что меня волнует и интересует. О чём я задумывался так или иначе чаще всего. Это был интересный опыт – я остановился лишь тогда, когда на первой стороне листа не осталось свободного места. Тогда я взял и перевернул его и продолжил. Я никогда и подумать не мог, что у меня столько мыслей внутри головы.

Этот лист помог мне понять себя.

Мы собрали вещи и сели на автобус. Рейс один, пункты назначения – разные. Близнецы – до Нью-Йорка. Мы с Джам – до Ньюарка, потому что собирались поступить в Руттгерс. С близнецами попрощались очень тепло и ненадолго – до Хэллоуина. Мы искренне пожелали им удачи, а они тепло обняли нас в ответ, чем прежде мы встали, подхватили четыре увесистых сумки и вышли из автобуса. Я ещё долго махал им, пока автобус не скрылся за деревьями на повороте. Наверное, это было комично – Джамия ждала меня в тени остановки, а я просто стоял у дороги и махал, глядя на прощальные рожицы Эла и Лалы через заднее стекло. Я физически чувствовал, как солёные горошины заполняют уголки глаз. Снова что-то приходилось оставлять, что-то, к чему едва привык, и идти дальше. Джамия ничего не говорила – она вообще была умницей. Просто обняла покрепче, когда я подошёл к ней, и мы стали подниматься по ступенькам студенческого городка «Руттгерс Юнивёрсити».

Нам было комфортно и спокойно вместе, и она нехило уравновешивала меня, иногда срывающегося с цепи и кидающегося во все тяжкие. Джамия всего за полгода стала для меня таким потрясающим якорем в настоящем времени, что у меня даже мыслей не возникало посмотреть на кого-то ещё. Я думал только об одном, когда нам доводилось переночевать вместе и уснуть до утра, не боясь быть застуканными. Я смотрел в полутьме на её расслабленное, умиротворённое лицо и думал – чёрт, детка, зачем тебе я? Ты заслуживаешь большего. Ты просто заслуживаешь кого-то, кто не такой мудак, как Фрэнк Айеро. Просто объясни, что ты нашла во мне?

Конечно, я не будил Джамию, и все мои многословные монологи, обращённые к ней, никогда не были произнесены. Может, только иногда, когда много лет спустя я напивался до состояния животного и нёс что-то, чего просто не мог вспомнить наутро. Джамия смотрела на меня печальным верным взглядом и топила в стакане аспирин для моей головы. И я ненавидел себя. Ненавидел, но был уверен – она не предаст. Она никогда не предаст меня.

Стоит ли говорить, что я не испытывал от этого осознания особой радости? Облегчение – да, пожалуй. Но не радость. Я никогда не считал себя достойным. Я был слишком жалок для её всепоглощающего света.

Почему Джамия, спрашивали меня многие друзья. Она у тебя как монашка, серая мышь, говорили они и огребали мой натренированный хук, часто разбивающий нос. Я не собирался объяснять им очевидных для себя вещей. Потому что она меня выбрала? Потому что она спасла меня от саморазрушения? Потому что она одна из немногих, гладящую руку которой не хотелось откусить по локоть? Потому что она никогда ничего от меня не хотела и не требовала, но всегда – всегда! – была рядом? Это было только между мной и ней. И ещё несколькими особо близкими людьми, которые, чёрт, знали всю историю целиком.

И когда мне говорили про Джамию, когда лезли ко мне, бодливому мелкому панку с пирсингом, и спрашивали, не слишком ли моя девушка скучная, я был готов выбить из словоохотливого мудака всё дерьмо. Почему некоторые личности так любят совать свой длинный нос в то, что их вообще не должно ебать? Варитесь в собственном дерьме – вот что я хотел развесить на баннерах по всему кампусу.