Краски для фантазии - Страница 3

Или бесконечную игру света…

В статьях о фантастике до сих пор бытует предельно упрощённая «теория», согласно которой фантастические идеи вовсе не обязательны для создания доброкачественных произведений. Доказывается такая «теория» очень просто. Сначала термин «фантастические идеи» подменяется термином «научно-технические идеи».

Затем следует напоминание, что художественная литература является прежде всего человековедением.

И сразу же делается категорический вывод: «Или техницизм, или человековедение. Приходится выбирать»[Р е в и ч, Реализм фантастики. Сб. «Фантастика-68», изд-во].

Любопытно оценить с этих позиций «20 тысяч лье под водой» Жюля Верна. Получается, что капитан Немо — это «человековедение», а «Наутилус» «техницизм». Профессор Аронакс — тоже «человековедение», а подводные пейзажи, в которые он жадно всматривается, конечно же, «техницизм»… Но разве можно представить себе капитана Немо без «Наутилуса»? Или профессора Аронакса без тех чувств и мыслей, которые вызывает в нем океан?..

Во многих современных произведениях, и в этом их беда, бродят «капитаны Немо», неспособные придумать «Наутилус», и «Аронаксы», в глаза не видавшие океан. Вот, например, рассказ В. Михайлова «День, вечер, ночь, утро». Героине рассказа, архитектору, предстоит решить, переселяться ли в будущее, сможет ли она там продолжать любимую работу. Типично «человековедческая» ситуация. Героиня спрашивает человека, прибывшего к ней из будущего, об архитектуре. «Он стал рассказывать, рисуя в воздухе руками, и один раз даже остановился, чтобы нацарапать на песке контуры. Все было новым, кое с чем Кира не согласилась бы, многого просто не понимала; было ясно лишь, что это архитектура совсем других материалов и техники, задач и потребностей и эстетические критерии тоже, очевидно, подверглись определенным изменениям». Попробуйте на основе такого описания представить себе, какая она, архитектура будущего!

Автору не хватило «техницизмов», а диалектика фантастики такова, что «человековедение» без «техницизмов» превращается в фикцию.

Решение героини рассказа («Я не смогу там работать!..») лишено художественной мотивировки и, естественно, не вызывает у читателя никаких эмоций.

Фантастические идеи (в том числе и «техницизмы») играют роль красок на палитре писателя-фантаста. И если палитра бедна красками, нарисованная картина неизбежно окажется серой и невыразительной.

Идея Большого Диска — типичный «техницизм». Краска, ждущая художника… Но без красок не было бы живописи.

Исследователю, изучающему технологию писательского труда, приходится выслушивать возражения двоякого рода. «Помилуйте, — говорят одни оппоненты, — кому это интересно? К чему разбираться в этой… технологии? Ведь все ясно: хороший писатель пишет хорошо, плохой пишет плохо…» По этой логике хорошие булки произрастают на хороших деревьях, а плохие — на плохих. Чисто потребительская мудрость. И оспаривать ее бесполезно, потому что потребитель не способен задуматься над природой вещей. Литература для него только продукт.

Другие оппоненты выдвигают соображения, на первый взгляд более основательные. «Вы хотите, — говорят они, — раскрыть механизм творчества. Не приведет ли это к тому, что все будут мыслить и писать одинаково?» Что ж, «четырехэтажная схема» действительно кажется общедоступной. Бери любую уже известную идею, преобразуй ее по формулам этажей и получай новые фантастические идеи, ситуации, сюжеты… На самом деле общедоступность эта обманчива. «Четырехэтажная схема» нисколько не унифицирует мышление писателя. Напротив, она помогает уйти от бесконечных повторов, от толкучки на пятачке избитых тем и сюжетов. Индивидуальность писателя от этого нисколько не страдает. Разве погибла живопись после того, как были открыты и стали сознательно применяться законы перспективы?

Я далек от мысли, что «четырехэтажная схема» главная или даже единственная линия развития фантастических идей. Вероятно, есть несколько таких логических линий. Должны существовать и определенные приемы получения «изоэтажных» идей. Должен быть какой-то (он пока только угадывается) тонкий механизм взаимодействия «техницизмов» с «человековедением». Все это еще предстоит исследовать.

Шестидесятые годы — время бурного развития советской научно-фантастической литературы.

Количество постоянных читателей фантастики увеличилось в десятки раз. На первых порах новые читатели охотно принимали любую фантастику. Десятикласснику, впервые прочитавшему «Гриаду» А. Колпакова или что-нибудь в этом роде, казалось, что авторы открывают ему волшебные звездные миры. Но, повзрослев на несколько десятков книг, тот же десятиклассник обнаруживал, что ему лишь пересказали, притом с чудовищными потерями, то, что уже было у Алексея Толстого, Ефремова, Азимова, Саймака, Шекли… Фантастику чаще всего читают беспорядочно, но много, и через какое-то время это «много» срабатывает, помогая приобрести правильное представление об истинных и мнимых ценностях фантастической литературы. И вот тогда читатель начинает замечать, что современная фантастика слишком уж задержалась на вчерашних сюжетах, ситуациях, идеях. Космические пришельцы, бунтующие роботы, дерущиеся между собой двойники-биокопии, незамысловатые казусы из-за петель времени — вся эта вчерашняя экзотика уже не удовлетворяет повзрослевшего читателя. Не случайно анкетный опрос, организованный Комиссией по научно-фантастической литературе Союза писателей Азербайджана, показал, что основную слабость фантастики читатели видят в дефиците новых фантастических идей.

Подобно фотону, не имеющему массы покоя, фантастика может существовать только в движении, в развитии. В семидесятые годы фантастическая литература должна выйти на новые рубежи. Предстоит нелегкий переход к новым проблемам, новым героям и новым художественным приемам.

И многое, очень многое зависит от развития теории фантастики.