Красавицы Бостона. Монстр - Страница 4

– Да, не хотел. Но только потому, что не хотел, чтобы твоя мать навсегда ушла из твоей жизни.

– Но тебе на это плевать. Почему?

– Потому что я знаю, что лучше не иметь вовсе никакой матери, чем плохую. Каждый день, что ты проводил с ней, отзывался болью в моем сердце.

– Бабуля тоже ушла.

– Она не уходила, милый. Она умерла. От нее это не зависело.

– Мне все равно. Я ненавижу женщин. Ненавижу их.

– Однажды ты встретишь ту, которая изменит твое мнение. – Спэрроу улыбнулась украдкой, будто знала что-то, чего не знал я. Но она ошибалась.

Бабуля умерла и оставила меня с Кэт.

Кэт несколько раз чуть меня не убила.

На женщин нельзя полагаться. На мужчин тоже, но им я хотя бы мог врезать по яйцам, и к тому же мужчины никогда не давали обещаний. У меня не было ни отца, ни деда, на которых я мог бы злиться.

– Я никогда не изменю своего мнения, – пробубнил я, стараясь держать открытыми глаза, которые так и требовали, чтобы я вырубился.

Я заснул на руках у Спэрроу через несколько часов после ухода Троя.

А когда проснулся следующим утром, то увидел на своей тумбочке золотую цепочку.

Я рассмотрел висящий на ней талисман с изображением Святого Антония. По краю круглого амулета были выгравированы мои инициалы.

С. О. Б.

Сэмюэл Остин Бреннан.

Несколько лет спустя я узнал, что Трой и Спэрроу подали ходатайство об официальной смене моей фамилии с Грейстоуна на Бреннана вместе с заявлением на полную опеку надо мной.

Я знал, что Святой Антоний был покровителем всего, что потеряно.

Я был потерян, но теперь меня нашли.

Рядом с кулоном стояла бумажная тарелка с глазированным пончиком и кружка горячего какао.

Теперь я стал Бреннаном.

Представителем элиты бостонского преступного мира.

Привилегированной, уважаемой, а главное, внушавшей страх.

Легендой в процессе становления.

Я намеревался любой ценой стать похожим на своего однофамильца.

Я больше никогда не буду потерян.

Мои родители потерпели поражение, но я? Я одержу верх.

Я восстану из пепла и заставлю их гордиться мной.

Я воспарю в небо.

Я впервые испытывал это чувство.

Уверенность.

Сердце – монстр.

Вот почему оно заперто в клетке за нашими ребрами.

Я знала это с самого рождения, но сегодняшней ночью еще и почувствовала.

Через двадцать минут после того, как умчалась из Бостона по массачусетской автомагистрали, я, наконец, смирилась с тем, что потеряна.

Я ехала с опущенными стеклами, а потоки влажного летнего воздуха хлестали по мокрым щекам. Слезы все не стихали.

Сладкий и пьянящий аромат цветов проникал в ноздри, смешиваясь с ночной прохладой.

Она больше никогда не почувствует запах весенних цветов.

Не улыбнется мне лукаво, будто за этой улыбкой кроются все тайны вселенной.

Не прижмет платье к моей груди, взволнованно поводя плечами и восклицая: «Tres[5] для тебя!»

Зачем ты это сделала, Би?

Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу.

Вдалеке замелькали неоновые огни на палатках в желтую и красную полоску. В центре огромного сверкающего колеса обозрения висела вывеска.

Передвижной парк развлечений «Аквила».

Заглушить чувства.

Мне нужно заглушить чувства.

В огнях, запахах и звуках, среди простой жизни, что мне не принадлежала.

Я резко свернула направо.

Припарковалась среди внедорожников, побитых и спортивных машин, вылезла из своей «Вольво», одетая в черную толстовку с капюшоном, обрезанные шорты и кроссовки. Шорты Дейзи Дьюк[6] были моим творением. Я взяла старую пару джинсов и обрезала их так коротко, чтобы округлость моих ягодиц была видна даже из космоса. Обычно я носила наряды, как у Кейт Миддлтон. Одевалась строго и правильно, как принцесса. Но сегодня я хотела окончательно вывести ее из себя за то, что умерла и оставила меня. Послать ее куда подальше за то, что решила уйти.

Американки обнажаются так, будто мужчины не знают, что скрывается под их одеждой. А ты, mon cheri[7], заставишь мужчину заслужить каждый сантиметр твоего тела и будешь одеваться прилично и скромно, поняла?

Ноги сами несли меня вперед, отовсюду доносились аппетитные запахи сладкой ваты, попкорна с маслом и яблок в карамели.

Ей не нравилось, когда я ела вредную еду.

Она говорила, что американцы имеют привычку плохим питанием доводить себя до диабета второго типа. У нее было много чуть ли не ксенофобских убеждений об американцах, и половину своего времени я проводила, споря с ней о достоинствах Америки.

Вокруг аттракционов в качестве границы выстроились ряды палаток с живыми выступлениями, киоски и небольшая галерея игровых автоматов. Их перезвон, перемежаемый механическими звуками аттракционов, отдавался эхом в моем пустом желудке. Расположенное в самом центре колесо обозрения купалось в море огней.

Купив себе розовую сахарную вату и диетическую колу, я стала бродить по территории.

Всюду были парочки, которые целовались, смеялись и ссорились. Группы громко орущих и улюлюкающих подростков. Кричащие родители. Бегающие дети.

Я была неразумно, до безумия зла на них всех.

За то, что живы.

За то, что не скорбят вместе со мной.

За то, что принимают как должное редкую ценность своего состояния: они живы и здоровы.

Я выбросила остатки сладкой ваты в помойку и огляделась вокруг, решая, какой аттракцион посетить первым. Краем глаза заметила огромную вывеску.

«Калейдоскоп ужасов: Путешествие в особняк с привидениями».

Особняки с привидениями – это мое поприще.

В конце концов, я как раз жила в одном из них – мой дом хранил секреты семи поколений Фитцпатриков, – а еще меня всегда привлекали призраки и монстры.

Я заняла очередь и стала переминаться с ноги на ногу, проверяя телефон. Меня искали и мама, и братья.

Киллиан:

Хантер:

Мама:

Мама:

Мама:

В этом вся мать. Зациклена на себе, даже когда мой мир разлетается на мелкие осколки. Всегда беспокоится о своем благополучии больше, чем о моем.

Я убрала телефон обратно в карман и, вытянув шею, посмотрела на тележки, которые выехали из пасти злобного смеющегося клоуна. Из недр аттракциона доносились приглушенные крики. Выехавшие оттуда люди на дрожащих ногах вылезали из тележек и возбужденно переговаривались.

Когда меня наконец посадили в одну из тележек, которая оказалась похожа на ветхий ящик, измазанный красной краской, символизирующей кровь, я оказалась одна, хотя в ней хватило бы места еще для двоих человек.

Я знала, что на аттракционе в парке развлечений со мной ничего не случится.

И все же сегодня чувствовала себя потерянной, уязвимой и невыносимо одинокой. Будто кто-то одним махом сорвал с меня кожу, оставив беспорядочную груду костей, вен и мышц.

Я только что потеряла лучшую подругу. Единственную, которая была мне важна.