Крамола. Столпотворение - Страница 22
Началась перепалка.
– Уходите подобру! – шумели березинские. – Не трожьте чужого!
– А то ваши покосы? Ваши? – огрызались свободненские. – Ишь, набежали хозяева!
– Нашего барина! Убирайтесь!
– То-то, что вашего барина! Да не ваши! С барином и говорить станем! Позахватал все угодья – шагу не ступишь!
– Вам-то кто не давал? Брали бы, когда некось была!
– Вас не спросили!
– Катитесь, пока ходули не посрубали! – грозились хозяева.
– Привыкли барину зад лизать! – дразнили захватчики. – Крепости нет давно, а вы крепостные!
– А вы-то, вы? Кому зад лижете?
– Мы – свободные! У нас бар сроду не было! Сами себе хозяева!
– Потому и на чужое рот разинули!
– Вон умные люди сказывают, скоро весь народ подымется и бар под зад мешалкой!
– Вы слушайте больше! Потом они вас и на самого царя подымут! И пойдете, как овцы за бараном!..
Казалось, от перепалки страсти раскалятся, и та сторона, у какой не хватит слов, пойдет врукопашную, но выходило обратное: ярость постепенно истрачивалась, успокаивалась кровь в жилах. Мужики смурнели, переминаясь, и мощный бабий хор за спинами свободненских вял на глазах; там уже лузгали семечки и давали оплеухи колготящимся ребятишкам. Впервые из всей истории стычек между сторонами назревала непривычная, растерянная заминка, и никто не знал, что делать дальше. Обе стороны, как быки, упершись рогами, стояли друг против дружки и не желали уступать.
Андрей понял, что драки не будет, и ощутил даже какое-то разочарование. А сколько сил кипело в мужиках, пока шли по болоту! Распаленный их гневом, Андрей готов был один кинуться в схватку и чувствовал, как от нетерпения и холодящего предчувствия страшного начинают подрагивать руки, будто он снова очутился в кругу, за которым беснуется нечистая сила. Что же стряслось с мужиками? Куда исчезли их решимость и отчаяние? Теперь они стояли, опершись на косы, и часто поглядывали вдоль «штанины», откуда должен был появиться предупрежденный Прошкой барин Николай Иванович. Вон уж кто-то сел, а другой прилег на свежескошенный, пухлый ряд. Свободненские тоже расслабились, достали кисеты, и скоро голубой дым потянулся с обеих сторон. Андрей наконец огляделся и вспомнил, что в конце этой «штанины» есть старый кедр, на котором однажды они с отцом ночевали. Когда-то давным-давно у кедра срубили вершину, и развившиеся шесть сучьев превратились в отдельные толстые стволы, образуя купол. Отец натянул между ними веревки, привязал к ним войлок, и получилась чудесная постель. Захотелось глянуть, цела ли она, не нашли ли ее свободненские мальчишки, однако отходить от своих было еще опасно. Андрей угадывал это по тому, как пусто было четырехсаженное пространство, разделяющее стороны. Лишь мальчик лет трех в рубашонке до пят бегал босиком по стерне, пытаясь накрыть ладошкой голубую бабочку.
– Вот Алексей Иваныч хороший барин был, – услышал Андрей почти совсем мирный голос. – Барин как барин…
– Бар хороших не бывает! – заявил мелковатый мужичок из свободненских по имени Дося. – Все кровососы!
– Поил вас задарма – так и хорош был! – откликнулся Митя Мамухин, и Андрей мгновенно вспомнил забытую впопыхах вчерашнюю ночь. Он высмотрел Альбинкиного отца, лежащего на спине, и теперь глядел, словно не мог узнать: что-то в нем изменилось со вчерашнего дня, хотя на вид – тот самый Митя Мамухин: драные сапожишки, худой, кадыкастый и невероятно ленивый. Чуть остановятся мужики – он уж прилечь норовит, а если сядут – он уже спит с открытым ртом.
Однако на сей раз уснуть ему не дали.
– Чья б корова мычала! На себя глянь! – стал задирать его свободненский кузнец Анисим Рыжов, огромный рыжебородый человек. – Мы хоть пили задарма, а ты и пожрать норовишь! Кусошник!
Митя Мамухин чуть приподнялся, погрозил кулаком:
– Вот подойду да наверну по башке! Так подметки и отлетят!
– А ты подползи! – засмеялись свободненские. – Ниже падать будет!
Мамухин выругался и снова лег. Андрею же стало не по себе, что над Митей смеются. Обидно было, что тот и ответить толком не может.
– Умные люди говорят, хороших бар не бывает, – снова повторил Дося и выступил вперед своих. – Потому как есплутаторы трудового народа!
– А где ты видал в Свободном умных-то? – засмеялся конюх Ульян Трофимович. – По-моему, у вас дак одни полудурки! Уж не ты ли, Дося, умный то?
Дося, смутясь, оглянулся на своих и утер черную от загара лысину, кхекнул.
– Раз вам морды еще не порасквасили, оно, может, и правда, полудурки, – резонно заметил он. – Да вы моего постояльца видали?
– Мы бы и тебя не видали, – отмахнулся Ульян. – Было б на кого смотреть.
– А вы поглядите да послушайте!
– Эка невидаль! Тебя, что ли?
– Да постояльца моего, олухи! Небось сразу б своему барину шею согнули! Он человек расейский, ваших кровей, а эвон дошлый какой! Не вы, по-рабскому угнетенные…
И вдруг осекся на полуслове, втянул голову в плечи и быстренько нырнул в толпу. Говор и шум разом оборвались. Андрей глянул туда, куда смотрели все, и озноб свел кожу на темени…
Ленька-Ангел остановился между толпами, с блаженной улыбкой поглядел на одних, на других, воздел палец кверху и уже глаза закатил, словно петух, прежде чем кукарекнуть, но тут увидел впереди мальчика, который гонялся по стерне за бабочкой. Ленька, высоко подпрыгивая и опахивая тулупом травы, вдруг устремился к нему, и мальчик опомниться не успел, как тот крепко схватил его за руку.
– Пошли со мной! – потянул в сторону. – Ой, что-то покажу! Анделы там.
Баба, что крестилась, закричала, запричитала, у свободненских возник переполох, а мальчик громко заплакал и пошел за Ангелом. Кузнец Рыжов, страшный и решительный, вывернулся из толпы и побежал к Леньке:
– Куд-да?! Куда ты его, ирод?!
– Дак на небушко! – сказал Ленька. – Покажу да отпущу!
Рыжов вырвал у него ребенка и, гневно оглядываясь, ушел к своим. А Ленька подхватил полы тулупа и побежал вдоль «штанины» – только пятки засверкали.
А там, где он пропал из виду, вдруг показались два всадника. Андрей узнал отца и Прошку. Сразу стало легче, и вмиг забылся неведомо откуда взявшийся Ленька-Ангел. Березинские, довольные, загудели; свободненские насторожились.
Отец спрыгнул с лошади, сорвал с головы картуз.
– Мужики! Добром разойдемся! Хватит с нас и одного оврага!
– Что случилось? – откликнулся Анисим Рыжов. – А то, что прозрели мы! Разули глаза, теперь не проведешь. Все луга к рукам прибрал!
– Побойтесь бога, мужики. Что ж вам – косить негде?
– Нам здесь больше ндравится!
– А вам понравится, если я ваши луга косить пойду? – нашелся отец. – Грех чужое брать.
– Чужое? – уцепился Рыжов. – Мужики на тебя спины гнут, а ты наживаешься! И уж будто твое! Тебе не грех ихний труд себе брать?
– Какое ваше дело? – загудели березинские. – Он нам платит! И коней дает, и косилки. Мы сообща живем, а вас завидки берут!
– Было б чему завидовать! – заорали свободненские. – Вы есть рабы угнетения!
– А вы рабы свободные!
– А вы…
Отец пришел в себя после скачки, стал говорить спокойнее, но его уже не слушали. Перепалка разгоралась с новой силой. Прошка Грех гарцевал на своем коне между двух плотных стен, словно генерал на параде. На него не обращали внимания.
Андрей вышел из толпы и, оглядываясь, направился к краю болота. Кедр заслоняли березы, были видны только сомкнутые вершины отростков.
– Эй, женишок! – вдруг окликнул его Митя Мамухин и поманил пальцем, хитро щурясь. – Иди-ка сюды… Иди, иди, спросить хочу…
Холодок стыда окатил Андрея с головы до ног. Значит, Альбинка проболталась, и теперь все знают… А может, Митя Мамухин сам выследил их?
Андрей сделал к нему несколько шажков, но внезапно развернулся и побежал вдоль болота. Вслед полетел смех, от которого хотелось спрятаться, стать маленьким, незаметным. Он опомнился, когда был в конце «штанины». И вдруг решил: если обещал, значит, возьму Альбинку! И пускай смеются, пускай говорят что вздумается!