Крайняя маза - Страница 11

3. Что делать с Марьей Ивановной? Поступить по законам жанра? Нет, не смогу. Красивую женщину в трату? Нет. Надо что-нибудь придумать. Этакое...

Братва Паши Центнера о ней ничего не знает. И она никого из них тоже.

Не надо ничего придумывать! Она женщина умная, по всему видно. Сама пусть придумывает, как ей сохраниться.

4. Надо будет сотворить себе алиби

5. Что делать с Вероникой Антоновной и с ее сыном?

Придти к ним за солью? Неохота самому светиться.

Поручить их Шуре? Жалко старушку. Нет, придется привлекать Шуру.

Он придет к ним с приклеенными усами, как агент водопроводной компании с целью экспериментальной установки бесплатного водяного счетчика. Опрыскает, чем надо, свяжет, потом я приду дыру пробивать.

6. Не пробивать, а прорезать. Надо будет купить на барахолке электропилу с абразивными дисками

Пилить надо начинать в половине седьмого. Чтобы успеть подготовиться к встрече.

7. Что делать с Пашей? Не оставлять же тело даме?

Надо его увезти и где-нибудь закопать. Нет трупа – нет убийства. Придется напоить валерьянкой, увезти в укромное место и там закопать.

8. Куда увести? На Кузьминские пруды? Точно. Закопать где-нибудь на берегу Пономарки. Хорошие там места, укромные, самое то кости греть

Место надо будет подыскать заранее.

Резюме.

Усыпили жителей двенадцатой квартиры, проникли в одиннадцатую, захватили Пашу с Марьей Ивановной, деньги в дипломат, вряд ли будет больше миллиона баксов, накормили Пашу таблетками, увезли и закопали.

Все вроде нормально. Осталось подготовить алиби.

Есть алиби! Надо сделать, как в «Войне в „Стране дураков“». Сына использовать! Он похож на меня один в один. Подстригу его, подгримирую под сорокалетнего, одену в свою одежду и пусть мозолит глаза бабушкам у подъезда. И накажу еще молотком по полу постучать где-нибудь в восемь – сразу же соседка снизу лаяться прибежит.

Надо отключить освещение на лестничной площадке.

Прочитав свой труд два раза, Смирнов сжег его и включил телевизор. Попал на второй канал.

Показывали Волгу. Биолог в выцветшей энцефалитке демонстрировал только что выловленного китайского краба. "Из-за повышения среднегодовой температуры на два с половиной градуса, состав волжской фауны и флоры начал стремительно меняться, – говорил он, то так, то эдак поворачивая обычнейшего обитателя Южно-Китайского моря. – Все в больших и больших количествах мы обнаруживаем в низовьях Волги обитателей тропических морей, в том числе и опасных паразитов. Можно с уверенностью сказать, что природные зоны скатываются к северу, и потому жителям Москвы и Подмосковья я рекомендую уже в следующем году приступить к закладке виноградников. Однако, если подойти к проблеме серьезно, то к чему приведет потепление в будущем, сказать сейчас трудно..."

"Сопьемся от виноградной водки", – усмехнулся Евгений Александрович и переключился на другой канал.

Попал на НТВ.

На фоне кроваво-красных декораций беседовали ученые. Профессор из Швеции на чистейшем русском языке говорил, что через триста лет человечество погибнет от глобального потепления. Доцент из МГУ, приятный широколобый армянин, дождавшись слова, сказал, что оно выродится гораздо раньше так как люди живут все дольше и дольше.

"Репродуктивный возраст человека все увеличивается и увеличивается, – пояснил он. – И потому с каждым годом родители становятся все старше и старше. И их "состарившиеся", то есть испорченные мутациями гены, все активнее и активнее участвуют в круговороте жизни, участвуют в процессе создания мм... человека (широколобый едва не сказал "выродка") будущего. На заре человечества женщины жили до тридцати-тридцати пяти лет и "отстреливались" до двадцати, в настоящее время они имеют возможность рожать до пятидесяти.

Смирнов выключил телевизор и, опустошив пакет, разлегся на диване. Мысли, навеянные передачей и вином, зароились в его голове.

"Вот оно, оказывается, в чем дело, – усмехнулся он, вспомнив недавнее свое рассуждение о том, что, жестокость, коварство и бессовестность, так же, как и тупость, их мать, нужны природе и обществу, как земля и воздух. – Человеческой природе нужны сволочные качества, чтобы выжить, и потому они не исчезли, как хвост и сплошной волосяной покров; они нужны, чтобы как можно больше людей умерло, то есть было изведено ближними, до того, как мутации превратят их в мины замедленного действия.

Она, эта человеческая природа, делает все, чтобы не сжечь себя человеческим теплом.

Она рожает пассионариев, затевает войны, революции и контрреволюции, пропитывает государства коррупцией и преступностью. Она это делает, чтобы не убить своих носителей запредельной численностью.

Значит, мои жестокость, коварство и бессовестность – есть часть достояния Природы, и я должен использовать их так же ответственно, как делает это Паша Центнер.

А это значит, что я без страха и упрека должен наказать всех, кого считаю нужным наказать".

Засыпая, Евгений Александрович улыбался.

Жизнь ему казалась родственной.

Он чувствовал себя равным Природе.

Потому что она, как и он, появилась случайно.

Потому что она, как и он, пыталась что-то сделать.

Пыталась выжить.

И, в конце концов, она, как и он, убьет себя своей сущностью.

Это грустно, но это сближало...

Утром Евгений Александрович позвонил Шуре и узнал, что все в порядке. То есть он, Смирнов, задушен капроновым шнурком и прикопан на берегу одного из Кузьминских прудов.

Смирнова известие о собственной смерти покоробило. Нет, не из-за того, что он действительно мог быть вчера задушен, а из-за Кузьминских прудов. "Похоже, там всех подряд хоронят, – подумал он. – Начну Пашу закапывать и нарвусь на чей-нибудь полуразложившийся труп. На свой труп, ха-ха!"

И повел рукой по шее. Вспомнил индийских тугов-душителей. "Жизнь, вообще, весьма взаимосвязанная во всех своих проявлениях штука, – закрутился в его мозгу поток сознания. – Десятилетним мальчиком читал жуткие повествования об индийских тугах-душителях, читал и не понимал, почему люди убивают друг друга. И вот, дожил, самого "задушили" туговским шнурком...

Ведь точно задушили. Образно выражаясь, задушили. Того, кто любил ходить по горам, обожал структурную геологию с эллипсоидом Гзовского и модулем Юнга, пописывал статейки об очаговых структурах рудных полей.

И эти Кузьминские пруды. Только вчера осматривал их берега мысленным взором, искал место для тайной могилы. И вот, звонок. Меня уже, оказывается, там похоронили. Нет, действительно в мире все каким-то чудесным образом взаимосвязано, все друг из друга проистекает. А если так, то значит, все уже решено, все предопределено, все развивается так, как надо. Мир катится туда, где он должен лежать. В свою могилку на Кузьминских прудах.

Еще Шура сказал, заметно волнуясь, сказал, что кончать с Пашей нужно в ближайшую пятницу. Именно в ближайшую пятницу, потому что бандит собрался на Канарские острова праздновать свое пятидесяти пятилетие на вершине вулкана.

– Так в пятницу все и сделаем, – уверил его Смирнов спокойным голосом. – Я уже все придумал. Чулок на голову и баллончик с газом ты, надеюсь, еще не выкинул?

– Ты хочешь с чулком и баллончиком на Пашу идти? – сделав паузу, тихо спросил Шура.

– Знаешь, давай завтра встретимся в Кузьминском парке. Подходи в двенадцать к главному входу. Прогуляемся, посмотрим, где ты меня похоронил, а заодно обговорим все детали.

Шура согласился. И пришел ровно в двенадцать. Смирнов поинтересовался его здоровьем и, получив неразборчивый ответ, усадил гостя на ближайшей скамейке. Шура осторожно сел. Выслушав план, задумался. Что-то его не устраивало.

– Ты чего скис? – спросил Евгений Александрович. Чувство, что кто-то водит его за нос, вновь возникло в нем.