Крайние меры - Страница 73

Юстас Гэбл покачал головой.

— Вам известно гораздо больше, чем я мог предположить, — произнес он, устало вздохнув. В его голосе звучали растерянность и разочарование. — Вы и в самом деле блестящий журналист. Я согласился на встречу с вами, чтобы лично убедиться в степени вашей осведомленности. И все-таки вы ошибаетесь.

— Не думаю.

— Данкан вовсе не пытался нас шантажировать. Он не требовал денег, — проговорил Гэбл.

— Чего же тогда он хотел?

— Чтобы мы придерживались тех принципов, которым он нас учил. Мы рекомендовали правительству политику, крайне жесткую по отношению к Советскому Союзу, а Данкан был сторонником сотрудничества между обеими державами и требовал, чтобы мы изменили свою позицию. Полнейшая чушь. Советы к этому времени превратились в глазах общественности в настоящее чудовище, и ни о каком сотрудничестве не могло быть и речи. Подобная позиция для политика или дипломата оказалась бы настоящим самоубийством. Антисоветизм был единственным путем для успешной карьеры.

— Следовательно, продвижение по служебной лестнице было для вас важнее всего остального, — сказал Питтман.

— Само собой. Ничего не достигнешь, если отобьешься от стаи.

— Итак, на одну чашу весов вы поставили свои амбиции, на другую — Данкана Клайна и...

— Убили его, — договорил Гэбл.

Питтман почуял опасность и весь напрягся. Делиться информацией не входило в привычки Гэбла. Почему же он это сделал? Чтобы скрыть беспокойство, Питтман взглянул на листок с некрологом.

— Здесь сказано, что Данкан Клайн скончался от переохлаждения во время снежного бурана.

Господи! Питтман все понял и невольно прошептал:

— Снег...

— Именно, мистер Питтман. Снег. Данкан стал алкоголиком. Когда мы встретились в хижине, он отверг все наши аргументы, продолжал требовать, чтобы мы смягчили нашу политику в отношении Советского Союза, иначе он разоблачит нас как бывших сторонников коммунизма. Метеорологи предсказали метель. Было еще светло, но из-за снежной пелены мы не видели даже озера, расположенного прямо за домом Данкана. Он успел набраться еще до нашего появления. Не будь он так пьян, мы, возможно, не обошлись бы с ним подобным образом. Но он буквально потерял человеческий облик. И это навело нас на мысль об убийстве с помощью спиртного. Мы все подливали и подливали ему, притворяясь, что пьем вместе с ним. Мы ждали, когда он свалится с ног. Во всяком случае, надеялись на это. Надо отдать Данкану должное: даже в этом своем состоянии он все же заподозрил неладное и перестал пить, несмотря на все наши уговоры. В конечном итоге пришлось действовать силой. И тут снова надо отдать Данкану должное: многие годы занятий греблей сделали свое дело. В свои шестьдесят с лишним, да еще вдребезги пьяный, он дал нам настоящий бой. Но нас пятерых одолеть не смог. Вы, Уинстон, кажется, держали его за руки. Верно? Мы лили виски ему в глотку. Данкана рвало, но мы продолжали лить.

Питтман с отвращением слушал. Сцена, описываемая Гэблом, напоминала убийство его жены.

— Когда наконец он потерял сознание, мы вытащили его наружу и оставили в сугробе, — сказал Гэбл. — Его бывшие ученики и преподаватели Академии Гроллье знали, что он алкоголик, и сообщение о смерти в результате сильного переохлаждения должно было выглядеть достаточно пристойным, поскольку многим из них удалось пронюхать об истинной причине смерти, точнее о том, что, как они считали, произошло в действительности (будучи пьяным, он в одной рубашке вышел из дома и замерз во время бурана). Никто не подозревал, что это наша работа. Мы уничтожили все улики, сели в машины и уехали. Снег быстро замел следы. Один из родственников Данкана забеспокоился, когда тот не вернулся в Бостон после встречи выпускников Гроллье. Высланный к загородному дому наряд полиции штата обнаружил машину Данкана, а после тщательного обследования территории — торчащую из сугроба голую ступню. Какое-то животное стянуло с него ботинок и отгрызло на ноге пальцы.

— И сорок лет спустя ваш поступок послужил причиной кошмаров, преследующих Миллгейта, — заметил Питтман.

— Джонатан был самым чувствительным среди нас, — обронил Гэбл. — Странно. Во время вьетнамской войны он рекомендовал уничтожать деревни, где жители были замечены в симпатиях к коммунистам. Он знал, что население этих деревень будет истреблено до последнего человека, однако спокойно спал, не испытывая угрызений совести. В то же самое время его любимого пса пришлось усыпить из-за неизлечимой болезни почек. Целую неделю Джонатан оплакивал собачонку, похоронил ее возле дома и воздвиг каменный памятник на могиле. Однажды, два года спустя, я совершенно случайно увидел, как он разговаривает с захороненной собакой. Вряд ли в случае с Данканом его замучили бы угрызения совести. Бескровная смерть, бывший друг уснул со снежной подушкой под головой, холод предохранил тело от разложения. Так все и случилось бы, не отгрызи проклятый зверек у покойника пальцы. Ужасная картина полностью завладела воображением Джонатана. Его стали преследовать кошмары, хотя я полагал, они должны прекратиться. Однако несколько лет тому назад он вновь вернулся к этой навязчивой идее. Я был поражен. Советский Союз рухнул, но вместо того, чтобы торжествовать, Джонатан меланхолично заметил: «Падение коммунизма служит еще одним доказательством того, что в смерти Данкана не было никакой необходимости». Логика его слов ускользала от меня, логика, но не угроза, которую они таили. Затем Джонатан начал изливать душу отцу Дэндриджу. И я почувствовал, что угроза стала вполне реальной.

— Итак, вы убили его, — подытожил Питтман, — и мы собрались здесь, чтобы разобраться с вашими секретами. Чего только вы не проделывали со мной, чтобы сохранить вашу тайну, скольких людей лишили жизни! Вы далеко не молоды. Здоровье никуда не годится. Вряд ли вы доживете до суда, ведь следствие займет немало времени.

Гэбл, потирая свой тощий подбородок, смотрел на Питтмана глазами, в которых, казалось, затаилась мудрость веков.

— Вы так ничего и не поняли. Несмотря на все, что вам пришлось пережить за последнее время, и нашу уже довольно продолжительную беседу. Конечно, я умру прежде, чем дело дойдет до предварительного слушания в Большом жюри. Меня не пугает наказание. Тем более, что я не совершил ничего преступного. Но меня волнует моя репутация. Всю свою жизнь я посвятил беззаветному служению любимой стране и не хочу, чтобы мое имя вываляли в грязи только за то, что я убил растлителя детей, алкоголика и к тому же коммуниста. Данкан Клайн был воплощением зла. В молодости я так не думал. Я восхищался им. Но с годами понял, насколько он отвратителен. Его смерть не явилась потерей для человечества. Моя репутация стоит сотен тысяч данканов клайнов. Сколько благих дел я совершил для этой страны! Они не исчезнут вместе со мною. И никто не вправе замарать мое имя, пусть даже я вынужден был пойти на крайние меры ради спасения карьеры.

— Вашей карьеры, — повторил Питтман.

— Именно, — ответил Гэбл. — Все остальное ничего не значило. Боюсь, я завлек вас сюда обманом. Миллион долларов, два паспорта... Сожалею, но у меня с самого начала не было намерения передавать их вам. Я хотел выяснить, что вам известно. Оказалось, достаточно много. Но доказательств у вас нет. И потому вряд ли вы представляете угрозу для моей юридической безопасности. Другое дело для моей репутации. В этом смысле и мой друг Уинстон опасен. Он не способен держать язык за зубами. По счастью, и та, и другая проблемы имеют одно решение. Мистер Уэбли, прошу вас.

— Да, сэр.

Уэбли подошел к Питтману и остановился у него за спиной. Сердце Питтмана упало, когда он услышал звук взводимого затвора кольта.

— Нет!

Ствол тяжелого пистолета неожиданно возник в поле зрения Питтмана, сбоку. Гром выстрела ударил по барабанным перепонкам. На противоположной стороне комнаты Уинстон Слоан судорожно хватал ртом воздух, тело его дернулось, из груди и спины на диван брызнула кровь. Последняя судорога, и старик осел, как карточный домик, из-под которого выдернули основу. Голова поникла, центр тяжести сместился вперед, и тело скатилось на пол. Питтман готов был поклясться, что слышал скрип цепляющихся друг за друга костей.