Козел отпущения - Страница 2
В конце концов, сраженный алогичной логикой:
— Я вернулся на свою базу, — говорит Де Франко. — Я вызвал огонь на себя, но я точно знал, что бомбежка прекратилась. Мы уцелели. Для нас это было самым главным. Ничего личного.
Его ждали ванна, еда и трехдневная доза виски плюс маленькая добавка. Командование выдавало виски в знак особой признательности и как средство, чтобы сберечь рассудок, а ограниченные запасы алкоголя заставляли гарнизоны экономить его и отмерять с точностью до миллиграмма. Он залпом выпил свой трехдневный паек и добавочную порцию сразу после того, как отдраил броню и долго-долго нежился под струей из трубы. Он выпил трехдневную дозу виски разом, потому что отходил от трех дней на поверхности, и он сидел в своем углу в шортах, а армейские сновали вокруг по своим делам, и все они с одного взгляда видели потрясенного человека, который всерьез напивается, и ни у кого из них не хватило грубости или безумия докучать ему — ни поздравлениями с тем, что остался в живых, ни приглашениями в постель, ни случайным взглядом. Армейские не были его подчиненными, он не являлся каким-либо звеном в командной инстанции, которая ими управляла, — так, специальный агент, прикомандированный к здешнему командиру, агент для особых поручений. Он был младший лейтенант Джон Р. Де Франко, если это кого-нибудь волновало. А это не волновало никого вокруг в бункерах. Он был специальный агент и в настоящее время подчинялся приказам капитана, который исполнял обязанности командира на этом отрезке линии фронта, поскольку майора не так давно ухлопали, все ждали пополнений, а высокие чины прохлаждались на орбите, в сухости и безопасности, прикрытые от земли щитами и в тысяче миль над ней.
А Джон Де Франко, специальный агент и ходячая мишень, сохранял свой серебряный значок с эмблемой Земли и Луны, свой голубой берет и полевую форму свернутыми и убранными подальше от сырости в плесененепроницаемую пластиковую сумку, лежащую в ногах койки. Броня же была его рабочей формой, проклятая, чертова броня, которая до крови натирала ему в каком-нибудь новом месте всякий раз, как он перенастраивал ее. И вот он сидел в шортах и пил: первый стакан залпом, следующий за ним, следующий и еще следующий медленными глотками, и моргал иногда, когда вспоминал.
Военнослужащие, мужчины и женщины, расхаживали по подземным баракам, в своих шортах и футболках похожие на призраков в хаки, чей пол не имел никакого значения ни для него, ни — даже — для них самих. Когда в койке оказывалось два обитателя, это случалось по дружбе, от скуки или от полного отчаяния; все их разговоры были грубы и становились еще грубее, а в их глазах, когда воцарилась настоящая, на многие дни, скука, был ад, потому что они застряли здесь, в этой глуши, под землей, на тридцать семь месяцев, объединенные пространством бункера номер 43, а эльфы все еще держались, все так же окопавшись и погибая в немыслимых количествах, но не сдаваясь.
«Добудьте языков», — приказывал штаб в блаженной простоте; но «языки» кончали с собой. Эльфы могли умереть, просто захотев этого.
«Установите контакт, — приказывали в штабе. — Заставьте их слушать» — имея в виду все изощренные средства, доступные представителям человечества, но им ничего не удалось за долгие годы в космосе, и на поверхности планеты успех обещал быть не больше. Говорить с эльфами значило приблизиться к ним в каких-нибудь механизмах, машинах, ну, или же во плоти. А эльфы радостно палили по любой цели, до которой могли достать. Двадцать лет назад эльфы подстрелили первый же человеческий корабль, на который наткнулись, а потом перебили полторы тысячи мужчин, женщин и детей у Корби-пойнт по причинам, которых так никто и не понял. Они продолжали стрелять по человеческим кораблям и дальше. Сначала были отдельные стычки, а потом разразился масштабный кризис.
Тогда человечество — собственно, все три объединения человечества: Союз, Альянс и далекая, замкнутая на самой себе Земля — постановило: никакие правила, никакая этика не применимы по отношению к виду, который упорно атакует все встречные современные человеческие корабли, — и это при многовековом отставании в технике!
«Мы что, будем ждать, пока они доберутся до передовых технологий? — весьма разумно спросила Земля. — Или пока они не нападут на какую-нибудь планету?»
Земля была маниакально озабочена подобными вещами, убеждена в собственной наивысшей святости и важности для Вселенной. Этакая колыбель человечества. Союз беспокоило другое — например, нарушение порядка, или как бы колонии не вышли из повиновения, пока он будет занят иными делами. Союз настаивал на быстроте, Земля желала заняться своими собственными запутанными делами, а Альянс жаждал территорий, предпочитая торопиться медленно и не создавать долговременных проблем у себя на задворках. Поговаривали и еще кое о чем: о том, что Альянсом манипулировала какая-то иная сторона — не эльфы, а кто-то другой. Серьезная причина для беспокойства. По крайней мере точно можно было сказать одно: эту войну навязывали, подталкивали и нагнетали, а эльфы давали отпор. Эльфы гибли и гибли, их корабли не могли тягаться с человеческими, с тех пор как люди всерьез занялись решением проблемы и перекрыли прыжковые станции, через которые эльфы попадали в занятые людьми сектора космоса. Но эльфы так и не сдались и не прекратили попыток.
«Ну и что нам делать?» — задалось коллективным риторическим вопросом объединенное командование, ибо они вели кровавую и неаппетитную резню против неколебимо стойкого и проигрывающего им в снаряжении противника. А кроме того, Союз и Земля с пеной у ртов требовали быстрого решения. Хотя Союз, по своему обыкновению, выступал, так сказать, «с прицелом на будущее», и по этому вопросу, единственному из всех, разногласий не возникло.
«Если мы уничтожим все до единого корабли, которые эльфы присылают сюда, и они отступят, — спрашивал Союз, — сколько времени пройдет, прежде чем они вновь нападут на нас с более современным оружием? Мы имеем дело с ненормальными».
«Покажите им, где раки зимуют, — сразу отреагировал штаб, посылая приказ армии. — Выбейте их из нашего сектора космоса и перенесите войну на их территории. Мы должны показать им, кто есть кто, — или столкнемся с нежелательными последствиями в будущем».
Двадцать лет назад. Человечество недооценило упорство эльфов. Отдаленная от космических трасс и ограниченная рамками одной-единственной планеты, война превратилась в локальную неприятность; Альянс до сих пор вкладывал в нее деньги и войска, Союз все еще в определенной мере оказывал содействие. А Земля поставляла авантюристов и рекрутов, которые зачастую бывали еще безумнее эльфов.
Так семнадцать лет все тянулось и тянулось, и эльфы все гибли и гибли в своих плохо снаряженных кораблях, пока объединенное командование не решилось на более суровые меры. Был отдан приказ быстренько нейтрализовать жалкую висящую на орбите космическую станцию эльфов, сбросить десант, собственно, на планету и огородить человеческие базы противоракетными экранами, чтобы перейти к ограниченной планетарной войне. И война вступила в новую фазу — эльфийские вооружения мало-помалу становились все проще и примитивнее, а человеческие войска пили свои отмеренные с точностью до грамма порции виски и медленно, но верно сходили с ума.
Но люди, тесно связанные с эльфийской войной, приспособились — на свой чисто человеческий, сумасшедший лад. Далеко за линией фронта, которая протянулась через родную планету эльфов, люди обустроились, возвели постоянные сооружения, и ученые принялись изучать эльфов и находящиеся под угрозой исчезновения флору и фауну прекрасного мира земного типа. А бомбежки все продолжались и продолжались, и этот клубок запутывался все больше и больше, потому что ни эльфы, ни люди не знали, как положить этому конец, или не знали своего врага настолько хорошо, чтобы его победить. Или выяснить, чего же хочет противная сторона. И война все тянулась и тянулась — поскольку в компьютерах и в документах эльфийских населенных пунктов до сих пор хранились чертежи звездолетов, которые могут быть построены, если человечество выведет свои войска. А еще она тянулась потому, что ни один враг, который вынес то, что за все это время вынесли эльфы, никогда не забудет, никогда подобного не простит.