Ковчег завета - Страница 19
Выходит, что образ «святой крови», связанный с Граалем в народной культуре, был лишь лоском, добавленным более поздними авторами, — расширявшим, но и в какой-то степени затемнявшим изначальную тему. Углубившись еще немного в этот предмет, я смог убедиться в том, что этот процесс «христианизации» спонсировался монашеским орденом цистерцианцев. В свою очередь, цистерцианцы находились под большим влиянием одного человека — Святого Бернара Клервоского, вступившего в орден в 1112 году и считавшегося многими учеными самым крупным религиозным деятелем своего времени.
Тот же Святой Бернар, обнаружил я, сыграл важную роль в развитии и распространении готической архитектурной доктрины в ее ранний период (он находился в расцвете своих сил в 1134 году, когда возводилась парящая северная башня Шартрского собора, и постоянно настаивал на принципах божественной геометрии, примененной в этой башне и во всем великолепном здании). Больше того, много времени спустя после его кончины в 1153 году его проповеди и идеи продолжали служить основным источником вдохновения для дальнейшего развития готической архитектуры, а также скульптуры, образцы которой я видел на северном портале Шартрского собора.
Главным связующим звеном между ранними, нехристианскими вариантами истории о Граале и особым толкованием Нового Завета во времена Мэлори стал сборник «Поиски Грааля», составленный цистерцианскими монахами в XIII веке. Больше того, хотя Святой Бернар уже умер к тому времени, когда было положено начало этой великой антологии, в ней можно увидеть, как мне представляется, его сильную руку, протянутую уже из могилы. К этому выводу я пришел потому, что в своих многочисленных писаниях этот весьма влиятельный священнослужитель предложил на обсуждение мистическую точку зрения на кровь Христа, которая была включена составителями «Поисков» в их новое понятие самого Грааля. С тех пор оказался совершенно преданным забвению «камень» Вольфрама, а сохраненный «сосуд» Кретьена был наполнен кровью Христа.
Что мне показалось интересным в этой идее, так это то, как ее тут же начала толковать церковь. В церковных гимнах, проповедях и апостольских посланиях следующие поколения христиан по всей Европе, как я узнал, старались приравнять Грааль в символическом плане к Святой Деве Марии, которой — не забывал я — был посвящен Шартрский собор. Такая религиозная аллегория подкрепляется следующей аргументацией: Грааль (согласно «Поискам» и более — поздним вариантам легенды) содержал кровь Христа; до рождения Мария содержала Христа в своем чреве; следовательно, Грааль является — и всегда был — символом Марии.
В соответствии с подобной логикой Мария Теотокос, или Богородица, была священным сосудом, который содержал Дух, обретший плоть. Так в «Литании Лоретто» XVI века ее называют «духовный сосуд», «сосуд чести» и «единственный сосуд набожности».
Почему этот символизм привлек мое внимание? Да просто потому, что в «Литании Лоретто» Блаженную Марию называют также «арка фоедерис», что, как я уже знал, означало на латыни «ковчег завета». Я углубился в изучение этого совпадения и обнаружил, что не только в «Литании» появляется это словосочетание. В XII веке внушающий восхищение Святой Бернар Клервоский также недвусмысленно сравнивал Марию с ковчегом завета и сделал это в ряде своих трудов. Еще в IV веке Святой Амброс, епископ Миланский, выступил с проповедью, в которой утверждал, что ковчег был пророческой аллегорией Марии: точно так же, как он содержал Старый закон в форме десяти заповедей, так и она содержала Новый закон в форме тела Христа.
Дальше я обнаружил, что подобные понятия сохранялись до XII века и были вплетены в ткань современного христианского богослужения. Во время посещения Израиля, например, я набрел на небольшую, но красивую доминиканскую церквушку, построенную в 1924 году и посвященную «Деве Марии, ковчегу завета». Церквушка стоит на дороге Тель-Авив — Иерусалим. Ее семиметровую колокольню венчает полноразмерное изображение ковчега. Стены внутри здания украшены несколькими полотнами с изображением святой реликвии. Во время посещения объяснение (вполне в духе Св. Амброса) ее посвящения и символизма дала мне настоятельница церкви сестра Рафаэль Михаил:
— Мы сравниваем Марию с живым ковчегом. Мария была матерью Иисуса, который был господином Закона и Завета. Скрижали с десятью заповедями Закона были помещены в ковчег Моисеем; так же Бог поместил Иисуса в чрево Марии. Вот почему она — живой ковчег.
Мне показалось весьма знаменательным, что и ковчег, и Грааль — внешне столь разные — тем не менее сравниваются неоднократно с одним и тем же библейским персонажем и абсолютно одинаковым образом. Если Мария — и «живой ковчег», и «живой Грааль», размышлял я, тогда это наводит на мысль, что два священных предмета могут и не быть очень уж разными и что они даже могут быть одной и той же вещью.
Меня поразила такая действительно потрясающая перспектива. Какой бы притянутой за уши ни казалась эта мысль, она все же проливает интересный свет на выбор и расположение статуй на северном портале Шартрского собора. Если я прав, тогда чаша Грааля с камнем внутри в руке Мельхиседека изображает на одном уровне Марию, а на другом призвана служить эзотерическим символом ковчега завета и скрижалей, помещенных в него.
Подобная интерпретация, чувствовал я, добавляла значительный вес гипотезе о том, что остальная иконография северного портала указывает на перемещение святой реликвии в Эфиопию. Я также сообразил, что в действительности не имею серьезных оснований для столь ответственного вывода — в моем активе только совпадения, догадки и сильное интуитивное ощущение, что я подобрался к чему-то существенному.
Я всегда был склонен прислушиваться к своей интуиции, к тому, что она мне подсказывает. И все же мне показалось, что, если я намерен заняться надлежащим, тщательным, требующим больших затрат и отнимающим много времени исследованием, тогда мне необходимы гораздо более прочные основания, нежели несколько счастливые случайностей и предчувствий.