Ковчег завета - Страница 16

Осматривая колонну против часовой стрелки, я затем обнаружил отдельную сценку — сильно поврежденную и выветренную, которая вроде бы изображает мужчину, склонившегося над тем же сундуком или ящиком. Здесь также имеется надпись, довольно трудно различимая:

Буквы изображены архаическим образом, сбивающим с толку. Я сообразил, что надпись, должно быть, сделана на латыни или ее варианте. Поскольку в свое время мои учителя побудили меня оставить изучение этого языка (из-за моей явной неспособности к языкам) в возрасте тринадцати лет, я и не пытался сделать полный перевод. Мне все же показалось, что слово «АРЧА» должно означать «ковчег», как в выражении «ковчег завета». Я обратил внимание на то, что ящик или сундук, изображенный в скульптуре, имеет примерно правильные размеры (в сравнении с другими фигурами), чтобы быть тем ковчегом, что описывается в Книге Исхода.

Если мое предположение правильно, рассуждал я, тогда сам факт помещения изображения ковчега в нескольких футах от образа царицы Савской подкреплял гипотезу о том, что строители Шартрского собора могли оказаться — пока еще не объясненным образом — под влиянием эфиопских преданий, собранных в «Кебра Нагаст». В самом деле тот факт, что скульпторы поместили царицу в явно африканский контекст, придавал этой гипотезе большую достоверность, чем я мог себе представить, осматривая южный портал. Поэтому я решил, что стоит установить, представляют ли миниатюрные изображения на колоннах в самом деле ковчег, и выяснить значение латинских надписей.

Я присел на южном крыльце и принялся изучать путеводители. Только в двух из них упоминались украшения на интересовавших меня колоннах. В одном не давалось никакого перевода надписей, но подтверждалось, что вышеописанные сценки действительно связаны с ковчегом завета. В другом давался следующий перевод, который я нашел интересным, но и довольно подозрительным:

Даже моей школьной латыни достало, чтобы предположить, что эти толкования, скорее всего, неправильны. Поэтому я решил обратиться за разъяснением к специалисту и тут же сообразил, что через несколько дней буду проезжать поблизости от дома весьма квалифицированного специалиста — профессора Питера Ласко, историка искусств и бывшего директора Института Курто Лондонского университета, проводившего теперь по полгода на юге Франции. Отец моего близкого друга, Ласко всю свою жизнь изучал церковное искусство и архитектуру средневековья и вполне мог дать мне квалифицированное объяснение или по крайней мере подсказать направление Поиска.

Поэтому я аккуратно списал надписи, а потом постарался зарисовать весь северный портал. Рисуя, я заметилеще кое-что, видимо, немаловажное: панно с ковчегом, установленное на несущих колоннах фасада, расположено точно посередине между Мельхиседеком — священником-царем из Ветхого Завета, фигура которого помещена в нейтральном пролете, и статуей царицы Савской, господствующей в правом пролете. Я даже обнаружил, что могу начертить аккуратный треугольник, соединяющий три скульптурных изображения: Мельхиседек и царица Савская по обе стороны длинного основания и ковчег завета в вершине двух коротких сторон.

И это было не все. Изучая расположение образов в двух пролетах, я обнаружил, что ковчег на своей маленькой телеге передвигался от Мельхиседека прямо к царице Савской, вдоль стороны нарисованного мною треугольника. Принимая во внимание таинственный характер большинства скульптур Шартра и то, как различные фигуры часто преднамеренно расположены бок о бок, дабы поведать нам свои истории и довести до нашего сведения информацию, я рассудил, что это расположение отнюдь не случайно. Напротив, все это выглядело как еще одно доказательство, подтверждающее мою гипотезу о том, что строители Шартрского собора испытали на себе влияние эфиопской легенды о царице Савской, рассказанной в «Кебра Нагаст». Хотя было слишком мало оснований в защиту каких-либо твердых выводов, но все же вполне вероятно, что любопытная иконография северного портала отражала-таки предание о том, что ковчег завета был увезен из Древнего Израиля (представленного священником-царем Мельхиседеком) в Эфиопию (представленную царицей Савской).

Вот почему я обратил особое внимание на статую Мельхиседека, прежде чем уйти с северного портала. Он привлек мое внимание, еще когда я впервые побывал здесь, а сейчас, когда зарисовывал его, я заметил новые детали. С его правой руки, например, свисало кадило, весьма похожее на те, которые я часто видел на службах в эфиопских церквах, во время которых обычно сжигалось порядочное количество благовоний. В левой же руке он держал чащу или кубок на длинной ножке, в котором находилась не жидкость, а что-то вроде твердого цилиндрического предмета.

Я снова обратился к своим путеводителям, но не смог найти ни одного упоминания кадила, мне попались лишь противоречивые объяснения чаши. Один источник утверждал, что Мельхиседек представлен здесь как предвестник Христа и что чаша и предмет в ней изображают «хлеб и вино — символы святого причастия». В другом путеводителе фотография статуи сопровождалась подписью: «Мельхиседек несет чашу Грааля, из которой высовывается камень». Затем добавлено (довольно загадочно):

Так, зная не больше, чем до того, я покинул северный портал и присоединился к жене и детям в садах за великим собором. На следующий день мы выехали из Шартра на юг к Бордо и Биаррицу. Позже, повернув на восток к Лазурному берегу, мы въехали в департамент Тарн и Гарона вблизи от Тулузы. Там с помощью хорошей карты я в конце концов нашел дом искусствоведа Питера Ласко, которому я дозвонился из Шартра и который выразил готовность побеседовать со мной о скульптурах на северном портале, хотя, скромно добавил он, не считает себя специалистом по ним.