Коварство Марии-Луизы - Страница 6

17 марта 1814 года возле деревни Торси у ворот маленькой мызы собралась толпа крестьян. Мыза помещалась на небольшом холме; она была обнесена забором, а возле дома находились конюшня, овин и сарай. Этим скромным имуществом пользовался хлебопашец, бывший раньше на службе у маршала Лефевра, в его имении Комбо. После женитьбы Жан Соваж – так звали обладателя фермы – переехал сюда ради своей жены, так как она была родом из Торси и эта мыза принадлежала раньше ее старой матери.

Жан Соваж отличался большим умом и развитием, чем значительная часть обитателей этой местности. Он вступал в разговор с учителем школы и спорил со священником в церковной ограде, где резвились крестьянские дети.

Находясь на службе в Комбо, Жан Соваж влюбился в молодую девушку, Огюстину, помощницу прачки. Но она отдавала предпочтение Сигэ, солдату-ординарцу маршала. Блестящий мундир гусара играл не последнюю роль в этом.

У Жана Соважа была репутация отчаянной головы. Он не стесняясь высказывал смелые взгляды; во время свадьбы полковника Анрио, когда крестьяне пировали в саду, он громко осуждал императора и доказывал крестьянам нелепость войны. Екатерина Лефевр, проходя по аллее, слышала этот разговор; она возмутилась, но не отказала от места Жану Соважу, так как он был очень честен и трудолюбив. Несмотря на свою резкую откровенность, Жан ни с кем не ссорился и на него не поступало никаких жалоб.

Маршал Лефевр не особенно дружелюбно относился к независимому и рассуждающему крестьянину; все его симпатии были на стороне гусара и потому он охотно согласился на его брак с прачкой Огюстиной, а также сделал невесте хороший подарок и полное приданое. В глубине души Лефевр гордился тем, что мундир солдата одержал верх над блузой крестьянина.

– Этот урод Жан Соваж, – улыбаясь, сказал герцог Данцигский, – со своими миролюбивыми идеями наградил бы нас потомством с куриной кровью; а Сигэ, как храбрый солдат, подарит императору целый отряд маленьких гусаров, которыми будет командовать Римский король.

Брак Огюстины и Сигэ состоялся; прачка покинула Комбо и переехала с мужем в Торси, на ферму своих родителей. Когда возобновилась кампания в 1813 году, Лефевр потребовал к себе своего ординарца накануне боя при Дрездене. Сигэ попал в засаду и погиб. Его тело не могли отыскать, но на опушке леса нашли его сумку; она была вся вывернута и разорвана. По-видимому, несчастный курьер был схвачен на этом месте прусскими аванпостами и затем расстрелян. Перед отъездом в армию Сигэ встретился с Жаном Соважем. Указывая на молодую, расстроенную жену, солдат сказал крестьянину:

– Если неприятельская пуля сразит меня, дружище Жан, если мне не суждено будет увидеть мою жену и ребенка, то…

– Брось эти глупые мысли! – прервал его Соваж. – Ты вернешься целым и невредимым, как и всегда.

– Возможно, но послушай, Жан, что я тебе скажу. Ты хороший, честный работник. Правда, ты немного упрям, но сердце у тебя прекрасное. Ты любил Огюстину. По-настоящему она должна была бы выбрать тебя, а не меня.

– Огюстина поступила так, как нашла нужным, – возразил Жан, – я не осуждаю ее. Она умная женщина, такая подруга жизни, какую можно пожелать каждому.

– Она не могла выйти за нас обоих, – философски заметил Сигэ, – и теперь, обдумав многое, я решил, дружище, что было бы лучше, если бы она вышла за тебя.

– Ты думаешь? – с горечью переспросил Соваж. – Но скажи, пожалуйста, почему ты находишь, что Огюстине следовало предпочесть меня?

– Потому что я солдат, который по первому требованию должен вскинуть на плечо ружье и отправиться Бог знает куда, а ты, дружище, воюешь только с травой и деревьями. Ну, оставайся на своей земле и заготавливай для нас хлеб. Мы, солдаты, постараемся, чтобы русские казаки и уланы не утащили его у нас из-под носа. Но я затеял разговор совсем не для того, чтобы рассуждать о наших почтенных профессиях. У меня есть к тебе большая-большая просьба: ты можешь оказать мне огромную услугу, Жан.

– Говори, в чем дело? – нетерпеливо спросил Соваж.

– Видишь ли, если я не вернусь назад, – а у меня есть предчувствие, что не вернусь, – я хотел бы, чтобы ты женился на Огюстине и заменил моему ребенку отца. Скажи, ты согласен исполнить мою просьбу? Огюстина полюбит тебя – у женщин это делается скоро, – а мой мальчик даже не будет знать о моем существовании, он еще так мал. Ты станешь для него родным отцом. Итак, я надеюсь на тебя, дружище Жан. А теперь прощай!

Подавив вздох и вытерев слезу, Сигэ быстро пожал руку своему бывшему сопернику, а теперь другу, вскочил на лошадь и поскакал по направлению к германским владениям, откуда больше не вернулся.

Жан Соваж сделался мужем Огюстины и отцом маленького Сигэ. Через некоторое время у Жана родился собственный сын, и оба мальчика росли вместе, довольные и счастливые.

Все вышло так, как предсказывал гусар Сигэ.

17 марта 1814 года Жан Соваж, непримиримый враг войны и слишком воинственного императора, держал в руках ружье. Его окружали крестьяне, вооруженные чем попало. Не у всех были ружья, но отвага и решимость светидись на всех лицах, несмотря на то, были ли у них заступы, вилы, железные ломы или огнестрельное оружие.

– Вы знаете меня, товарищи, – сказал Жан Соваж, обращаясь к крестьянам, – мне не нравилось то, что происходило в нашей стране. Я находил налоги слишком большими, а плату за наш труд слишком незначительной. Я не принадлежал к числу людей, ослепленных светом нашей славы. Разделяя удовольствие всех по поводу одерживаемых побед, я в то же время желал меньше трофеев для инвалидов и побольше хлеба для наших амбаров. Да, я все время выступал против тех, кто вовлекал нас в бесконечные войны, кто разбросал по Испании и русским степям французские кладбища. Сегодня же вы видите меня с ружьем в руках, с патронташем у пояса. Теперь я говорю всем вам, страдавшим от того же, от чего страдал и я: «Вооружимся чем можем и пойдем на врага! Возьмем ружья, если они у нас есть: возьмем вилы, а если они окажутся негодными, – так как ими приходится мало работать в течение уже многих лет, – возьмем палки, будем драться кулаками; защищать даже зубами нашего императора!» Вас, может быть, удивляют мои слова, товарищи?

Конфузливый, но вместе с тем одобрительный шепот пронесся среди крестьян.

– Я хочу объяснить вам, мои друзья, почему я заговорил сегодня на незнакомом вам языке, – продолжал Жан Соваж. – Не я изменился, а изменился Наполеон. Сначала он сражался из-за личных интересов. Он жаждал трона лично для себя, для своего наследника, для братьев, для маршалов. Он защищал до сих пор лишь свою славу, теперь же он защищает Францию. Наша родина находится в смертельной опасности. Пожелаем, чтобы император здравствовал для того, чтобы разбить Блюхера и Шварценберга и прогнать нападающих на ту сторону Рейна. Мы должны все собраться вокруг Наполеона, который чудесным образом не склоняется перед ужасными богемской и силезской армиями, имея в своем распоряжении лишь горсточку солдат, преимущественно рекрутов. Среди них есть мальчики шестнадцати лет, не умеющие даже заряжать ружье. Да, друзья мои, это очень тяжелая война. Мы должны показать русским казакам, что мы, французские крестьяне, можем быть храбрыми солдатами, когда нам приходится защищать нашу землю, наши жилища. Пойдемте, товарищи, к ферме «Божья слава». Вы увидите там, что такое война, и поймете, почему я позабыл о том, что Наполеон был деспотом и слишком сильно любил битвы. Я помню теперь лишь одно: он любит Францию и защищает ее. Вперед, жители Торси! Жан Соваж поднял ружье и во главе покорных деревенских героев направился к ферме «Божья слава».