Котенок. Книга 3 (СИ) - Страница 2

— Все сидят спокойно! — повторил Белый. — Будете вести себя хорошо — останетесь живыми и здоровыми!

Он сдвинул на затылок шапку, смахнул со лба капли пота.

— Кто дёрнется, тот получит пулю в живот! — сказал Чёрный. — Стреляю я хорошо. Не промахнусь.

Я повернулся спиной к классу, одну за другой задёрнул шторы. Видел, как из окон младшего корпуса следили за моими действиями дети. Один из октябрят помахал мне рукой.

— Что вам нужно? — прозвучал позади меня голос Васи Громова.

— От вас — ничего, — прохрипел черноволосый солдат. — Сидите тихо. И мы вас не тронем.

Я задёрнул последнюю штору, приподнял на уровень груди руки, обернулся. Встретился взглядом с Белым. Светловолосый солдат по-прежнему дежурил около двери.

— Всё, — сказал я.

Чёрный проверил качество моей работы: убедился, что я не оставил щели между шторами. В дверь постучали: решительно, настойчиво. Белый шагнул от входа в сторону — указал приятелю на меня.

Темноволосый солдат пробежался взглядом по притихшему классу. Поправил оружейный ремень. Повернулся ко мне, сощурил глаза и поманил меня пальцем.

— Поди сюда, очкастый, — сказал он.

Солдат развернул оружие. Тёмный глаз автоматного дула посмотрел мне в живот. Я поднял руки повыше — будто пленный немец из советского фильма про Великую Отечественную войну. Шагал медленно, взглядом задевал лица одноклассников: будто делал фотографии на память. Заметил бриллианты слёз под покрасневшими глазами Лидочки Сергеевой. Увидел, что кровь отхлынула от лица Наташи Кравцовой — её щёки и уши почти побелели. Отметил, что Вася Громов не выглядел испуганным: парень хмурился, кривил губы, сжимал кулаки. А вот Лёня Свечин казался собственной бледной тенью. Он покусывал губы, вжимал голову в плечи, разглядывал замершего перед ним солдата. Но он не поднимал глаз на лицо Белого — всё больше смотрел на автомат и на гранату.

Мне почудилось, что к моему животу прижали льдинку — в том самом месте, на которое смотрел автомат. Я увидел, как напрягся лежавший на спусковом крючке палец. Посмотрел на черноволосого солдата (не в глаза — в переносицу). Растянул на губах улыбку — наверняка идиотскую. Замер в шаге от учительского стола. Чуть повертел кистями руки, словно развлекался пальчиковой игрой в «фонарики». Отметил, что Чёрный расстегнул бушлат и водрузил на столешницу свою шапку (в том самом месте, где у Снежки обычно лежал классный журнал). Короткие волосы солдата слиплись в пучки, торчали в стороны подобно иглам ежа. Я заметил на щеке парня пятна подростковых прыщей. Подумал: «Совсем ещё пацан. Сколько ему лет? Девятнадцать?»

— Слушай меня внимательно, очкастый, — произнёс солдат. — И запоминай…

Дверь позади меня с грохотом захлопнулась, дважды щёлкнул замок. Я сделал по инерции ещё один шаг, остановился. Всё ещё чувствовал боль в том месте на спине (между лопатками), куда меня толкнули стволом автомата. По школьным коридорам прокатилась громкая трель звонка к уроку. Детские голоса стихли. Но коридор не опустел. Я увидел растерянность и негодование в глазах собравшихся около кабинета литературы семиклассников. Заметил среди пионеров Лену Кукушкину — девочка при виде меня улыбнулась. В ответ на её улыбку моё сердце пропустило удар. Я резко вдохнул. Но ничего не сказал Кукушкиной: меня отвлекли. Ко мне шагнули Снежка и директор школы. Учительница литературы схватила меня за рукав.

— Крылов, что там происходит? — спросила она.

Снежная указала на дверь.

— Уводите детей, Галина Николаевна, — сказал я. — Урока не будет.

— Как это… не будет? — сказала учительница.

Она приосанилась, прижала к груди классный журнал.

— Галя! — рыкнул Полковник.

Снежка дёрнулась.

Михаил Андреевич указал рукой в сторону лестницы.

— Уходите, — сказал он.

Его жена приоткрыла рот…

Посмотрела мужу в глаза и скомандовала:

— Дети, урок у нас будет в другом кабинете.

Она окинула взглядом притихших пионеров.

— Не шумите, — сказала она. — Дружно спускайтесь на первый этаж. Ждите меня около стендов с расписанием. Вам всё понятно? Кукушкина, возьми журнал.

Я заметил на лицах семиклассников радостные улыбки. Дети зашептались: словно почувствовали, что урок не состоится. Они дружно развернулись и гурьбой направились к ступеням — толкались, шаркали ногами, хихикали. Лена Кукушкина замыкала шествие. Она то и дело оглядывалась, будто надеялась, что я последую за ней. Но я лишь махнул девочке рукой. Сдержался: не рванул к Кукушкиной, не потребовал, чтобы она срочно покинула школу. Лишь подумал: «А ушла ли Кукушкина тогда, в „прошлый раз“, или судьба десятого „А“ постигла и её класс?» Я посмотрел на чету Снежных — указал им на окна, обронил: «Отойдём». Полковник кивнул. Галина Николаевна взглянула поверх моего плеча на запертую дверь и тоже последовала за нами.

Мы пересекли коридор, остановились около окон.

— Что там, Крылов? — спросил Полковник.

Он снова взглянул на дверь кабинета литературы.

— Там всё плохо, Михаил Андреевич, — сказал я.

Разжал кулак, показал директору школы лежавшую на моей ладони гильзу.

— Значит, мне не показалось, — сказал Полковник. — Стреляли.

Он взял гильзу, поднёс её к своему лицу, понюхал.

Я кивнул.

— Стреляли.

Галина Николаевна, прижала к губам ладонь, словно сдержала крик. Полковник нахмурился, положил на плечо учительницы руку. Но смотрел он не на жену, а на меня.

— Рассказывай, Крылов, — велел он.

Директор школы зажал гильзу в кулаке.

— Два солдата, — сказал я. — Пограничники. С оружием. Видел у них два АКМ и одну гранату Ф-1. Захватили десятый «А» класс в заложники. К нам явились целенаправленно: из-за Наташи Кравцовой. Произвели три одиночных выстрела в потолок. Пока никто не пострадал. Меня отправили к властям, чтобы я озвучил властям их требования.

Директор школы повернулся к Снежке.

— Галя, — сказал он. — Иди в младший корпус. Начинайте эвакуацию. Без паники. Первым делом освободи кабинеты, что смотрят окнами на твой класс. К окнам не подходить. Учителям говори: проводим внеочередные учения по пожарной безопасности. Пусть одевают детей. Выводят классы на улицу. И распускают всех по домам. Эвакуация малышей на тебе. Иди.

Учительница кивнула. Она мазнула встревоженным взглядом по моему лицу и по лицу своего мужа. Обошлась без вопросов. Лишь снова судорожно вздохнула. И зашагала к лестнице.

Полковник выждал, пока его супруга дойдёт до лестницы.

Спросил:

— Чего они хотят?

Директор говорил тихо. Он указал на кабинет литературы, откуда доносился шум: стук и грохот, словно там переставляли мебель. Взглянул на наручные часы, будто засёк время.

— Велели мне связаться с властями и с полковником Кравцовым, — передал я. — Полковнику я должен сообщить, что у них в заложниках его дочь. Солдаты говорят: им нужен автобус с закрашенными тёмной краской окнами в салоне. С водителем и с полным баком. Требуют отвезти их в Хельсинки. И посадить в самолёт, летящий до Лондона.

Михаил Андреевич разжал пальцы, посмотрел на гильзу.

— Почему до Лондона? — спросил он. — Не в Америку?

Я пожал плечами.

— Не знаю, Михаил Андреевич. Сказали: в Лондон.

Полковник покачал головой.

— А деньги?

Снежный вертел между пальцами гильзу.

— Про деньги ничего не говорили, — ответил я. — Сказали только о поездке по Финляндии и о самолёте до Лондона.

Полковник кивнул.

— Понял, — сказал он.

Директор школы замолчал. Вновь посмотрел на стену, за которой находились солдаты с оружием.

Я увидел, как он сощурил глаза. Отметил, что Снежный сейчас больше походил на военного, нежели на учителя. Полковник взглянул на меня — я не увидел в его глазах ни растерянности, ни испуга, ни нерешительности.

— Лесонена позови, — распорядился он.

Михаил Андреевич указал в сторону спортзала.

— У Василия Петровича сейчас урок, — сказал он. — Объясни ему, что случилось. С глазу на глаз. Пусть отправит своих учеников по домам… Нет: это потом. Пусть сразу идёт ко мне. Жду его здесь. Поможет с эвакуацией. Я пока освобожу этот этаж. Это срочно. И недолго. Потом уже позвоню, куда следует. Ты всё понял?