Кот со многими хвостами - Страница 2

Иные искали убежище в метро. В спаренных вагонах соединительные двери оставались открытыми, и, когда поезд мчался по туннелю, пассажиров обдавало жарким, но сильным ветром. В этом смысле лучшие места были у передней двери головного вагона, возле кабины машиниста. Здесь люди толпились массами, раскачиваясь с закрытыми от удовольствия глазами.

На Вашингтон-сквер, Пятой авеню, Пятьдесят седьмой улице, Бродвее, Риверсайд-Драйв, Сто десятой улице, в западной части Центрального парка, на Лексингтон-авеню, Мэдисон-авеню автобусы, принимавшие немногих и выпускавшие очень многих пассажиров, словно носились друг за другом во всех направлениях, как кошка за мышью...

Эллери вернулся к письменному столу и закурил сигарету.

«С чего бы я ни начал, — подумал он, — все равно я натыкаюсь на одно и то же. Проклятый Кот становится проблемой».

Эллери провел рукой по потному затылку и стиснул кулаки, призывая на помощь силу воли, чтобы преодолеть искушение.

Он хорошо помнил, как однажды столкнулся с чудовищным коварством и оказался введенным в заблуждение собственной логикой. Испытанное оружие в той истории поразило вместо виновного невинного. Поэтому Эллери отбросил его и взялся за пишущую машинку — как говорил инспектор Квин, заперся в башне из слоновой кости.

К несчастью, эту самую башню он делил со старым рыцарем, который ежедневно сражался со злом, а непосредственная близость к месту обитания Эллери инспектора Ричарда Квина из Главного полицейского управления Нью-Йорка, бывшего по совместительству родителем выброшенного из седла воина, была весьма опасной.

— Не желаю ничего слышать о делах, — заявил Эллери. — Оставь меня в покое.

— Вот как? — усмехнулся его отец. — Боишься поддаться искушению?

— Я отказался от практической деятельности детектива — она меня больше не интересует.

Но этот разговор происходил до того, как Кот задушил Арчибалда Дадли Абернети.

Эллери пытался игнорировать убийство Абернети, и некоторое время это ему удавалось. Но круглая физиономия и маленькие свиные глазки жертвы раздражающе смотрели на него со страниц утренней газеты.

И в конце концов ему пришлось сдаться.

А дело выглядело необычайно интересным.

Эллери еще никогда не видел менее выразительного лица. Оно не было ни добрым, ни злым, ни умным, ни глупым, ни даже загадочным. Это было лицо зародыша, которое за сорок четыре года так и не претерпело никаких изменений.

Да, интересное убийство...

Потом произошло второе удушение.

И третье.

И...

Хлопнула входная дверь.

— Папа?

Эллери вскочил, ударился голенью и, хромая, поспешил в гостиную.

— Привет. — Инспектор Квин уже сбросил пиджак и галстук и теперь снимал туфли. — Не замерз голышом, сынок?

Лицо инспектора было серым.

— Тяжелый день? — Квин-младший знал, что дело не в жаре — старик реагировал на нее не больше, чем пустынная крыса.

— Есть что-нибудь в холодильнике, Эллери?

— Лимонад — несколько кварт.

Инспектор потащился в кухню. Эллери услышал, как открылась и закрылась дверца холодильника.

— Между прочим, можешь меня поздравить.

— С чем?

— С тем, — ответил инспектор, вновь появившись со стаканом в руке, — что сегодня мне подсунули самого большого кота в мешке за всю мою затянувшуюся карьеру. — Он залпом выпил лимонад, запрокинув голову.

— Тебя уволили?

— Хуже.

— Повысили в должности?

— Ну, — старик опустился на стул, — я теперь главная гончая в охоте на Кота.

— Да неужели?

— Значит, тебе известно о Коте?

Эллери прислонился к дверному косяку.

— Меня вызвал комиссар, — продолжал инспектор, — и сообщил, что после долгих размышлений решил поручить мне руководство специальной группой по поимке Кота.

— Превратили в собаку на старости лет, — рассмеялся Эллери.

— Может быть, тебя эта ситуация забавляет, но меня уволь. — Старик допил остатки лимонада. — Эллери, я едва не заявил комиссару в глаза, что Дик Квин уже стар для подобных поручений. Я преданно служил полицейскому управлению десятки лет и вправе рассчитывать на лучшее отношение.

— Но тем не менее ты взялся за эту работу?

— Да, взялся и даже поблагодарил комиссара, помоги мне Боже! Потом мне показалось, что у него были соображения, о которых он умолчал, и я еще сильнее захотел увильнуть. Впрочем, еще не поздно.

— Ты имеешь в виду отставку?

— Я просто болтаю. Как бы то ни было, ты не станешь отрицать, что тоже подумывал бросить охоту за преступниками.

— Хм... — Эллери подошел к одному из окон гостиной. — Но это не моя профессия! — пожаловался он Нью-Йорку. — Я просто играл, и мне везло. Но когда я понял, что пользовался краплеными картами...

— Я понимаю, о чем ты. Но эта дерьмовая игра навсегда. Положение отчаянное.

Эллери обернулся:

— Ты не преувеличиваешь?

— Ничуть.

— Несколько убийств — пусть даже загадочных. В этом нет ничего необычного. Разве процент нераскрытых преступлений так уж мал? Не понимаю тебя, папа. У меня была причина все бросить. Я взялся за дело и потерпел неудачу, допустив две смерти. Но ты профессионал, и это твое задание. Если ты проиграешь, отвечать будет комиссар. Предположим, удушения останутся неразгаданными...

— Мой дорогой философ, — прервал инспектор, покручивая в руке пустой стакан, — если они не будут разгаданы, и притом очень скоро, в этом городе кое-что взорвется.

— Взорвется? В Нью-Йорке? Что ты имеешь в виду?

— Пока появились только первые признаки. Звонки в Главное управление с требованием информации, инструкций, заверений. Увеличение количества ложных вызовов, особенно по ночам. Слишком большой интерес со стороны определенной части населения. Это неестественно.

— Только из-за чертова карикатуриста...

— Когда разверзнется ад, кого будет заботить, что послужило причиной? А это уже приближается, Эллери. Почему этим летом единственным хитом на Бродвее был нелепый фарс с убийствами под названием «Кот»? Все критики в городе единодушно его разругали, а собирает публику только он. Последний фельетон Уинчелла[9] именуется «Кото-строфы». Берл[10] отказался от шуток по поводу кошек, заявив, что тема не кажется ему забавной. Зоомагазины не продали за месяц ни одного котенка. Люди сообщают, что видели Кота в Риверсдейле, Канарси, Гринпойнте, Восточном Бронксе, на Парк-роу, Парк-авеню, Парк-Плаза. Мы начинаем находить по всему городу бездомных кошек, задушенных шнурами. На Форсайт-стрит, Питкин-авеню, Второй и Десятой авеню, бульваре Брукнера...

— Это просто хулиганство мальчишек.

— Конечно — мы даже поймали нескольких. Но это симптом, Эллери, и я не стыжусь признаться, что он пугает меня до смерти.

— Ты ел что-нибудь сегодня?

— Пять убийств — и крупнейший в мире город охвачен ужасом! Почему? Как ты это объяснишь?

Эллери молчал.

— Говори, не стесняйся, — усмехнулся инспектор. — Твой статус любителя не пострадает.

Но Эллери просто задумался.

— Возможно, — наконец ответил он, — все дело в необычности. В Нью-Йорке ежедневно пятьдесят человек заболевают полиомиелитом, но два случая холеры при некоторых обстоятельствах могут вызвать массовую истерию. В этих удушениях есть нечто чуждое, что делает невозможным равнодушное восприятие. Неизбежно приходит в голову, что если жертвой становится такой человек, как Абернети, то ею может стать кто угодно. — Он умолк.

Инспектор уставился на него.

— Кажется, тебе порядочно известно об этом деле.

— Только то, что было в газетах.

— Хочешь узнать побольше?

— Ну...

— Садись, сынок.

— Папа...

— Садись!

Эллери сел. В конце концов, ведь это его отец.

— Пока что произошло пять убийств, — начал инспектор. — Все в Манхэттене. И все пять — удушения с использованием одинакового шнура.

— Из индийского шелка?