Кот и крысы - Страница 20

В узелке оказались две маленькие, с чуть приплюснутую сливу, подушечки из пробки, бязью, что ли, обтянуты, – Архаров и Левушка определить не смогли. Левушка, прополоскав рот кофеем, ловко засунул эти подушечки за щеки, отчего его физиономия сделалась – как у гравированной и грубо раскрашенной красотки на дешевом лубке. Архаров звонко расхохотался.

– И вот этой дрянью они очень даже бойко торгуют! – несколько изменившимся голосом продолжал Левушка. – Берут же престарелые щеголи и щеголихи, у кого недохватка зубов и щеки оттого провалились. А как сунут за щеку – то сразу и кожа гладкая, как у молодых, и никакого подозрения насчет коренных зубов!

– Выплевывай, – отсмеявшись, велел Архаров. – Не то проглотишь!

Потом вздохнул и насупился.

– Заварили вы с Федькой кашу… Что такое было в записке доктору? В той, которую хозяйке не в руки ему отдала, а в дверь засунула?

– Да что там могло быть? Что поручик Тучков наведывался по известному делу и просит, коли что, искать его на Пречистенке, в доме Архарова…

– Дурак, – тихо сказал Архаров. – Вот это его и погубило.

– Как погубило?

Левушка еще не знал о смерти доктора и о пожаре.

Архаров рассказал вкратце и завершил так:

– Кабы дело было только в амурах – обошлось бы без смертоубийства. Доктор о побеге что-то такое знал, что не с амурами, а с немалыми деньгами и именитыми людьми связано. Я и князю Волконскому сказал. Он не берется вразумить старую княжну, однако обещал ей написать и сделать внушение…

– Доктор непременно знал, кто девице помог бежать, – задумчиво произнес Левушка. – Однако диковинно, что из-за убийства дом подожгли. Должно быть, тот убийца – особа на Москве известная…

– Вот и я о том же толкую. Что это? Опять? – Архаров прислушался.

– Дождик, – глянув за окно, сказал Левушка.

– Дождик?! Ливень! Так и барабанит! Никодимка, чеши мне волосы, пора ехать должность исправлять. Ты со мной?

Левушка посмотрел на него с недоумением и обидой.

– А ты полагал, нет?

– Ну так собирайся. Как приедем – не забудь Устину или кому другому донесение продиктовать. Пусть и твои труды к делу подошьют.

На Лубянке они обнаружили Матвея Воробьева.

С запойным доктором произошла обычная история – Архаров предложил ему оставаться в Москве, и Матвей согласился, полагая, что, избавившись от петербургских собутыльников, он начнет новую жизнь. Но московские собутыльники завелись тут же и оказались ничуть не хуже.

Захар Иванов отыскал Матвея в непотребном состоянии. Но было не впервой – он знал, где лежит Матвеева укладка со всяким врачебным прикладом, и привез доктора на Лубянку таким, каким нашел, даже не пытаясь как-то протрезвить.

Шварц для таких случаев – что привезут человека не низкого звания, не шибко виновного, и нужно его несколько времени подержать, – имел особую каморку с прочным запором. В той каморке были топчан, покрытый тюфяком и одеялом, стол и стул, а окна не было вовсе. Зато у двери стояло судно, которое арестанты непонятно с чего принялись звать женским именем «параша». Туда и засунули Матвея, здраво рассудив, что до утра от голода не помрет, и жестоко оставив его без опохмелки.

Поэтому доктор, выпущенный на волю, был весьма сварлив.

– Что? В покойниках копаться?! Николашка, да ты сдурел!

– Нужно знать об этом подлеце поболее, – терпеливо повторял Архаров. – Ежели его гнусное рожество решили огнем попортить, и для того целого дома не пожалели, значит, человек на Москве видный, многим известен. И, сдается мне, известен под благообразным видом католического патера. А тут, извольте радоваться, прихвачен с ножом в руках над свеженьким трупом. Матвей, добром прошу! Не то… ты меня знаешь!

– Ты у нас известный архаровец! – согласился Матвей. – Опохмелиться дашь?

– Так ведь опохмелишься в зюзю – и никакого с тебя проку!

– Нет. Я свою пропорцию знаю.

– Оно по тебе и видно…

Архаров искренне надеялся, что переезд отвадит приятеля от запоев, и огорчался, видя неудачу затеи.

Сторговались на кружке пива, за которой был послан прибившийся к Лубянке мальчишка Макарка, употребляемый на побегушках. Платил ему Архаров из своего кармана. Сбегать поймать извозчика, отнести записку, притащить из лавчонки бумагу, перья или сургуч – тут он был незаменим, и Шварц даже как-то подарил ему пряник.

– В вознаграждение за добродетель, – сказал Шварц. – Коли преступление карается, то добродетель непременно должна быть вознаграждаема. Никто из вас не замечает Макаркиного старания – придется вознаградить мне.

И даже намечал обучить Макарку ремеслу.

Тут Архаров возмутился – не хотел делать из мальчишки кнутобойцу. Но оказалось, Шварц совсем не то имел в виду.

– Нам могут понадобиться люди для наружного наблюдения, – объяснил он. – Выследить кого Тимофея не пошлешь – его за версту видать. А мальчик незаметен и скор.

Этот самый Макарка доставил доктору пиво и две воблы. Приведя себя в чувство, доктор отправился в мертвецкую при съезжем дворе, а Архаров занялся иными делами.

Вскоре Матвей явился.

– Есть ли что? – спросил Архаров.

– Немного. Лет твоему покойнику за сорок, может, и все пятьдесят. Черной работой не занимался.

– Ежели по ногтям судить – был землекоп.

– А по ладоням – нет. Ладошки у него мягкие, без мозолей. И не бит никем ни разу, и зубы почти все целы… – тут Матвей протянул через стол нечто желтоватое и совершенно неизвестной Архарову формы.

– Кость ты из него, что ли, выломал?

Матвей расхохотался.

– Эту кость не с моими силенками выламывать! А разве всем Рязанским подворьем навалиться! Слоновая это кость, Николаша. И не мучайся – все равно не догадаешься. Накладные зубы.

– Что-о?!.

Архаров страх как не любил показывать свою неосведомленность и обычно сдерживал удивление. Но тут уж никак не мог, да и одно к одному слепилось – Левушкины пламперы с этим новоявленным изобретением.

– А что слышишь. Накладные волосья есть, накладные титьки и задницы есть, вот до зубов человечество додумалось. Я раньше про такие только слыхал, а вот сподобился и увидеть.

– А как же держатся?

– А вот, – Матвей надел костяное диво на палец. – Так вот насаживаются, схватывают и цепляются. Из чего делаем вывод – человек не простого звания. Для чего-то ему нужно было улыбкой блистать. А у щербатого что за улыбка?

– Впервые вижу, чтобы духовное лицо о своей улыбке беспокоилось… – недоумевая, сказал Архаров. – Хотя щербина – примета…

– И это еще не все…

Тут в дверь архаровского кабинета постучали, и тут же всунулась голова Устина.

– Ваша милость, тут со странным делом пришли.

Для случаев воровства и мелкого разбоя были у Архарова полицейские сыщики, к которым сразу и адресовались жалобщики. Хотя и сам он не брезговал докопаться, кто унес тюк белья у бедной вдовы. Делал это еще и затем, чтобы поучить людей своей методе – внимательному вглядыванию в лицо подозреваемого и подмечанию мелких примет вранья. Но никому, кроме него самого, такие штуки в полной мере не удавались.

«Странное дело» означало, что пришли не с кражей и не с чьим-то пьяным буйством.

– Зови. А ты, Матвей, погоди малость.

Вошел молодой мужчина, одетый скромно, без шпаги, поклонился, перекрестился на образ Николая-угодника.

Лицо простое, округлое, лицо человека трудящегося, не бездельника, взгляд настороженный, чего-то трудящийся человек боится.

И даже известно, чего боится. Увидел хмурую личность обер-полицмейстера, встретил его взгляд исподлобья, малоприятный взгляд – как оно и бывает, когда одна бровь нависает ниже другой, а одно веко чуть толще другого.

Устин вошел следом, готовый записывать все, что скажут. Архаров, довольный таким рвением, указал ему на столик сбоку, обычное место писаря. Устин сел и положил перед собой бумагу.

– Добрый день вашему сиятельству, – сказал мужчина неуверенно. И то – попав в кабинет на Лубянке, не сразу и придумаешь, с чего начать.