Костры Фламандии - Страница 12

Но в таком случае, размышлял князь, прислушиваясь к скрипу колес, ревматическому потрескиванию кареты и нависающих над ней сосновых крон, у коронного гетмана Потоцкого и его единомышленников нет иного выхода, кроме как убрать Хмельницкого не только с политической арены, но и из жизни. Ибо, в свою очередь, у Хмельницкого нет сейчас иного решения, кроме как подаваться на Сечь и поднимать казаков на восстание. А то и создавать где-то рядом с Сечью, на вольных землях Дикого Поля, свою собственную армию, попытавшись использовать при этом войска крымского хана и, если не поддержку, то, по крайней мере, нейтралитет, спасительное безучастие Высокой Порты.

Вот тут-то Хмельницкому и понадобится моя помощь – подданного Османской империи, владеющего турецким языком, знающего нравы Стамбула и его высокородных обитателей. Да и военная помощь – тоже. В подобном деле каждая сотня сабель – на вес победы. Но если действительно все складывается именно таким образом… Имею ли я в таком случае право отбывать вместе с казаками во Францию? И я, и полковник Сирко? Где мы будем в такое время нужнее? Встретиться бы с Хмельницким! Тогда многое бы прояснилось.

«И, прежде всего, прояснилось бы, что тебя, князь, польские шляхтичи решили убрать вслед за этим казачьим полковником, – саркастически улыбнулся Гяур. – А может быть, и раньше. Ведь тебе уже не раз намекали, что при польском дворе встревожены появлением в близком окружении Хмельницкого невесть откуда появившегося высокородного князя-русича, уже самим происхождением своим подталкивавшего казаков к мысли о возрождении Киевской великокняжеской державы. Пусть даже об очень призрачной, – теперь, побывав в Украине и Польше, князь понимал это намного очевиднее, нежели пребывая за их рубежами, – возможности ее возрождения.

… А по-настоящему прервал раздумья князя испуганный крик кучера. Тот колотил рукой в стенку кареты и с неистовым отчаянием кричал:

– Нас догоняют всадники! Благородные панове, нас уже почти догоняют!

– Хозар, выясни, кто это решил составить нам эскорт! – с трудом возвращался к реалиям бытия Гяур.

Однако предупреждать Хозара не нужно было. Он и так уже открыл дверцу, с пистолетом в руке выглянул из кареты и, увидев, что тройка всадников все еще метрах в ста от них, успел растыкать по запасному пистолету своим спутникам. Еще два пистолета, из той сумки, которая висела возле него, он сунул себе за пояс.

Гяур не раз отмечал про себя, что в могучей руке Хозара пистолет не то что не дергается, но даже не вздрагивает. И стрелял он всегда с поразительной меткостью. Вот и теперь гадание его телохранителя на пистолетах как-то сразу успокоило молодого князя.

– Сколько их? – поинтересовался он у кучера.

– Кажется, трое.

– Всего лишь трое?!

– Всего лишь, – подтвердил Хозар. – И дай-то Бог, чтобы так оно и было. Нет, вон еще один, четвертый. Чуть-чуть поотстал.

– Наконец-то и у бродячего мушкетера появится хоть какое-то занятие, – приободрился доселе безмятежно дремавший д’Артаньян. – Разве что эти всадники всего лишь хотят присоединиться к нашей кавалькаде, дабы скрасить время утомительного пути?

Только теперь Гяур обратил внимание, что дождь немного поутих и небо слегка просветлело. Самое время было остановить карету и выйти погулять, подышать пропитанным влагой воздухом летнего леса, но…

Дорога сворачивала влево, и, улучив момент, когда карета оказалась скрытой от глаз всадников, Хозар выскочил из нее и бросился в кустарник. В ту же минуту Гяур приказал кучеру остановиться. Воспользовавшись этим, д’Артаньян мигом пересел на коня и отъехал в сторону от дороги. Таким образом в карете остался лишь полковник.

– Эй, ты что, ослеп?! Мы уже несколько верст гонимся за вами! – еще издали крикнул кучеру всадник, ехавший во главе группы. – Или вздернуть тебя на сосне, чтобы ты обсох и начал лучше видеть и слышать?

– Но я действительно не видел вас! Дождь, – довольно спокойно ответил кучер, удивляя этим Гяура. Ведь всего несколько минут назад он, казалось, пребывал в страхе и панике. – А еще, панове, хотелось бы знать, кто вы такие.

– Надворные казаки[15] мы, из охраны графа Кремпинского. Правда, здесь, в Польше, нас еще нередко называют «гайдуками». Э-э, смотрите, он еще и за саблю хватается!

– У меня в руках не только сабля, но и пистолет, – все также спокойно предупредил кучер. И Гяур не сдержался, чтобы не выглянуть из кареты. До сих пор он даже не предполагал, что их изощренный в ругани кучер умудрился припрятать где-то там, в козлах, хоть какое-то оружие.

– Тогда мы посадим тебя на кол, поскольку оружие в руках извозчика!..

– С этим у вас обязательно возникнут трудности. Поскольку мне, поручику гусар личной гвардии коронного гетмана из хоругви охраны короля, оно, оружие это, положено по чину и статусу! – упредил его кучер.

«Поручик?! – мысленно изумился Гяур не меньше, чем услышавшие это гайдуки. – Вот оно в чем дело! Значит, и в этом путешествии королевский двор не оставил меня без своих глаз и ушей!».

– И прошу обращаться ко мне, как положено обращаться к дворянину.

– Но дворянин не может править вместо кучера! – с вызовом ответил старший гайдук. – Ибо, взявшись за вожжи, перестает быть дворянином.

– Если ты будешь много рассуждать, я усажу на свое место тебя, холуй пана Кремпинского!

Очевидно, поручик сказал то, что разъяренный гайдук из охраны поместья графа простить ему, кучеру, уже не мог. Он с ходу пытался срубить его саблей, но клинок наскочил на клинок поручика, и сразу же прогремел выстрел.

– Стойте! Прекратите стрельбу! – закричал тот, четвертый, что поотстал от гайдуцкого разъезда. – Вы что, с ума сошли?! Езус Христос, нам еще только крови здесь не хватало!

Подъехали еще двое гайдуков. Первым делом они спешились, и, немного поколдовав над своим старшим, оттащили его в сторону, под сосну. Судя по тому, как быстро они потеряли к нему интерес, он уже был мертв. Теперь гайдуки стояли, прикрываясь крупами своих лошадей, и в полемику с кучером-дворянином больше не вступали.

– Так кто же у вас в карете, пан поручик? – урок, преподнесенный кучером старшему гайдуку, очевидно, пригодился тому, что подскакал последним. – Теперь я старший этого разъезда, поэтому обязан выяснить…

– В карете отдыхает князь Одар-Гяур. Подданный султана Османской империи. Мне же приказано сопровождать его до границы с Молдавией.

– Князь Одар-Гяур? Он один? Но ведь с ним были спутники.

– А кто утверждает, что их не было? Взяли шедших за каретой лошадей и ускакали в село. Это охранники, слуги князя, которые спешат позаботиться о ночлеге.

«Однако он неплохо осведомлен в том, кто я», – несколько запоздало оценил знание и смышленность своего кучера Гяур. Дверца кареты была открыта, но он все еще сидел в ней с двумя пистолетами в руках.

– Получается, мне следует верить, что вы – действительно князь и подданный султана? – наклонился к нему, не сходя с коня тот, кто принял старшинство среди гайдуков.

Гяур молча достал из внутреннего потайного кармана своего камзола пристегнутый к поясу большой золоченый медальон, украшенный серебряным полумесяцем с зеленоватым сапфиром посредине. С двух сторон этого медальона по-турецки и латиницей было высечено: «Князь Одар III под сиятельной десницей аллаха и султана Порты».

«Под сиятельной десницей!..». Этот медальон изготовил для него по заказу отца известный мастер-золоточеканщик с острова Родос. Однако при всей изысканности своей огранки он ровным счетом ничего не стоил бы, если бы с помощью влиятельных особ при дворце султана отцу не удалось получить небольшую, начертанную на пергаменте, султанскую грамоту, удостоверяющую и личность князя, и государственную священность медальона.

Именно султанская грамота, предъявленная вместе с медальоном, позволяла Гяуру относительно спокойно чувствовать себя и при встрече с турками, и в конфликтах с крымчаками. Она же требовала от командиров турецких гарнизонов и наместников татарского хана предоставлять владельцу этих атрибутов убежище и возможность свободно перемещаться по всем владениям Турции и землям Крымского ханства.