Костер в ночи - Страница 5

– Сорбо?

– Да. Не расплющивается.

– Вроде поняла. Но какое странное слово… Сорбо. Оно итальянское?

Она очаровательно хихикнула.

– Боже мой, это же дает понять, сколько мне лет, не так ли? Придется следить за собой. Нет, дорогая, не итальянское. В тридцатых годах, когда вы были еще в колясочке, продавали резиновые мячи, которые невозможно разбить. Они назывались «попрыгунчик Сорбо».

– И вы такими играли?

– Дорогая, – сказала снова Марсия. – Как мило с вашей стороны… В любом случае, этот маленький человечек точно сорбо по природе и внешности, и носит забавные жилеты. Еще мужчина, имени которого я не знаю, приехал вчера вечером. У меня такое чувство, что он тоже пишет.

– О Боже.

– Понимаю. Плеяда талантов, не так ли? Хотя, вполне возможно, они все никуда не годятся. Сорбо уж определенно. Но этот парень, похоже, действительно способен на что-то – смуглый и ужасные глаза, – сообщила поэтично Марсия, а потом нахмурилась над джином. – Только… он тоже рыбачит.

– Очень интригующее сборище.

– Разве нет? – согласилась она без уверенности. – О, и еще есть пожилая дама. Это, думаю, мать Каудрей-Симпсона. Она все время вяжет из ниток совершенно жуткого цвета. И три юнца с голыми коленками расположились лагерем у реки. Они приходят только есть, а так все время бродят с молотками, серпами и прочими предметами…

– Бьюсь об заклад, что это студенты-геологи. Хотя очень сомневаюсь насчет серпов. Но из всего этого можно сделать только один вывод. Вам придется тоже заняться рыбной ловлей. Я собираюсь. Говорят, это успокаивает нервы.

Она посмотрела на меня со смесью ужаса и уважения.

– Боже! Как это изумительно с вашей стороны. Но… – Тут она посмотрела на мою левую руку и кивнула. – Я должна была догадаться. Вы замужем. Полагаю, он вас заставляет. Вот если бы эта ужасная миссис Корриган…

– Я не замужем, – перебила я.

Она с трудом взяла себя в руки.

– О, простите, я…

– Разведена.

– О-о-о! – Она расслабилась и живо улыбнулась. – Вы тоже? Моя дорогая, и я разведена.

– Знаю.

– Три раза, милочка. Это мучительно, могу я сказать. Разве они не подлые?

– Простите?

– Мужчины, дорогая. Подлые.

– А, понимаю.

– Неужели, скажете, что ваш не был подлецом?

– Был, – согласилась я. – Определенно.

– Я это знала, – сказала счастливо Марсия. Я подумала, что на моих глазах никто так не напивался от двух порций розового джина. – Как его звали?

– Николас.

– Животное, – сообщила она великодушно. Я увидела, что в ней снова пробуждается желание отправиться в крестовый поход. – Выпейте еще, дорогая Жанетта, и расскажите об этом все.

– За это плачу я, – сказала я твердо и позвонила. – А зовут меня Джианетта. Джи-а-нетта. Итальянского происхождения, как сорбо.

– Очень мило, – она отвлеклась. – Как вы заимели итальянское имя?

– Это старая история… – Я заказала напитки и с удовольствием направила разговор в новое русло. – Так звали мою прапрабабушку. Таких предков обычно засовывают в самую глубину шкафа и никому не показывают, впрочем, прапрабабушка никогда не позволяла запирать себя нигде, ни на минуту.

– Чем она занималась? – спросила заинтригованная Марсия.

– Шла к гибели обычным путем. Натурщица, любовница художника, жена баронета…

– Я тоже однажды вышла замуж за баронета. Тем не менее, я его бросила. А она?

– Конечно. Сбежала с многообещающим молодым художником в Париж, где очень разбогатела, не спрашивайте, как. Умерла в женском монастыре в восемьдесят семь лет.

– Вот это жизнь. – Голос Марсии звучал задумчиво. – Я не про монастырь, конечно, но остальное… Это подходящая, достойная прапрабабушка для человека… особенно, если составила состояние и получила титул.

Я засмеялась.

– Вот от этого ничего не осталось. Джианетта оставила все деньги монастырю. В некотором роде, застраховалась от адского огня. – Я отставила пустой стакан. – Поэтому, в отличие от нее, я одеваю на себя одежды, чтобы зарабатывать на жизнь.

Сквозь стеклянную дверь я увидела на лестнице Каудрей-Симпсонов. В столовую торопливо прошла служанка. За крутым гребнем Сгар на Стри красное небо превратилось в медное, скала стала плоским черным силуэтом. Трое молодых людей, несомненно, жители палаток, шли от реки. Они миновали наши окна, через секунду дверь отворилась и захлопнулась. Где-то часы пробили семь.

– Хочу есть, – сказала я. – Слава Богу, что наступило время обеда.

Я поднялась с кресла и направилась к восточному окну. Перед отелем распростерлась долина – почти миля плоского, вытоптанного овцами дерна. Единственная неровность – ручейки, бегущие к морю. Узкая разбитая дорога идет параллельно берегу, потом уходит в вереск и исчезает. Справа мурлычет море, свинцово-оловянное в тени гор. Далеко слева, у подножия Блейвена, вода блестит, как медное небо.

Вскрикнула и умолкла поздняя куропатка. Чайка на берегу повела крыльями. Спокойное море. Дикая, мрачная панорама. Птицы покрикивают, овцы поблеивают, да шуршит поздний прохожий, шагая по траве.

Путник ступил на гравий дорожки. Нарушил тишину шарканьем по грубой поверхности. Бекас в поисках пищи пролетел мимо и, как молния, пронесся в лощину. Его серебряные крылья мелькнули на фоне Блейвена и исчезли.

– Блейвен, – сказала я задумчиво, – хотела бы я знать…

Сзади раздался резкий и хриплый голос Марсии:

– Вот об этом, пожалуйста, не надо. Если не возражаете.

Я удивленно оглянулась. Она допила залпом третью порцию джина и странно на меня посмотрела. Смущенная и немного взволнованная, как всегда, если мне грубят, я тоже смотрела на нее. Конечно, я перевела разговор довольно произвольно на Джианетту и ее неправильные поступки, но я не хотела говорить о Николасе. И Марсии, кажется, было интересно. Если бы ей стало со мной скучно… Но нет, не похоже, чтобы она заскучала. Наоборот.

Она примирительно улыбнулась.

– Ничего не могу с собой поделать. Но давайте не будем. Пожалуйста.

– Как хотите, – согласилась я немного натянуто. – Простите.

Я повернулась к окну.

Огромная, угрожающая гора. И тут меня осенило. Блейвен. Это упоминание Блейвена, а не Джианетты, заставило Марсию нырнуть в стакан джина, как улитку в раковину. Родерик Грант, Мурдо, а теперь Марсия… Или у меня слишком богатое воображение?

Сгущались сумерки. Запоздалый путник преодолевал последние двадцать ярдов до двери отеля. Мой взгляд остановился, я напряглась, посмотрела еще…

– О Господи Боже мой! – воскликнула я и пулей вернулась в комнату. Остановилась на коврике перед камином и Марсией, выпучившей глаза, и очень глубоко вздохнула. – Господи ты Боже мой! – сказала я еще раз.

– Что произошло? Это потому, что я?..

– Вовсе и не вы, – сообщила я устало. – А мужчина, который подошел к парадному входу.

– Мужчина? – Она была сбита с толку.

– Да. Ваш смуглый незнакомец с ужасными глазами, писатель… Для меня он не незнакомец. Это Николас Драри.

Она открыла рот.

– Нет! Имеете в виду?..

Я кивнула.

– Именно так. Мой муж.

– Этот… подлец?

Я безрадостно улыбнулась.

– Именно так. Вы правы. Этот отпуск, – добавила я без уверенности, – обещает быть очень забавным.

Да, так и есть, во всей красе, самонадеянная черная запись в книге посетителей: «Николас Драри, Лондон, 29 мая 1953 года». Я смотрела на нее, кусая губы, затем заметила еще одну запись тем же почерком вверху предыдущей страницы: «Николас Драри, Лондон, 28 апреля 1953 года». Значит, он здесь не впервые. Что же он здесь делает? Должно быть, собирает материал для книги, вряд ли выбрал бы такое место для отдыха. Шотландская суровость, форель и туманный вереск, мужчины в поношенных твидовых костюмах – все это совсем не гармонировало с моими воспоминаниями о Николасе. Я взяла ручку, сознавая, что руки мои не так уж и тверды. Все равновесие и самообладание мира не сделали бы возможным для меня дружески-небрежное общение с Николасом, которое, несомненно, модно среди разведенных его лондонского круга.