Косово поле. Россия - Страница 25

— А что делать? — Рокотов наклонил сейф на себя. — Хватайся и понесли...

Загрузив добычу в «мерседес», приятели вернулись обратно.

— Так... Теперь надо сымитировать ограбление.

— Это можно, — Вестибюль оглы ловко вскрыл картонную коробку с бутылками и вытащил из нее пару емкостей с портвейном. — Перетащи насколько ящиков с бухаловым поближе к выходу, открой и жди мэня в машине...

— Смотри не попадись...

— Нэ волнуйся, Владик джан. Что дэлать, я знаю.

Азербайджанец скрылся в ночи.

Биолог за три минуты выволок в коридор с десяток позвякивающих коробок, взрезал перочинным ножом широкую липкую ленту и даже выставил пять восьмисотграммовых «бомб» у входной двери. Вышел на улицу, огляделся, стянул резиновые перчатки и неспешно направился через улицу к машине.

Азад появился минут через двадцать и деловито устроился на пассажирском месте.

— Сейчас будут.

— Кто?

— Бомжи с вокзала. Я им шепнул, что есть халявное бухло.

— Грамотно, — улыбнулся Влад. — А они не попадутся?

— Нэ должны... Я предупредил, что у них времени немного. Наберут команду и прибегут.

— Большая команда?

— Сколько собрать успеют... Да вон они!

По переулку гуськом просеменили несколько согбенных фигур. За первой группой метнулась вторая.

— Пошло веселье! — осклабился Вестибюль оглы. — Всё подчистую вынесут. И бухалово, и хавку.

— Можно сказать, что мы внесли посильный вклад в социальное обеспечение бездомных, — значительно произнес Рокотов. — Как два мецената... И дело сделали, и людям помогли.

— Ага, — азербайджанец напряженно наблюдал за переулком. — Первые пошли...

Из под арки быстро выскочили темные фигуры с коробками на плечах и побежали в направлении Литовского проспекта.

— А их менты на вокзале не прихватят?

— Нэт, — Азад нашарил сигареты и закурил, опустив руку вниз, чтобы огонек не был виден через стекло, — у них там все схвачено. Я же раньше тут работал... Половину бомжей знаю. Ментам несколько коробок отдадут, и все дела. А где спрятать халявную жрачку, они найдут. Пустых вагонов много. Искать бесполезно.

— К тому же искать будут те же менты, что схавают свой процент...

— А то! Система четкая... Если платить вовремя и не устраивать беспредела, на вокзале можно хоть десять лет жить.

— Ты тоже платил?

— Канэшно.

— И сколько, если не секрет?

— Процентов сорок... Потом, когда ушел, они меня подставить пытались.

— Зачем?

— Привыкли, козлы, дэньги получать, вот и обиделись...

— Да а... — Влад опустил спинку кресла назад. — Судя по всему, менты везде одинаковы... Сейчас тоже платишь?

— Нэт. Завязал я с этим — хватит.

— Не боишься, что рано или поздно возьмут?

— Ха! — Вестибюль оглы сжал кулак. — Пусть попробуют. Я страховку сделал. Если полезут, наш районный прокурор лично им задницы порвет...

— Серьезно?

— Ну... Я один раз Терпигорева на та аком деле подловил! Пэрсик! И документы у меня есть. Оригиналы. И он это знает. Так что всё путем.

Приема у заместителя начальника питерского ГУВД Вознесенский добивался почти месяц. Генерал, курировавший милицейское следствие, был хронически занят и недоступен для посетителей, хотя самолично объявлял о том, что в каждом случае волокиты будет разбираться персонально и любой сотрудник, допустивший нарушение прав гражданина, будет примерно наказан. Вне зависимости от занимаемой должности и прошлых заслуг.

Но одно дело слова и совсем другое — реальность.

Чтобы пробиться на прием к золотопогонному стражу закона, пришлось восемь раз отстаивать огромные очереди к его кабинету, где посетители, подобно охотникам за дефицитом из давно ушедших времен плановой экономики, записывали номера химическим карандашом на ладонях и обменивались рассказами о своих злоключениях.

В отличие от многих других, кто срывался, громко материл милицейскую бюрократию и хлопал дверью, Иван выдержал до конца.

Вожделенный миг наконец настал.

Вознесенский переступил порог генеральского кабинета, прошел по ковровой дорожке до огромного стола и примостился на стуле с краю.

Толстый человек в штатском костюме вяло махнул рукой. Начинайте излагать, мол.

Иван молча подал генералу два листка, на которых сжато и конкретно была изложена суть дела — как его били у консульства, кто именно и что ныне происходит с уголовным делом.

Толстяк засопел.

— Сроки следствия еще не вышли...

— Вы считаете, что мне следует подождать прекращения дела? За два месяца не допрошен ни один свидетель. И вряд ли стоит надеяться на лучшее.

— Вот вы тут пишете, — генерал отчеркнул ногтем абзац, — что изначально на вас напали неустановленные граждане. А уже потом — сотрудники консульства. И вы потеряли сознание...

— Да, это так.

— В бессознательном состоянии трудно кого либо опознать.

— Я прекрасно помню то, что происходило до этого.

— А сотрясение у вас было?

— Согласно врачебному заключению — только ушиб головного мозга.

— Вот видите! — обрадовался генерал.

— Сотрясение и ушиб — это не одно и то же, — пояснил готовый к такому повороту темы посетитель, — это вам любой доктор объяснит.

Милицейский чиновник сник. Быстро отфутболить посетителя не удавалось.

Генерал уже жалел, что пошел на поводу у начальника ГУВД и взвалил на себя обязанности общения с горожанами. На него тут же стал изливаться мутный поток жалоб на бездействие органов правопорядка, подкрепленный совершенно конкретными фактами. Победная статистика «успехов» день ото дня съеживалась, наружу выплывали совсем уж дикие случаи соучастия оперов и следователей в грабежах, изнасилованиях, фальсификации уголовных дел, разбазаривании арестованного имущества, нанесении тяжких телесных повреждений, убийствах.

И это не было случайным совпадением. Беспредел стал правилом поведения сотрудников системы. Офицеры и сержанты, не избивавшие задержанных и не грабившие опечатанные по уголовным делам квартиры, становились белыми воронами.

Чтобы вернуть милиции доброе имя, требовалось уволить девяносто процентов личного состава, а половину из уволенных — посадить на сроки от пяти до пятнадцати лет. От заявлений и жалоб голова шла кругом. Беспредел творился повсеместно. На уровне патрульных процветали мелкие поборы и нападения на граждан, в следствии — выбивание совершенно диких показаний, среди старших офицеров — откровенное участие в коммерческих проектах, у участковых — кражи и взяточничество. Система агонизировала. Не помогали ни показательные аресты наиболее зарвавшихся, ни откровенно проментовские телесериалы, ни пропагандируемый образ честного офицера, ни заказные статьи в газетах, ни рванувшиеся в литературу бывшие прокуроры и дознаватели, кропавшие бесконечные повести о бескорыстных детективах отечественного розлива.

Народ начал звереть.

Генерал уже несколько раз ловил себя на том, что предпочитает надевать на работу штатский костюм, чтобы не получить на улице в морду от какого нибудь потерявшего самоконтроль человека, прошедшего круги милицейского ада.

— Разберемся со следователем и накажем, — пообещал чиновник и поежился. Из полуоткрытого окна дуло.

— Когда я получу ответ? — спросил Иван.

— В течение месяца...

Рокотов расстелил на полу старое одеяло и под внимательным взглядом Азада взялся за дрель.

Победитовое сверло быстро справилось с сантиметровой сталью, и дверца распахнулась.

— Ух ты! — радостно сказал Вестибюль оглы, вытащив на свет прозрачный полиэтиленовый пакет с сухой серо зеленой травой. — Узбекская...

— Выброси. Или унеси из этой квартиры.

— Хорошо, — азербайджанец спрятал анашу в карман своей куртки. — Выручку пополам.

— Себе оставь, — Влад извлек из раскуроченного сейфа несколько папок с документами. — Тэк с, а это уже интереснее...

Азад быстро полистал одну папку.

— Тут только накладные.

— Разберемся, — биолог с наслаждением потянулся. — Отдохну и займусь делом... Ты как насчет отдыха?