Космос, Чехов, трибблы и другие стрессы Леонарда МакКоя (СИ) - Страница 33

– Спок… – перехватить его тёплые пальцы, прижать к губам. Кирк любит его, всем собой, мыслями и чувствами. Любит тёмные глаза, заострённые ушки, любит чуткие пальцы и дурацкую вулканскую причёску. Это даже не нужно произносить, потому что Джим думает и ощущает это слишком громко.

– Мой Спок, – шёпотом в пальцы, продолжая целовать их. – Мой t’hy’la.

– T’nash-vek las’hark, – вулканец мягко высвобождает руку, касается двумя пальцами его губ, затем шеи, и спускает руку ниже, к сердцу.

Позади настойчивый писк падда. Кирк отчаянно прижимается губами к его шее – пульс у вулканцев сильный, но редкий. Кирку везёт попасть на удар, губы чувствуют вибрацию артерии.

– Я не хочу, – шепчет в шею, поднимается губами выше, прихватывает мочку. – Не сейчас.

– Джим, это может быть что-то важное. – В грудь ожидаемо упирается твёрдая прохладная ладонь.

Удивительно, как он от нежного шёпота переходит к официальному тону. Удивительно и охота подушкой стукнуть. Несильно.

– Спок.

Джим приподнимается над ним на руках, смотрит в его серьёзные глаза хмуро и тоскливо.

– Ты вообще в курсе, что фрустрации – это вредно, м?

– Просмотр сообщения не должен занять больше минуты. После я постараюсь сделать всё для облегчения твоего состояния.

– Блять.

Приходится перекатиться на другой край кровати, не утруждаясь тем, чтобы прикрыть последствия не-фрустрации, потянуться за паддом.

– Спок, ты самая настоящая стерва, – бубнежом под нос. – Почему ты не орионец? Или… ну мало ли менее занудных рас…

– Предполагаю, в этом случае я бы не заинтересовал тебя в качестве будущего супруга, а всего лишь как одноразовый партнёр,– спокойное в ответ. И шуршит одеялом, устраивается. Ждёт информацию.

И ведь прав. И ведь знает, что прав. Кирк пролистывает сообщение вторичного приоритета от командования Звёздного флота. Настроение медленно поднимается.

Новости очень хорошие.

– Спок, – вкрадчиво, – хочешь трахнуть медалиста Звёздного флота первой степени?

– Твоё звание мало что меняет в высокой степени этой моей потребности, – зелёный зараза разлёгся в одеяле, но оно его едва прикрывает. Просторная чёрная футболка сползла с плеча. Кажется, взглядом он в этот момент слегка улыбается. – Тебя наградили за успешное завершение миссии?

Кирк откладывает падд, встаёт на четвереньки и таким образом продвигается к развалившемуся на кровати Споку. Ближе. Вплотную. Почти коснуться его губ.

– Пусть теперь попробуют мне, медалисту, отказать, – дыханием по ним, приоткрытым. – Я завалю их повторными запросами.

– Командованию Флота после гибели капитана Пайка нужен был новый герой, – говорит он тихо, слегка хмурясь и проводя пальцами по шее Кирка. – Значит, капитан погибшей «Колумбии» был первым кандидатом на то, чтобы занять место легенды, когда был послан на опасную миссию к неизвестной планете. Ты стал вторым. Меня неоднократно удивляла и казалась любопытной способность жителей Земли создавать легенды и верить в них, но теперь беспокоит твоя роль в качестве такой легенды.

– Быть легендой лучше, чем быть сыном легенды, Спок.

Кирк вплетается пальцами в его гладкие блестящие волосы. И целует.

– Мне нравится общаться с тобой, Павел. – Голос физика ближе, приближается, пока спина не ощущает его тепло. – Мне с тобой интересно, ты интересен. Кто поймёт математика-инженера Звёздного флота лучше, чем астрофизик?

– Ну да, логично.

Паша поднимает голову. Ему хочется домой, в каюту. Обнять Боунса – точно опять напился – выпытать, что не так, исправить. Но прежде чем лейтенант поднимается, на плечо ложится тяжёлая горячая рука.

– Нам хорошо, Павел, – теперь голос Кельвина срывается на шёпот. – Признай. Хорошо, интересно, мы друг друга понимаем.

– Э...

Вот теперь неуютно как-то.

Паша оборачивается, смотрит на взволнованного физика.

– Ну... да, – отвечает неуверенно. – Нам хорошо и интересно.

– Тогда... – он резко встаёт перед Пашей на колено, – Павел... Паша... Бросай этого доктора, он тебя не поймёт. Я – пойму.

Кельвин берёт руку Паши в ладони и прижимает к груди.

– Паша, я... на всё готов. Хочу, чтобы ты жил со мной. Хочу, чтобы ты стал моим мужем.

Пресвятой Путин…

Паша осторожно вынимает руку из его захвата. Жадный взгляд, которым Кельвин провожает его движение, пугает.

– Нет. С чего вообще...

Боунс прав был

– Кельвин, – по возможности спокойно начинает Чехов, но тот перебивает.

– По имени. Сэм.

– М... ладно, Сэм, – с психами не спорят, – я его люблю. Боунса.

– Он тебя не любит! – почти яростно. Руки астрофизика обхватывают Пашину поясницу, тянут к себе, – Паша, – лихорадочно, – я люблю. Как увидел, влюбился. Не отвергай. Дай шанс. Один...

Пальцы заползают под форменку Чехова.

Плохо. Очень плохо. Кельвин – сильный.

Он отвлёкся

Павел дёргается прочь, стараясь вырвать руку – в одно движение оказался у двери – но Кельвин тут же сжимает его ладонь. Медленно-медленно подходит ближе, набирает блокирующий код на дверной панели, а потом – оборачивается.

На лице – отчаяние, неверящее, жуткое.

– Зачем ты хотел сбежать? – Прижимает к стене, помертвевшего. Чехов чувствует его возбуждение. – Паша... глупенький Паша, тебе будет хорошо со мной. Тихо...

Горячие руки снова забираются под форменку. Физик наклоняется для поцелуя, а когда Павел пытается отвернуться, ласково, но сильно поворачивает его голову к себе.

– Я тебе не нравлюсь, да? – Спрашивает тихо.

– Не так, – Паша старается помотать головой, но его подбородок удерживают. – Нет. Не так. Отпусти. От...

Подбородок отпускают, зато теперь руки Кельвина прямо на бёдрах.

Паша упирается ладонями в его обширную грудь, но это всё равно что соломинкой шкаф двигать. Шансов нет. Этот медведь даже не почует его сопротивления.

– Паша, прошу... – Он прижимает Павла к себе, – тебя так, как я, любить никто не будет. Я боготворю тебя. Дышу тобой.

– Да не хочу я!!! – Отчаянно, насильно уткнутый в плечо Кельвина, Паша почти кричит. – Я думал, ты мне друг!

– Я старался. Я больше не могу быть только другом.

Шея ощущает прикосновение его горячих губ. Очень осторожное, хотя хватка на пояснице слабее не стала. Кельвин тяжело дышит – Паша с ужасом понимает, что это не загнанное дыхание. Это он так сдерживается.

– Кельвин, – голос садится, – это… насилие.

– Я… – голос у него хриплый. Ещё одно прикосновение губ, долгое, прямо к яремной вене, потом Кельвин прижимается щекой к месту поцелуя. Ему приходится горбиться. – Паша… я не хочу насилия. Прикасаться к тебе… всё это время держаться, не позволять ничего лишнего. Мечтать о твоих губах…

Tvoju mat’

Вжаться бы в стену, да дальше вжиматься некуда – она уже больно давит на позвоночник. А руки астрофизика осторожно скользят под форменку Чехова, к коже, а с прикосновением к ней у Кельвина вырывается взволнованный вздох.

У него горячие пальцы.

– Отпусти… – Уже без надежды на результат. Жест отчаяния.

А физик качает головой – его волосы щекочут подбородок.

– Я отпущу тебя, – говорит хрипло и горько, – а ты… снова к своему злобному алкашу-доктору. Нет, Паша. Я с ума схожу. Просто зная, что ты идёшь к нему в кровать, а наутро у тебя будут осоловевшие глаза, потемневшие губы…

Пальцы. Они пробираются выше – Чехов чувствует их на боках, потом у нижних рёбер. Его прижимают так плотно, что даже коленом по яйцам не ударишь, ноги стиснуты.

Давление стены на позвоночник слабнет – это Кельвин прижал Пашу к себе, прижался губами к скуле. К щеке. К уголку губ.

Триббл уютно урчит на коленке. МакКой на запись почти не смотрит. Его грызёт мысль, что все подозрения ошибочны. Без интереса прослушивает беседу о математическом вычислении человека, соглашается с тем, что Пашка – романтик, почёсывает зверуху.

На тихой фразе «нам хорошо друг с другом, Павел», пальцы вцепляются в мягкую шерсть.