Космический триггер - Страница 2

Несмотря на философское и научное знание нейрологической относительности, которая по мере совершенствования аппаратуры проявляется все отчетливее, из-за особенностей языка мы по-прежнему считаем, что за текучей, извилистой, взаимодействующей и эволюционирующей вселенной, — детищем нашего восприятия, — скрывается единая незыблемая монолитная “реальность”, резко и четко очерченная, словно металлический кубик.

Квантовая физика разрушила эту платоновскую “реальность”, показав, что с научной точки зрения имеет больше смысла говорить лишь о взаимодействиях, которые мы на самом деле ощущаем (наши операции в лаборатории); а психология восприятия добила эту монолитную “реальность”, когда показала, что, признав ее существование, мы придем к неразрешимым противоречиям при попытке объяснить, как человек на самом деле отличает гиппопотама от симфонического оркестра.

Единственные “реальности” (множественное число), которые мы на самом деле ощущаем и можем осмысленно обсуждать, — это воспринимаемые нами реальности, которые мы переживаем, т. е. экзистенциальные реальности. Эти реальности содержат нас самих в качестве редакторов, и все они связаны с наблюдателем.

Они способны флуктуировать, эволюционировать, расширяться и обогащаться, переходить от низкого разрешения к высокому, но они не совмещаются друг с другом, как мозаичные фрагменты, и не собираются в одну единую Реальность с заглавной буквы Р. Скорее они выгодно оттеняют друг друга, играя на контрасте, как картины в огромном музее или различные симфонические стили Гайдна, Моцарта, Бетховена и Малера.

Возможно, лучше всего об этом сказал Алан Уотс: “Вселенная — это гигантская чернильница Роршаха”.

В восемнадцатом веке наука придает ей одно значение, в девятнадцатом — другое, а в двадцатом — третье; каждый художник видит уникальные значения на разных уровнях абстракции; а все мужчины и все женщины видят каждый свое в разное время суток — в зависимости от внутреннего состояния и внешних обстоятельств.

В этой книге описывается то, что я называю “стимулированным изменением мозга”, а д-р Джон Лилли более звучно называет “метапрограммированием человеческого биокомпьютера”.

Говоря простым языком, я, как психолог и романист, решил выяснить, насколько быстро можно преобразовать мозговую деятельность одного-единственного нормального одомашненного примата среднего ума. Единственным человеком, на котором я мог проводить такой этически рискованный эксперимент, естественно, был я сам.

Подобно большинству людей, которые исторически пытались выполнить подобное “метапрограммирование”, я вскоре попал в метафизическую ловушку. Стало совершенно очевидно, что мои предыдущие модели и метафоры не в состоянии объяснить то, что я переживал. Поэтому по ходу развития событий мне приходилось изобретать новые. А поскольку я имел дело с вопросами, выходившими за пределы общесогласованных, или консенсусных туннелей реальности, некоторые из моих метафор звучат довольно необычно. Лично меня это не очень смущает, поскольку я не только психолог, но и художник. Но меня очень смущает, когда люди воспринимают эти метафоры слишком буквально.

Прошу тебя, благосклонный читатель, запомни цитату из Алистера Кроули, приводимую в начале Части Первой, и мысленно повторяй ее себе всякий раз, когда на каком-то этапе вдруг засомневаешься, а не подсовываю ли я тебе новейшие теологические откровения из Космического Центра.

Мои личные эксперименты демонстрируют (так же, как и все подобные эксперименты в истории) только то, что наши модели “реальности” весьма миниатюрны и упорядоченны, а подопытная вселенная — необъятна и беспорядочна. И ни одна модель никогда не сможет вобрать в себя всю необъятную беспорядочность, которую воспринимает незашоренное сознание.

Как мне кажется (вернее, как я надеюсь), данные моих экспериментов доказывают, что нейрологическая модель агностицизма — эдакое применение Копенгагенской Интерпретации к человеческому сознанию, — позволяет человеку освободиться от определенных ограничений механических эмоций и роботического процесса мышления, которые неизбежны, пока человек остается в рамках одной догматической модели или одного импринтированного туннеля реальности. Что касается лично меня, то я считаю (или предполагаю, или интуитивно чувствую), что наиболее нетрадиционные из моих моделей, которые здесь приведены, — модели, подразумевающие существование Высшего Разума в виде каббалистического ангела-хранителя или пришельцев с Сириуса, — это необходимые рабочие инструменты на определенных стадиях процесса метапрограммирования.

Другими словами, независимо от того, существуют такие сущности где-нибудь за пределами нашего собственного воображения или нет, многие способности нашего мозга останутся тайной за семью замками, если мы не воспользуемся подобными “ключиками”, которые отпирают эти замки. Но я на этом не настаиваю; это просто мое личное мнение.

По-видимому, некоторым людям удается пересечь Гибельное Место без индивидуальных “проводников”. Я даже знаю одного парня, который представлял “суперкомпьютер из будущего”, посылавший его мозгу информацию обратно в прошлое. Более умные люди находят менее “метафизические” метафоры.

Через десять лет после написания этой книги меня не очень волнуют эти домыслы. Наши одинокие маленькие “я” могу т быть “озарены” или залиты радикальной научно-фантастической информацией и космическими перспективами, а их источником могут быть или инопланетяне, или тайные вожди суфизма, или парапсихологи и (или) компьютеры двадцать третьего столетия, посылающие сигналы обратно во времени. Или все это — дело “рук” ранее бездействовавших участков нашего собственного мозга.

В этой связи меня часто спрашивают о двух книгах других авторов, которые удивительно резонируют с “Космическим триггером”, — я имею в виду книгу Филипа К. Дика “ВАЛИС” и книгу Дорис Лессинг “Сирианские эксперименты”. “ВАЛИС” — роман, в котором сквозят явные намеки на то, что это не просто роман, а фактический отчет о личном опыте общения Филипа Дика с некой формой “Высшего разума”.

В сущности, “ВАЛИС” только слегка беллетризирован; об истинных событиях, положенных в основу книги, рассказывается в длинном интервью, которое Фил дал незадолго до своей смерти. Аналогии с моим собственным опытом многочисленны, — но столь же многочисленны и расхождения.

Я встречался с Филипом Диком два или три раза и немного с ним переписывался. По-моему, его тревожило, не был ли этот опыт общения проявлением его временной невменяемости, поэтому он настойчиво пытался выяснить, вменяем ли я. Я так и не знаю, сумел он прийти к какому-то выводу или нет.

Я интервьюировал Дорис Лессинг несколько лет назад для журнала “Нью Эйдж”. Она воспринимает синхронистичности очень серьезно, но к вероятности того, что они режиссируются сирианцами, относится столь же агностически, как и я.

Я искренне рекомендую читателям моей книги все эти три тома — “ВАЛИС”, “Последний завет” и “Сирианские эксперименты”. Если вы не застряли в очень догматическом туннеле реальности, то переживете несколько странных моментов, задавая себе вопрос: а не экспериментируют ли на нас сирианцы в действительности? И эти несколько странных моментов могут стать опытом освобождения для тех, кто не испугается их до смерти.

Но существуют намного более важные вопросы, чем обсуждение внеземной гипотезы. Это практические и прагматические вопросы о том, что человек делает с результатами опыта по изменению мозга. Как я выяснил в ходе встреч со многими нью-эйджерами, применяя техники, описанные в этой книге, довольно легко по-настоящему двинуться мозгами. Среди тех, кто экспериментирует в этой области, широко распространены случаи паранойи и шизофрении.

К менее клиническим, но социально более опасным случаям относятся лиги самопровозглашенных гуру и их заблудших учеников, которые, как и я, обнаружили, что есть много реальностей, но выбрали один ныне модный антизападный туннель реальности, назвав его Высшей Реальностью, или истинной реальностью и окружили свой обман новым фанатизмом, снобизмом, догмами и культами.