Кошмар: литература и жизнь (СИ) - Страница 70

254

Там же, с. 208. «Все еще щекотало у него в голове, тоска не тоска, — а порой так сердце насасывало, что господин Голядкин не знал, чем утешить себя» (Там же, с. 152). «… говорил наш герой, дрожа всем телом от какого-то болезненного ощущения» (Там же, с. 180).

255

Там же, с. 196.

256

Там же, с. 139.

257

Там же, с. 147.

258

Там же, с. 187.

259

«Зато взгляд незнакомца, как уже сказано было, оледенил ужасом господина Голядкина (…) Замирая от ужаса, оглянулся господин Голядкин назад: вся ярко освещенная лестница была унизана народом; любопытные глаза глядели на него отовсюду (…) Только что проговорил господин Голядкин, что он вручает вполне свою судьбу Крестьяну Ивановичу, как страшный, оглушительный, радостный крик вырвался у всех окружавших его и самым зловещим откликом прокатился по всей ожидавшей толпе. (…) лошади рванули с места… все ринулось вслед за господином Голядкиным. Пронзительные, неистовые крики всех врагов его прокатились ему вслед в виде напутствия» (Там же, с. 227–228).

260

На активное вовлечение читателя Достоевским обратила внимание К. Эмерсон: «Читатель может активно (…) на равных участвовать в нарративе» (C. Emerson. The First Hundred Years of Mikhail Bakhtin. Princeton U.P.,1997, p. 128). Хотя M.M. Бахтин уделял крайне мало внимания именно этому аспекту творчества писателя: «Что еще более важно, так это то, что Бахтин не обращает никакого внимания на роль читателя в этом диалоге» (R. Bird. «Refigurating the Russian Type». A New Word on The Brothers Karamazov. Ed. by R.L. Jackson, Illinois, 2004, p. 22).

261

Д, c. 143.

262

Там же, с. 229.

263

Там же, с. 147.

264

Там же, с. 144 или: «На другой день, ровно в восемь часов, господин Голядкин очнулся в своей постели. Тотчас же все необыкновенные вещи вчерашнего дня и вся невероятная, дикая ночь, с ее почти невозможными приключениями, разом, вдруг, во всей ужасающей полноте, явилась его воображению и памяти» (Там же, с. 143).

265

Например, последняя фраза главы 7 звучит так: «Сон налетел на его победную голову, и он заснул так, как обыкновенно спят люди…» (Там же, с. 159). А следующая глава 8 начинается словами: «Как обыкновенно, на другой день господин Голядкин проснулся в восемь часов (…) Но каково же было его удивление, когда не только гостя, но и даже и постели, на которой спал гость, не было в комнате! „Что ж это такое? — чуть не вскрикнул господин Голядкин, — что ж бы это было такое? Что же означает теперь это новое обстоятельство?“» (Там же, с. 159).

266

Там же, с. 146–147.

267

Например, в связи с появлением двойника в департаменте поведение сослуживцев «…поразило его. Оно казалось вне здравого смысла» (Там же, с. 146).

268

Там же, с. 288.

269

Там же, с. 146.

270

Там же, с. 206.

271

Там же, с. 131.

272

Там же, с. 132.

273

Там же, с. 152–153.

274

Там же, с. 431.

275

Например, когда, после долгого стояния на черной лестнице и после всех колебаний он проникает незваным на бал и начинает свое путешествие по комнатам квартиры статского советника: «скользнул почти незаметно (…) потом… потом… тут господин Голядкин позабыл все, что вокруг него делается, и прямо, как снег на голову, явился в танцевальную залу», или когда он «почувствовал себя счастливейшим из смертных и собирался отправиться в департамент, как вдруг у подъезда загремела его карета; он взглянул и все вспомнил. Петрушка отворял уже дверцы. Какое-то странное и крайне неприятное ощущение охватило всего господина Голядкина. Он как будто покраснел на мгновение. Что-то кольнуло его» (Там же, с. 122).

276

Там же, с. 137.

277

Там же, с. 215–216. Внезапная смена душевных состояний выглядит как часть психологического бегства: «Рок увлекал его. (…) Впрочем, господин Голядкин чувствовал, что его как будто бы подмывает что-то, как будто он колеблется, падает» (Там же, с. 134). Продолжение погони уже трудно истолковать как-то иначе, чем как навязчивый кошмар. Голядкин, опять «без памяти» на бегу опрокидывает всех встречных, слышится крик, причем своей абсурдностью здесь кошмар явно переходит в бурлеск: «Но господин Голядкин, казалось, был без памяти и внимания ни на что не хотел обратить… Опомнился он, впрочем, уже у Семеновского моста, да и то только по тому случаю, что успел как-то неловко задеть и опрокинуть двух баб с их каким-то походным товаром, а вместе с тем и сам повалился» (Там же, с. 206).

278

Например, двойник идет в квартиру Голядкина, входит внутрь, но никаких следов его посещения не остается. Наутро, когда Голядкин-старший просыпается, его лакей Петрушка суровее, да и только.

279

Там же, с. 176. «Никому я не отдавал никакого письма; и не было у меня никакого письма… вот как! (…) И не был, и чиновника такого не бывало. (…) А Голядкин будет тебе, говорит, в Шестилавочной улице. (…) — А то другой Голядкин; я про другого говорю, мошенник ты эдакой! (…) — А письмо-то, письмо… — Какое письмо? И не было никакого письма, и не видал я никакого письма. (…) А добрые люди без фальши живут и по двое никогда не бывают… У господина Голядкина и руки и ноги оледенели, и дух занялся…» (Там же, с. 179–180).

280

«Вдруг глаза его остановились на одном предмете, в высочайшей степени возбудившем его внимание. В страхе — не иллюзия ли, не обман ли воображения предмет, возбудивший внимание его, протянул к нему руку, с надеждою, с робостью, с любопытством неописанным… Нет! Не обман, не иллюзия! Письмо, точно письмо, непременно письмо, и к нему адресованное… (…) Впрочем, я все это заранее предчувствовал, — подумал герой наш, — и все то, что в письме теперь будет, также предчувствовал…» (Там же, с. 180–181).

281

Там же, с. 187.

282

Там же, с. 220.

283

Например, там же, с. 168. На отрицание времени героями Достоевского обратил внимание Вересаев (В. В. Вересаев Живая жизнь. О Достоевском и Толстом. М., 1911, часть 1. с. 52).

284

Д, с. 139.

285

И. Анненский. Книга отражений. М., 1979, с 23. О значении «оцепенелости взора» в кошмаре см. также: В. Кругликов, ук. соч., гл. «Кафка».

286

Д, с. 140.

287

Там же, с. 141. Как мы помним, после тщательного вглядывания в точку Голядкин наконец разглядел свой кошмар. И хотя он только увидел прохожего, — он «смутился и даже струсил, потерялся немного» (Там же, с. 140). Сначала двойник идет ему навстречу, потом двойник возвращается и удаляется от него: «Да что ж это такое, — подумал он с досадою, — что ж это я, с ума, что ли, в самом деле, сошел?» (Там же, с. 141). Черный человечек, превращающийся в двойника, — не перелагает ли здесь Достоевский тему кошмарного преследования, редкую в творчестве Пушкина: «Меня преследует мой Черный человек»? Голядкин изначально знает, кто перед ним: «…у него задрожали все жилки, колени его подогнулись, ослабли, и он со стоном присел на тротуарную тумбочку. Впрочем, действительно, было от чего придти в такое смущение. Дело в том, что незнакомец этот показался ему теперь как-то знакомым. Это бы еще все ничего. Но он узнал, почти совсем узнал теперь этого человека. Он его часто видывал, этого человека, когда-то видывал, даже недавно весьма (…)» (Там же, с. 142).