Корзина желаний (СИ) - Страница 1

Вторая жизнь Вийона Раупа – а может быть, и первая, в зависимости от того, с какой стороны вести отсчет – началась с того, что жена выгнала его из дома. Давно минуло время, когда они нежно любили друг друга и были счастливы в шалаше на берегу Данги. Так они начинали – не имея ничего, кроме любви; остальное казалось неважным. За последующие пятнадцать лет они обзавелись неказистым домиком на Глинной улице, тремя детьми, и скудным, но стабильным доходом – Вийон плел корзины из веток ивы и продавал их на ближайшем рынке, Элеса прислуживала обеспеченной семье, живущей на Храмовой улице. Казалось бы, все стало если и не идеально, то, по крайней мере, намного лучше чем было, но характер Элесы портился гораздо быстрее, чем росли доходы семьи. Вийон потерял часть волос и должен был, вероятно, еще через несколько лет облысеть полностью; Элеса основательно растолстела, а беззаботное девичье щебетание сменилось вечно раздраженным голосом, регулярно срывающемся на крик. Во всех ее несчастьях, в испорченной жизни и загубленной молодости, виноват, конечно же, был только Вийон, и с этим невозможно было спорить, поскольку выйди Элеса пятнадцать лет тому назад замуж за кого-то другого – и жизнь ее, вполне вероятно, сложилась бы совершенно иначе. Кто знает, какой была бы эта жизнь? Элеса подозревала и с каждым днем эти подозрения укреплялись в ней все больше, что жизнь, которая не случилась, наверняка была бы лучше той, что есть. Дети постоянно шумели, не слушались, безобразничали и просили есть; муж относился ко всему слишком легко и изготавливал корзин меньше, чем мог бы, если бы не ленился, также он недостаточно хорошо торговался на рынке, а в последние годы еще и начал пить – и вот, наступил день, когда терпение Элесы лопнуло и она указала Вийону на дверь. Губить остатки своей жизни на этого бесполезного мужчинку она не намерена, хватит и пятнадцати уже загубленных лет; брат горшечника, жившего по соседству, уже несколько раз делал ей вполне прозрачные намеки, и если горшечник имел определенно больший достаток, чем семья Раупов, то, вероятно, и брат его не бедствовал; итак, она все решила – лучше она будет сожительствовать с братом горшечника, чем и дальше тянуть лямку с бесполезным и бесперспективным корзинщиком Вийон воспринял перемены в своей жизни стоически; он оказался удручен и деморализован, и не имел ни внутренних сил, ни желания вступать с женой в пререкания, хорошо усвоив за истекшие годы, что в любом серьезном споре последнее слово в любом случае останется за ней, а он окажется унижен и расстроен еще больше. Друзья, которым он, бывало, за чаркой вина жаловался на свою жизнь, советовали ему время от времени поколачивать жену для того, чтобы держать ее в тонусе, но Вийон даже и не пытался следовать этому совету. Он говорил себе, что слишком добр и поэтому не способен поднять руку на любимую женщину, но также немалое значение имело и то, что жена, особенно в последние годы, сделалась ощутимо массивнее Вийона, была гораздо агрессивнее и одними только своими криками умела приводить мужа в состояние совершенной растерянности и дезориентации, сбивала с мысли и заставляла чувствовать себя во всем виноватым. И если он никогда не мог даже переспорить ее – что уж говорить о большем! Нет, вариант с побоями был совершенно исключен, Вийон даже и не думал ни о чем подобном, когда собирал свои пожитки и перебирал в уме места, в которых он мог заночевать. Дети, как всегда, были заняты своими делами и не обращали внимания на происходящее – сыновья Вийона ссорились, а дочка, маленькая Иси, сидела в углу и насуплено играла в куклы, сплетенные Вийоном из соломы и наряженные в платья, сделанные из тряпичных обрезков. Иси отгородилась от мира незримой стеной – единственный способ существовать в единственной комнате дома, которую приходилось делить с шумными братьями, вечно раздраженной матерью и отцом, не вызывавшим уважения даже у собственных детей. Что-то в груди Вийона болезненно сжалось, происходящее вдруг показалось ему настолько нечестным и несправедливым, что ему пришлось отвернуться и приложить немалые усилия к тому, чтобы сдержать слезы. Жена презрительно смотрела на него, поджав губы – следила, чтобы он не вынес из дома ничего лишнего. Не став ни с кем прощаться, Вийон забросил на плечо мешок со своими пожитками и вышел за дверь.

Было лето. Из-за городской стены ветер то и дело доносил свежие запахи цветущих деревьев – иногда запахи столь сильные, что им даже удавалось перебить привычную вонь окраинных кварталов Дангилаты, заселенных преимущественно ремесленниками и бедняками. Рабство в Ильсильваре отменили четыреста лет тому назад, но на жизни беднейшей части населения страны это отразилось слабо, и не всегда в лучшую сторону: города оказались заполнены неимущими людьми, сыгравшими немаловажную роль в череде последовавших междоусобиц и переворотов. С течением лет все более-менее утряслось, но Ильсильвар продолжал оставаться страной контрастов: цветущие сады за городской чертой поражали своим великолепием, аккуратностью в расположении и изобилием плодов – однако бедняк, вздумавший поискать в тех садах себе пропитание или, тем паче, место для ночлега, рисковал навсегда отправиться в каменоломни. Рабство отменили – но только не для тех, кто нарушал закон.

Первую ночь Вийон провел на груде веток и прутьев, в сарае, принадлежащем господину Бейзу Лекариду. Бейз вот уже много лет предоставлял корзинщикам все им необходимые для работы материалы в обмен на часть их работы – лучшую часть – а затем продавал полученное на центральном рынке столицы, в то время как работникам оставалось довольствоваться более мелкими рынками на окраинах города. Бейз посочувствовал работнику, оставшемуся без крова, но предупредил, что долго здесь пробыть ему не позволит: Вийон может провести на складе одну ночь, но не более. Кое-как устроившись на груде веток, Вийон попытался заснуть, но сон не шел. Сердце корзинщика грызло беспокойство о будущем; привычный уклад жизни оказался нарушен, все сделалось тревожным и неопределенным. К этим чувствам примешивалась обида на жену, но в этой обиде не было злости – скорее, непонимание повзрослевшего ребенка, внезапно поставленного перед неприятной реальностью, которую он не хотел принимать. Уже миновала середина ночи, а Вийон все ворочался на шуршащих под его весом ветках и мысленно пережевывал случившееся. Нужно было поспать для того, чтобы завтра иметь силы для работы. Когда за окном стало светать, Вийон, среди прочих бессвязных мыслей, блуждавших в его голове, вспомнил вдруг слова Айнри Тозола, своего друга детства: Айнри говорил, что мечта имеет ту же природу, что и сон, и погружаясь в мечту, человек погружается в одну из форм сновидения. Вийон не видел Айнри уже много лет – происходивший из гораздо более обеспеченной семьи, Айнри в какой-то период перебрался вместе с семьей в Средний город, где, кажется, сделал успешную карьеру на поприще то ли архитектурной магии, то ли астрологии, то ли достиг высот в мастерстве изготовления чучел. «Если мечта – это сон, – подумал Вийон. – То я смогу выспаться, если хорошо помечтаю.» В авторитете умного и успешного Айнри не приходилось сомневаться, ведь он умел читать еще тогда, когда они оба были мальчишками, а сам Вийон не сумел освоить грамоты даже к тридцати с лишним годам. Вот только о чем мечтать? Что хорошего могло случиться в его жизни? Вийон глубоко задумался. Он мог бы завтра найти пару мелких монет на земле, когда понесет корзины на рынок. Он ясно представил, как идет, ощущая ноющую боль в мышцах от здоровенной груды корзин, вложенных друг в друга – не таких уж тяжелых, но довольно неудобных для переноски, если нести приходится сразу несколько штук – и замечает что-то поблескивающее в пыли, оглядывается по сторонам, но никто не обращает на него внимания, тогда он останавливается, опускается, ставит корзины на одно колено, придерживает их одной рукой, а вторую протягивает к лежащим на земле монетам… а может быть, это не медь, а серебро? Или даже золото? Нет, золото – это слишком смело, слишком неправдоподобно. Несколько серебряных монет, выпавших из разодранного кошеля почтенного седобородого торговца, атакованного уличными воришками – в самый раз. Вийон незаметно подберет деньги, снимет комнату в приличном доме, накупит всевозможной еды (ах, как урчит голодный желудок!..), возьмет кувшин вина и даже позовет на ночь красивую женщину. Пусть кто-нибудь расскажет Элесе, как весело он проводит время – тогда она поймет, что в жизни у него без нее складывается все совсем даже неплохо, и тысячу раз пожалеет о том, что прогнала мужа из дома…