Корона для «попаданца». Наш человек на троне Российской Империи. Дилогия - Страница 36

– Почему ты еще здесь?! – Ого, как «его высочество» заговорили! – Немедленно уходи на крейсер, здесь очень опасно!

– Спокойно, Егорка. Своих не бросаю. Сейчас вместе и уйдем…

Близкий взрыв заставляет нас пригнуться. Еще один фугас? Солидно подготовились ребята!

Внезапно Георгий с каким-то звериным криком бросается на меня. Я не успеваю понять, в чем, собственно, дело, когда он начинает заваливаться на бок. С трудом успеваю подхватить смертельно раненного «брата» (в ранах я разбираюсь). Руки Георгия прижаты к груди, а из-под сцепленных пальцев толчками выплескивается темная кровь. Я с трудом отрываю взгляд от этого «живого источника» и поднимаю глаза. Господи!..

Человек в разорванном кимоно целится в меня из револьвера. На такой дистанции уклониться невозможно. Ну, все, отцарствовался…

Нет?.. Револьвер впустую щелкает курком. Террорист уже успел расстрелять все патроны, и последний достался «брату». Выплюнув энергичную фразу, японец отбрасывает разряженное оружие. Но мне от этого не легче: парень одним махом обнажает клинок, хоть и вдвое меньше катаны, но все равно солидный, и делает шаг в мою сторону… А я… Адреналиновый допинг, подстегнувший меня в момент снайперской атаки, закончил действие. Ватные после контузии ноги почти не держат – я глупо стою столбом, придерживая легкое тело Георгия.

Неожиданно животное торжество на лице убийцы сменяется выражением крайнего изумления. Из груди японца высовывает свой кончик сабля. Ноги его подламываются, точно из них разом вынули кости, косоглазый рушится на колени. А моему взору открывается греческий принц, застывший в картинной позе, продолжая удерживать рукоять проткнувшей нападавшего сабли. Чудны дела твои, Вседержитель! Видно, этому греку на роду написано спасти цесаревича Николая[64]…

– Кузен, вы не пострадали? Похоже, что я успел вовремя, – обращается ко мне Георг с легким поклоном. И тут же, заметив мою страшную ношу: – Боже, что с вашим братом?

Что? А так не видно? Георгий со стоном приоткрывает глаза, находит меня взглядом:

– Хорошо, что ты уцелел, Олег…

И правда, непло… Что?! Как ты меня назвал?!! КАКОЙ ОЛЕГ?!! Георгий между тем хриплым шепотом продолжает:

– Ты им еще всем покажешь… Ты сильный… Они… Им не справиться… Жаль, что я не буду с тобой… Теперь… – Он замолкает надолго. Я осторожно опускаю его на землю, наклоняюсь поближе:

– Братка, ты кто?

– Ле… Леонид…

Похоже – все. Финиш… Леонид? Да, дела… И защищал меня? Фантастика…

Теперь около меня сгрудились все мои спутники. Греки прямо-таки лопаются от гордости и тараторят без умолку, обсуждая перипетии окончившегося боя. Атаманцы и стрелки стоят молча. На подошедших Васильчикове и Ренненкампфе просто лица нет – они прекрасно понимают, что спасло нас только чудо. Появляется Шелихов, начинает говорить что-то о ликвидированных снайперах, но, увидев Георгия, замолкает. «Не переживай, Егор, – счет все равно в нашу пользу!» – устало думаю я. Господа офицеры ждут дальнейших приказаний. Пожалуй, надо возвращаться. Васильчиков коротко взмахивает рукой, меня снова окружают уцелевшие атаманцы. Мы поворачиваем в порт…

Неожиданно мое внимание привлекает странный персонаж. Только что этот немолодой высокий японец смирно стоял в толпе, а вот теперь, решительно расталкивая людей, идет ко мне навстречу.

Дэндзиро Хирикава спокойно шел навстречу своей смерти. Они проиграли. Дэндзиро даже не предполагал, что может натворить человек, взращенный не в рафинированном XXIII столетии, а в кровавом и хищном ХХ веке.

Дэндзиро не ощущал разочарования. Они сделали все, что от них зависело. Они боролись за свою родину, за бессмертную славу древней Ямато, но потерпели поражение. Матрикант собрал и обучил такую сильную команду, что соратники японца оказались слабее. Как эти длинноносые варвары бросались на картечницы! Неприятно признавать, но их дух был не слабее японского. А как быстро и страшно расправлялись их стрелки с его людьми! И в бое на мечах не уступали. Это не стыдно: проиграть тому, кто сильнее и хитрее тебя. Так учит древний кодекс Бусидо, а заветам этого кодекса бывший младший бухгалтер финансового отдела компании «Комори» Дэндзиро Хирикава следовал всю свою жизнь. Проигравший не должен оставаться в живых. Он сейчас окажет этому росске последнюю почесть. Тот заслужил ее…

Хирикава полуобнажил меч и начал обматывать клинок плотным оби[65]. Несколько русских подались было вперед, но росске коротким жестом остановил своих людей. «Он понял. Он знает», – подумал Дэндзиро и, до конца распахнув кимоно, поклонился своему противнику. Затем, опустившись на колени поверх упавшей одежды, японец неторопливо потянул клинок из ножен. Фамильный меч, верой и правдой служивший тридцати поколениям его предков. Он не опозорит этого святого оружия…

Матрикант вдруг что-то сказал своему спутнику, молодому воину с курчавой короткой бородкой. Тот было возразил, но в голосе его хозяина зазвучали повелительные нотки, и он, молча кивнув, сделал шаг вперед.

Матрикант повернулся к Хирикаве.

– Кайсяку[66], – произнес он негромко.

Хирикава чуть улыбнулся и снова кивнул. «О благая богиня Канон! – подумалось ему вдруг. – Благодарю тебя за оказанную милость. Я успел лицезреть великого императора, властелина мира!» Дэндзиро вонзил меч себе в живот, резко дернул, увеличивая разрез. Он услышал, как матрикант негромко произнес «Соёнара»[67], хотел было ответить, но молодой воин уже подошел к нему, и последнее, что видел в своей жизни Дэндзиро Хирикава, был стремительный взблеск стали, принесшей ему избавление от боли и успокоение.

В Японской земле мы и одного дня не пробыли. Напали на нас японцы и государева брата погубили. Да Хабалова Сергея Семеныча, да станичников и стрелков более двух десятков. Мы, как отбились, разом на крейсер кинулись. А государь-то батюшка уж так по брату убивался, так убивался! Как на крейсере оказались – до самой ночи в каюте просидел, рядом с телом, значит. Офицеры к нему рвутся, князь Сергей Илларионович извелся весь, а государь молчит. Никого не принимает, не ест, не пьет, молчит. Только к ночи и отошел. Велел в каюту себе подать водки, закуски там какой, да нас всех шестерых и пригласил. Сели, поминать всех убитых стали. А как штофа четыре приговорили, так государь и говорит: господа офицеры, мол, боле вас не задерживаю, возвращайтесь, говорит, к своим обязанностям. А нас с Филей оставил!

Вот как мы втроем-то остались, так государь почал крепко пить. Уже и не закусыват, а так, машет одну за другой. А потом и говорит: а не знаешь ли, Егор, каких песен, да таких, чтоб не стыдно ими было хорошего человека помянуть. Брата твоего, батюшка, спрашиваю. А он словно запнулся, а потом и говорит: брата, мол, да, брата. Ну а как песен-то не знать? Знаю. А он опять спрашиват, не знаешь ли, Егор, «Как на дикий Терек»? Да как не знаю – знаю, оченно даже знаю. Запевай, говорит.

Спели мы, стал быть, а потом еще и «Черного ворона», и «Скакал казак через долину». Я-то еще поразился, откуда ж государь наши песни-то казачьи так хорошо знает. Да меня потом Махаев надоумил. Грит, еще в детстве, маленькому государю нашему, дед его, светлой памяти Александр Освободитель, песенников из гвардии присылал. Кто-то ему это рассказывал. А оно и видать. Коли человек на хороших песнях взрастал, так это завсегда себя окажет.

Вот только япошкам бы всем себе теперь лучше самим пузы повзрезать, как тот, которому я башку снес. Не простит им этого государь наш, ох не простит! Как мы допели, так государь вдруг махнул полстакана «орленой», да и запел. Хорошая песня, душевная. Сам, верно, сложил. Всех-то слов я не упомню, а только поется в той песне, что, мол, ежели, к примеру, завтра, храни бог, война, то за батюшку царя да за Русь-матушку весь рассейский народ как один человек встанет! И что, мол, если завтра война, то ужо сегодня к походу готовиться надобно! Ну, мы как с Филимоном это услыхали, так сразу государю и говорим: «Приказывай, батюшка! Готовы мы!» А он посмотрел на нас, обнял, да и отвечает, что, мол, он и сам это знает, а только пока не все и не всё еще к войне готово. А то эти макаки у нас бы красной юшкой еще вчера умылись! Не простит им государь, ничего не простит!