Короли Молдаванки - Страница 12

– Так из банды Корня? – переспросила она.

– Я Гека. Правая рука Корня, – кивнул он. – А я за тебя знаю. Ты живешь на Запорожской тудой. Через два дома от Корня. Я тебя часто видел. Ты всегда ходишь печальная.

– Никакая я не печальная! – вспыхнула со злостью Таня. – И вообще – мне пора домой. Меня ждут.

И она ушла. Но уже на подходе к дому, когда оставалось идти всего ничего, Таня вдруг увидела, что Гека идет за ней следом, и поняла, что он не следит за ней – он ее охраняет. И это было первое, что тронуло ее сердце.

С тех пор Гека стал неотъемлемой ее тенью, и все вокруг знали, что за Таней ухлестывает человек Корня, и обходили ее стороной. На самом деле Гека стал Таниным другом. Общался он с ней как мог мягко, с плохо скрываемой осторожностью, так как очень боялся спугнуть. И это льстило ее самолюбию.

Гека сразу понял, что Таня – девушка совсем другого круга, не похожая на всех остальных. Он навел справки и узнал то, что знали все вокруг, – что Таня категорически отказывается идти на Дерибасовскую. Этот факт окончательно сразил Геку и напрочь снес ему голову. Однако интуитивно, больше не разумом, а сердцем, Гека почувствовал, что в первую очередь Тане нужен друг. И он стал ей таким незаменимым другом, подавив в себе все остальные желания и чувства.

Когда Таня после стирки, с распухшими руками, возвращалась домой, Гека уже ждал ее на углу – с охапкой дров и с какой-то нехитрой снедью, например булочками из пекарни. Он приносил ей овощи и мелкие деньги, а как-то тронул Таню до слез, когда притащил большой, сочный кусок мяса, завернутый в газету.

– Неужели теперь Корень мясом берет? – горько пошутила Таня, но Гека не понял шутки. – Это тебе. Я сам купил. За свои деньги.

С первых же дней их странной дружбы Гека узнал о Таниной бабушке. Он стал покупать для нее лекарства, на которые у Тани не было денег, а однажды даже вызвался сидеть с ней, пока Таня работала. Но она отказалась, с ужасом представив, какое впечатление произведет на бабушку бандит Гека!..

Между тем дела в банде Корня обстояли неважно, и Таня стала единственным человеком в городе, который знал эту правду. Гека ничего не скрывал от нее, зная, что она не расскажет никому, и очень ценил эту возможность – поговорить с кем-нибудь откровенно.

Два налета Корня позорно провалились. Первый – на почтовый экипаж на Торговой – принес всего два рубля, поскольку кассу почты отвезли накануне вечером. Второй же – на ювелирную скупку на Пересыпи – вообще стал пшиком, так как день назад эту же самую лавку взял Сало.

– Представляешь, этот холоймес… слова просто не можут выходить из мой рот! Лавку работал Сало, сгреб все подчистую, до копейки, швицер задрипанный! – жаловался Гека. – Мало того, что мы можем стать посмешищем в глазах всей Молдаванки, шоб мы так жили, как они будут за это смеяться, так Корню не хватало только сцепиться с Салом!.. Это такой тип… Чистой воды фраер… Тронешь его – наживешь себе за беды!

– Странные вы какие-то, – пожимала плечами Таня, – как же можно налететь на лавку, ничего о ней не узнав? Надо же было сначала узнать, людей пораспрашивать.

– А за как бы ты сделала? – заинтересовался вдруг Гека.

– Да послала бы девчонку-наводчицу, чтоб разговорить прислугу скупщика, – сразу же ответила Таня, как будто давно об этом думала. – Прислуга все быстренько бы выложила – кто грабил, сколько взял. А то гоняетесь друг за другом, как собаки, кусаете своих же за хвост. Разве так делают?

– Жаль, у Корня нету девчонок, которым такое можно поручить, – вздохнул Гека, – не этим же дурам с Дерибасовской! У них всех мозгов меньше, чем у куриц. Химины куры задрипанные! И ты не возись с этими дурами! – вдруг вспомнил он.

– Я не вожусь, – пожала равнодушно плечами Таня. – Мне просто скучно.

– А хочешь, в иллюзион пойдем? – оживился Гека. – Я щас достану за билеты!

– Нет, – твердо ответила Таня.

Гека тяжело вздохнул. Говорить с Таней было очень интересно, но сложно.

Он часто рассказывал о своих былых успехах:

– Не, ты только послушай! Самый шухер был за налет Когана! Вот мы гульнули так гульнули! Как вспомню – на душе праздник. Ох это был и налет! Коган представительный такой мужик, степенный – не швицер, сразу за ясно. Жена его, конечно, охи-вздохи, за рот, всем на нервы, чуть в обморок не хлопнулась, особенно после того, как Корень на люстру пальнул. Осколки хрусталя посыпались, а Коган и говорит: «Ша, говорит, господа бандиты, громить квартиру тут не здесь, за не обязательно. Я деньги вам и так принесу. Так шо не делайте мине беременную голову». Открывает сейф – смотрю, а на руке у этого Когана золотой браслет – жирный такой, красивый, видно, что на заказ сделан. И буквы на нем вырезаны – Б. К. типа, инициалы его, значит. Толкаю Корня локтем, а он показывает стволом за браслет. Ну, вижу сразу – за браслет Коган будет фордабычиться. Типа – здесь он халамидник. Гляделки выпучил за мине – как вошь на мыло. Ну, Корень решил за благородство сыграть, говорит – оставляю вам, мол, браслет этот на память за нас, так что не наматывай, мол, язык за наши нервы. Красиво так получилось! Взял разбег с Привоза! Жаль, конечно, за дорогой браслет. Так и стоит перед глазами. Но Корень – не фраер, в луже не промокнет…

Таня с удовольствием слушала его истории. Они развлекали ее после мучительного, беспросветного дня. А когда Гека уходил, к Тане тихонько скреблась Лиза. Она мазала распухшие от стирки Танины руки глицериновой мазью, купленной в ближайшей аптечной лавке, за углом, на свои жалкие уличные гроши…

Первый рабочий день Володи Сосновского превратился в ад. Место ему выделили в кабинете полицейского следователя по особо важным делам Полипина, в самом центре событий. Тот под личным контролем главного полицеймейстера подполковника Бочарова вел дело о трупе на решетке Горсада. И Володя Сосновский должен был учиться у него расследованию дела.

Егор Полипин был старый сыскарь, проработавший в уголовной полиции большую часть своих 50 лет и досконально знавший мелкую уголовную шушеру и ее крупных коронованных начальников с Молдаванки. Еще несколько лет назад он знал в лицо каждого карманника с Привоза, каждого «медвежатника» с Пересыпи, каждого фальшивомонетчика из порта, каждого налетчика с Молдаванки. Но тяжелое время, когда налеты окрасились в политические цвета, внесло свои коррективы в это доскональное знание старинной уголовной жизни.

– Теперь налеты стали идейными, – жаловался Полипин Володе Сосновскому, – теперь поди разбери, где действовал Котька Куцый с Молдаванки, а где – анархисты из черной сотни террора, анархии красных дьяволов и прочие жуткие политические организации с подобными устрашающими названиями.

– Та политика политикой, а не бей мине, киця, лапой, а то я тебе вдарю шляпой! – продолжал он. – Как было при государе императоре, так и будет за после него. Всем этим политическим нужно сделать одно – за деньги. И сделать их быстро – по системе бикицер. А они замолчат свой рот на уши и будут делать нам это… типа фраера на отмазке. Таки да за сюда систему бикицер.

– Чего? Какую систему? – моргал Володя.

– Ну по системе бикицер – так говорят в Одессе. Это значит – сделать быстро, за размах, типа грандиозный шухер. И вообще – за так говорят в Одессе. Учись, не то помрешь халамидником. А где потом – быстро рвать когти.

– Кому? – пугался Володя.

– Ну, рвать когти – в смысле бежать. Слушай сюда, за шо говорю. Не наматывай язык на мои нервы! Так вот: шо бомбу бросили в сахарозаводчика во время шухера… то есть налета, шо взорвали политический участок – за всем этим стоит только одно: деньги. А потому мы постоянно будем иметь за больную голову и море проблем. И вырванные годы, за которые химины куры покажутся за рай небесный…