Королевское великодушие - Страница 3

Король выказал гнев — швырнул золотой кубок в двери. Загремел латами страж с алебардой. Карлик хрипло засмеялся: ему было известно, что с утра стражника мучила сильная жажда, а воду за питье он не признавал. С грохотом младший сержант Петруша рухнул на каменный пол. Это измена!

Изменников заживо сжигают на костре. Тогда не вершить им своих темных дел и в стране мертвых.

Король покинул пиршественную залу и отправился в опочивальню. Он откинул было полог, как вдруг обнаружил, что постель не застелена. А истоптанные грязными башмаками простыни лежали на полу. Какая наглость! Что это — заговор челяди? Или кузен Асанор тянет к замку длинные костлявые руки? Но провидцы молчат в своих предсказаниях… Нет, не до сна. Настала решающая ночь!

— Вы звали меня, сир?

Наталья выглядела здесь моложе. Вот тебе и жизнь в служанках! Правда, в королевских, поправился Павлин. Остатки в королевских бокалах куда полезнее сивухи гаражного сорта.

— Я внимаю, мой сир. — Наталья согнулась в поклоне.

— Завтра пусть сенешаль присмотрит мне новую прислугу.

— Старые пажи больше не угодны вашему величеству? — осмелилась прервать молчание короля Наталья.

— Завтра, едва багрянец восхода окрасит холодное небо, ты будешь повешена, — сказал король. — Остальные еще позавидуют тебе.

Служанка плюхнулась на колени, хлопая веками, как бабочка крыльями.

— Но, сир!.. В чем моя вина?

— Застели постель и доложи страже о моем повелении.

— Но, сир! Я не хочу умирать!

— Как смеешь пререкаться? Вон!

Наталья, согнувшись, попятилась к двери. Глаза ее уже не моргали, а были широко раскрыты от страха.

— Ступай в круглую башню и приведи мне чародея Игнасия, — приказал король.

Наталья, не дыша, выскользнула из королевской опочивальни. Наверняка король завтра передумает, обязательно передумает. Боже, сделай короля милосердным! Сделай так, чтобы он забыл обо всем!

Павлин прикрыл глаза. Теперь, когда судьба провинившихся ясна, о них надо накрепко позабыть. Королю не должно обременять себя сожалениями. Прах пьяницы-охранника удобрит синие поля, обрубок шутовской головы устрашит непослушных, вылезшие из орбит глаза служанки напомнят тунеядцам о труде.

Хорошо бы, перед сожжением стражник выпил быстрого яду… Нет! И думать не смей! Где твое королевское достоинство? Если переживать над каждой головой, как бы собственную не потерять!

— Я здесь, ваше величество!

Павлин вздрогнул. Сколько раз он запрещал Игнасию появляться из воздуха. И столько же раз хитрый волшебник извинялся. Король вздохнул.

— Простите меня, ваше величество, — проговорил Игнасий. — Как и всегда, виной моему проступку — забывчивость. Прошу великодушно простить меня, ваше величество, и заверяю вас, что впредь буду являться, как и подобает являться к милостивейшему повелителю, что означает — я буду пользоваться вратами ваших покоев будто нижайший смертный…

— Достаточно, Игнасий, — улыбнувшись впервые за нелегкий вечер, остановил его Павлин. — Твои извинения приняты.

Король помолчал. Зная наперед, о чем будет говорить правитель, Игнасий не нарушил молчание, потому что в его зыбкой памяти иногда всплывали сиротливые пункты этикета.

— Я совсем недавно коронован, Игнасий, я молод, — начал король. — И мне известно, что не следует начинать царство с крови. Но! — Павлин повысил голос. — Властителю не подобает терпеть. Сегодня я сосчитал число лишних голов на плечах. Эти головы поутру сбросят в ров! А тела отвезут в синюю долину на растерзание ночным хищникам!

Игнасий поклонился. Король продолжал:

— Палачу не впервой надевать маску и рубить топором. Но меня заботит ее величество королева-мать. Она никак не расстанется с призрачной властью королевы. Но король — я! И мне не помешает ни она, ни ее сестра, принцесса тупого Сатобея! Я углядываю в посланном мне случае длань провидения.

Король перевел дух.

— Жизнь подданных — моя жизнь, не правда ли, Игнасий?

— Это так, ваше величество. — Игнасий поклонился.

— И? — нетерпеливо вопросил король.

— Она непременно вмешается, ваше величество, непременно, и станет выслушивать советы своей сестры Зоиады, принцессы Сатобея — Желтого Острова. И вместе они будут серьезной помехой к исполнению указов юного короля, вашего величества. А это отразится на вере подданных в вас.

— Так ты отказываешься мне помочь, Игнасий? — Глаза короля сверкнули.

— Мой долг повиноваться вам, ваше величество.

— Это дерзкие слова, Игнасий! — Король нахмурился.

— Да простит меня ваше величество. Не смею говорить, но предстоящие казни мне видятся не вполне обдуманным поступком. — Колдун вновь поклонился, глубоко и с достоинством.

Королю показалось, что косматая голова колдуна прошла через ковер и углубилась в каменный пол.

— А какую казнь ты выберешь себе? — грозно спросил король и тут же ужаснулся: лишить жизни потомка великого Мерлина!

— Ваше величество, вам прекрасно известно, что я тут же переселюсь в иное существо и начну новую жизнь. Я вечен. Смерть нисколько не страшит меня, и вид казни, ваше величество, одинаково меня не беспокоит. Но я дам вам совет, ваше величество.

— Не сомневаюсь в твоих способностях, Игнасий, — кивнул Павлин. — Но, однако, помни: нарушение этикета должно быть сурово наказано. Иного совета ты не волен мне дать.

— Это так, ваше величество. Я буду краток. Чтобы сохранить ваше сердце юным, улыбку чистой и доброй, вы, ваше величество, совершите казнь.

— Что за совет! — вырвалось у короля.

— Но это не всё. — Игнасий поднял указательный палец. — Пусть топор взлетит, но не опустится на голову жертвы. Петля не затянется удавкой на шее горе-служанки. Палач начнет, но не окончит свою работу. Справедливое решение юного короля будет по достоинству оценено его матерью-королевой.

— Но ведь ее гнев, подогреваемый жалом Зоиады и волшебницами с Желтого острова, вырвется наружу раньше, чем палач зачехлит топор!

— Это предоставьте мне, ваше величество. Не извольте сомневаться в благополучном исходе этого, по моему скромному разумению, вовсе не трудного поручения.

— Пусть будет по-твоему, Игнасий, — сказал король. — Верной службой ты доказал свою преданность королю. Ступай, и не доводи дело до костра.

— Спите спокойно, ваше величество. — Игнасий, согнувшись в почтительном поклоне, исчез.

Король поморщился. Неисправимый мелкий пакостник!

Отдернув опавший полог и обнаружив перину застланным белоснежными простынями (о, всеведущий колдун!), король лег, что-то бормоча в предвкушении завтрашнего дня. Он поступил правильно, положившись на мудрого Игнасия. Жестокость, прочь из его королевства! Душа юного короля вновь стала легче пуха.

Ранним утром в башню Игнасия стучался гонец.

— Королева-мать утратила дар речи! — взволнованно сказал он. — Нужна твоя помощь! Немедленно собирайся!

Другой гонец весть о матери принес юному королю.

Сестра королевы, принцесса Сатобея, кусала локти, зная, что без королевы она просто гостья в Белом замке, и равна пешке в шахматной игре.

Мгновенно явившийся Игнасий прописал королеве пить каждые четверть часа по ложке черной противной жидкости и велел до наступления полудня никого, кроме лекаря, подающего микстуру, к королеве не впускать. У дверей в королевскую опочивальню забряцало латами самое свирепое отделение стражи.

Зоиада щелкала зубами, как голодный волк, но алебарды стражников смыкались перед любым, кроме чародея, и принцесса была бессильна.

Тем временем Павлин наблюдал за приготовлениями к казням.

В камере пыток палач оголил правую руку Юрки-худрука, провел возле локтя черту рубки и расчехлил топор. Расчехлил и посмотрелся в него как в зеркало.

В соседней камере, дрожа от холода и ужаса, стояла связанная Жанна. Палач приготовил для нее самую тесную клетку, какую только отыскал в своем подвале. В клетке впору было держать канарейку.

Королевский шут, то бишь Анна Ивановна, лежал на плахе. Анну Ивановну мучило раскаяние.