Королевский тигр - Страница 2

— Хочешь пойти ко мне и выпить кофе с бутербродом? — спросил служитель, следя за тем, чтобы в его голосе не прозвучало что-то вроде просьбы.

Снова лишь слабое, но вздрагивающее от затаенного протеста отрицательное движение. Служитель пожал плечами.

— Ну, как знаешь. — Он отвернулся. Сзади послышался резкий шорох — оглянувшись, служитель увидел, что мальчик мчится прочь, высоко вскидывая пятки и поднимая фонтанчики пыли. Отбежав на такое расстояние, где он мог чувствовать себя в безопасности, мальчишка резко остановился, обернулся назад и принялся корчить служителю рожи. Он отплясывал неописуемый обезьяний танец, издавал какие-то дикие звуки, выкрикивал что-то насмешливое. Когда же служитель не погрозил кулаком, как того ждал мальчик, и не бросился за ним вдогонку, дразниться сразу стало неинтересно. Мальчик глубоко засунул руки в обвисшие карманы болтающихся над острыми коленками коротких штанов и медленно поплелся прочь, поддавая пыль босыми ногами. Потом вдруг пронзительно свистнул, нагнулся и, подняв камень, со всей силы швырнул им в каменную стену, отделявшую зоопарк от города и с молниеносной быстротой скрылся за воротами.

Служитель остался доволен тем, как прошел начальный этап приручения, потому что уже через два часа мальчик снова стоял перед той же клеткой. Ничего другого и не следовало ожидать. Завораживающая сила, исходившая от королевского тигра, соединилась с магией, которой поразил мальчика служитель. Еще ни разу не случалось в жизни этого мальчугана, чтобы его не поколотили, когда он плохо себя вел. Бабка запросто отвешивала ему затрещины, для нее это давно сделалось чем-то вроде привычки, в силу которой люди совершают какие-то напрасные, но вроде бы необходимые действия. Била она его беззлобно. Так отгоняют назойливую муху, которая, однако, снова и снова как ни в чем не бывало садится на тарелку с пудингом. Отец обычно бил его впрок, потому что заранее угадывал в злобно-насмешливых, горящих желтыми огоньками глазах мальчика желание устроить какую-нибудь каверзу, бил прежде, чем тот успевал ее устроить, а когда потом он все-таки ее устраивал, опять бил, чаще всего довольно лениво, и позволял — или не позволял — ему ускользнуть, это зависело от степени недовольства отца своими воспитательными мерами и еще от степени его опьянения. Когда он бывал не слишком пьяным, дело могло обернуться скверно, если же отец едва держался на ногах, все сводилось к нескольким беспомощным попыткам поймать мальчишку, а потом он с руганью отказывался от своего намерения и только бормотал невнятные угрозы насчет «другого раза», о которых обычно тут же и забывал.

Для мальчика и безуспешная погоня за ним, и затрещины служили знаком бессилия взрослых. Они били его, потому что иным способом не могли справиться с ним, пусть даже таким маленьким, с его диким нравом и упрямством. Он не слишком серьезно относился к этим тумакам и не обижался на взрослых. Он их презирал. Он презирал отца безжалостно, холодно, рассудочно. В презрение к бабке примешивалась капля жалости.

Книжка с картинками, единственная игрушка, которая у него была, сохранилась в доме еще со времен бабкиной молодости. Невероятно истрепанная и грязная, для него она была подлинным сокровищем. Он то и дело заставлял бабку читать вслух, добиваясь этого тем, что сначала битый час кривлялся и шумел, бросался старухе под ноги, так что она теряла равновесие и едва не валилась на пол, щипал ее и дергал за передник, пока старуха, отчаявшись, не бралась за книгу, чтобы наспех протараторить несколько стишков, напечатанных под картинками, лишь бы этот дьяволенок хоть пять минут посидел спокойно.

Вообще-то он давно знал все стихи наизусть и свои ухищрения использовал исключительно как предлог, чтобы вволю побесноваться, до того как начнется чтение. Иногда он сразу же выхватывал книгу из бабкиных рук и сам перелистывал страницы, наизусть выкрикивая стихи, или с кривляньем распевал их на разные голоса. Под конец он швырял книгу в угол, еще разок на бегу толкал бабку и уносился вон из дома, на улицу или в зоопарк.

Между зоопарком и книгой с картинками была хоть и странная, однако бесспорная связь, пожалуй, в точности такая же, какая существует между сном и явью. В книге были нарисованы звери из зоопарка, и эти звери разговаривали между собой, но не так, как обычно разговаривают друг с другом люди, а языком возвышенным, торжественным и благородным. Они изъяснялись словами, которых мальчик никогда не слышал ни от бабки, ни от отца. Например, господин Вол говорил своему сыну: «Усвой, невежа, наконец, изящные манеры!» Тогда как отец мальчика в ответ на его грубости только и знал что орать: «А ну заткнись!»

Вначале мальчик думал, что в книжке все создания такие же придуманные и ненастоящие, как и слова, но однажды он открыл для себя зоопарк и обнаружил, что эти удивительные существа действительно живут на свете, все-все, даже королевский тигр, его любимец, тот, что в книжке говорил своему маленькому, едва не погибшему от голода облезлому детенышу:

Мальчик мгновенно отождествил себя с облезлым тигренком, как только увидел клетку со старым королевским тигром и впервые встретил его невозмутимый взгляд. Не раз он старался каким-нибудь способом заставить заговорить этого безмолвного, могучего и благородного зверя, своего отца, — кидал в клетку камешки, плясал и прыгал перед решеткой, гримасничал. В его глазах падение любых могущественных существ начиналось тогда, когда они теряли самообладание от подобных проделок. Но такими дешевыми трюками королевского тигра было не вывести из равновесия, он не выставлял себя на посмешище, ибо не пытался схватить мальчика, не бил лапами по прутьям решетки, он даже ни разу не зарычал. Он пребывал в величественном спокойствии, преисполненный непоколебимого авторитета в своем недоступном царстве — в Черном краю, который мальчик не мог хоть как-то представить себе, и потому в его душе этот Черный край был окутан мраком, непроницаемым и непостижимым.

С тех пор как он увидел во властном взгляде служителя такую же внушающую трепетное почтение невозмутимость, равнодушную ко всевозможным озорным проделкам, мальчик пришел к убеждению, что служитель тоже родом из незримого Черного края… «И величавый Нигер»? Может быть, служитель как раз и есть этот самый Нигер собственной персоной.

Он спросил у бабушки, кто такой Нигер. Но она только проворчала:

— Не знаю. Прозвание такое.

Служитель продолжил дрессировку, часто он устремлял на мальчика пристальный взгляд, причем всегда такой холодный и гипнотически неподвижный, как будто смотрел сквозь него, и под этим взглядом у мальчика появлялось странное жутковатое чувство, от которого ослабевала его беззастенчивая самоуверенность. Он и надеялся и боялся, что служитель опять заговорит с ним и отругает за плохое поведение. Но этого не происходило, и вскоре мальчик дошел уже до того, что начал под взглядом служителя втягивать голову в плечи. Больше всего ему тогда хотелось броситься ничком на землю и тихонько заскулить, но он все-таки не поддавался этому нелепому и унизительному порыву.

Как-то раз, ближе к вечеру, когда до закрытия зоопарка оставалось уже немного времени, служитель подошел к мальчику. Тот застыл от страха и дурного предчувствия и рад был бы убежать, но его тоненькие кривые ножки словно приросли к земле, и даже рук он не мог вынуть из карманов, чтобы в крайнем случае, пустив в ход кулачки, защититься от того, что, по-видимому, должно было вот-вот разразиться.

Некоторое время служитель молча смотрел на него, затем его суровый неподвижный взгляд смягчился, и он сказал:

— Хочешь пойти со мной и помочь мне кормить зверей?

Это неожиданно доброе и великодушное предложение потрясло мальчика, его глаза заблестели от невероятной, фантастической надежды.