Королевский лес. Роман об Англии - Страница 2

– Тебя что-нибудь связывает с Нью-Форестом? – поинтересовался он.

– Ничего такого не припоминаю, – ответила она. – А что?

– Меня вот связывает. В прошлом веке моя семья там здорово выделялась. По-моему, в нашу честь назвали целый лес. – Он послал ей улыбку. – Может, тебе понравится работать там. Если удобно, конечно.

– Да, Джон, – покосилась она. – Там будет видно, я это учту.

Они пролетели над лесопосадками и бурыми вересковыми пустошами еще десять миль. Местность оказалась более голой и дикой, чем она ожидала, но в Линдхерсте, в центре Королевского леса, пейзаж изменился. Дубравы, зеленые поляны; открытые лужайки, где паслись крепкие нью-форестские пони; симпатичные домики с кирпичными или белеными стенами и крышей из соломы. Такой Нью-Форест она знала по почтовым открыткам. Они пролетели над старой дорогой, которая вела через центр Леса на юг. Внизу проплывали густые дубовые рощи. На поляне она успела приметить оленя. Они пролетели над деревней на огромной вырубке, и крошечные пони выглядели точками на открытых зеленых лужайках. Брокенхерст. Внизу появилась речушка с крутыми берегами, которая текла на юг через пышную долину. Везде Дотти видела милые домики с загонами и садами. Богато. На высоком пригорке с восточной, лесной стороны долины она заметила низкую и широкую приходскую церковь – очевидно, старинную. Болдрская церковь. Надо там побывать.

Спустя минуту они очутились над портом Лимингтона с его шумной пристанью. Справа, на границе каких-то болот, объявление на лодочном ангаре гласило: «Лодочная мастерская Сигалла».

В нескольких милях западнее находился Английский канал. Под ними – красивый участок пролива Солент, а дальше – зеленые склоны острова Уайт. По мере того как самолет летел на восток, Дотти оторвалась от карты и присмотрелась к береговой линии.

– Вон там, – удовлетворенно сказала она. – Должно быть, это он.

– Что? – спросил пилот.

– Трухэм.

– Никогда о таком не слышал.

– Никто не слышал. Но это дело поправимое.

– Желаете пролететь над Бьюли?

– Разумеется.

Это будут первые кадры. Далеко внизу дремало на солнышке очаровательное старое аббатство. Дальше, скрытый за деревьями, находился знаменитый автомобильный музей. Сделав круг, они вновь устремились на север к Линдхерсту.

Едва самолет миновал его и взял курс на северо-запад к Саруму, Дотти попросила пилота выполнить еще один круг. Всмотревшись вниз, она через несколько минут определила свою цель; ошибиться было невозможно.

Одинокий камень на краю лесной опушки. Невдалеке, на небольшой гравийной стоянке, была припаркована пара машин, и Дотти различила людей, стоявших перед маленьким памятником.

– Камень Руфуса, – сообщила Дотти.

– А-а! О нем-то я слышал, – отозвался пилот.

Из сотен тысяч туристов, ежегодно приезжающих в Нью-Форест, мало кто удерживался от посещения этого любопытного места. Камень обозначал то самое место, где, согласно девятисотлетнему преданию, нормандский король Вильгельм Руфус, прозванный Руфусом – Рыжим – за рыжие волосы, охотился на оленя и при загадочных обстоятельствах пал от стрелы. Наверное, это был самый прославленный в Южной Англии камень после Стоунхенджа.

– А не было ли там дерева? – спросил пилот. – Стрела отскочила и угодила в короля.

– Запросто. – Дотти увидела очередную машину, въезжавшую на парковку. – Только похоже, что он погиб вообще не здесь.

Олениха встрепенулась, слегка задрожала, потом прислушалась.

Серо-черная весенняя ночь по-прежнему укрывала небо, как одеяло. Вдоль края леса сырой воздух отдавал торфянистым запахом вереска, смешанным с другим, от палой листвы, слабым и затхлым. Стояла тишь, как будто вся Британия застыла в предрассветном безмолвии, ожидая каких-то событий.

Затем вдруг во тьме запел жаворонок. Только он разглядел, как начал бледнеть горизонт.

Олениха недовольно повернула голову. Что-то приближалось.

Пакл шел через лес. Таиться было незачем. Когда он шуршал листьями или наступал на сучок, его можно было принять за барсука, кабана или другого обитателя леса.

Слева по темным туннелям, образованным ветвистыми дубами, промчался звук – пронзительный крик неясыти.

Пакл. Носил это имя его отец, дед или еще какой-нибудь дальний предок? Пак – одно из странных старых названий, которые загадочно появлялись на английской земле. Пак-Хилл: на южных берегах таких было несколько. Возможно, оттуда имя и пошло. Возможно, оно означало «маленький человек»: крошка Пак. Никто не знал наверняка. Но, получив это имя, клан ни разу не потрудился найти другое. Старый Пакл, юный Пакл, еще какой-то Пакл: всегда сохранялась некоторая неразбериха, кто есть кто. Когда слуги нового нормандского короля вышвырнули всю их семью из родной деревушки, они какое-то время скитались по Нью-Форесту и в результате разбили убогий лагерь возле ручья, который бежал к реке Эйвон на западной окраине леса, а недавно перебрались к другому ручью, на несколько миль южнее.

Пакл. Имя ему подходило: коренастый, узловатый, как дуб, широкие, чуть опущенные плечи. Пакл часто помогал углежогам. Его приходы и уходы оставались загадкой даже для лесных жителей. Порой, когда костер озарял его напоминающее дубовую кору лицо красноватым светом, Пакл смахивал на гоблина. И все-таки дети так и липли к нему, когда он ходил по деревушкам, где ставил ворота и плел изгороди, что выходило у него лучше всего прочего. Детям был по душе его спокойный нрав. Женщины обнаруживали, что их странно влечет некое внутреннее тепло, которое они улавливали в лесном человеке. В его стойбище у воды всегда висели голуби, на колышках были аккуратно растянуты шкурки зайцев и другой мелкой живности, а то еще попадались остатки форели, дерзнувшей пойти бурыми ручейками. Тем не менее животные почти не чурались его, явно принимая за своего.

Сейчас Пакл, шагающий сквозь тьму, в грубой кожаной куртке, надетой на голое тело, в прочных кожаных башмаках, походил на древнего человека.

Олениха, а точнее, лань осталась стоять, вскинув голову. Она немного отбилась от остальных, которые еще мирно щипали молодую весеннюю траву на опушке.

Хотя у оленей хорошее зрение и отменное обоняние, при всякой угрозе, особенно учуянной с подветренной стороны, они часто полагаются на слух. Олень способен уловить хруст ветки даже на огромном расстоянии. Олениха уже распознала, что шаги Пакла удаляются от нее.

В Королевском лесу водилось три вида оленей. Издревле принцами этого места были крупные благородные олени с красновато-бурыми шкурами. Кое-где обитали забавные косули – нежные мелкие создания чуть больше собаки. Однако недавно нормандские завоеватели завезли новый вид: стройную лань.

Оленихе было около двух лет. Шкура пятнистая, так как зимний багровый окрас менялся на маскировочный летний: светлый, кремово-коричневый с белыми пятнами. Как практически у каждой лани, у нее были белый крестец и черный хвост, но по какой-то странной прихоти природы шкура была чуть светлее обычного.

Но ее можно было идентифицировать и без учета этой особенности, поскольку у всех оленей отметины в тыльной части слегка различаются. У каждого есть кодовая метка, как отпечаток пальца у человека, только намного более заметная. Таким образом, эта лань была уже уникальна. Но природа добавила еще и более бледный окрас – возможно, людям на радость. Олениха была красивой самкой и в сезон осеннего гона должна была найти себе пару, если только ей не суждено было погибнуть от рук охотника.

Инстинкты призывали лань оставаться настороже. Она повернула голову влево, потом вправо, прислушиваясь к другим звукам. Затем напряженно уставилась вдаль. Темные деревья, окутанные мраком, казались призрачными тенями. Сломанная ветка с ободранной корой напоминала пару рожек, а небольшой ореховый куст – какое-то животное.