Королевский фаворит - Страница 17

— Где я? — прошептал Суза, протирая глаза.

— Вы у вашего преданного слуги, сеньор, — раздался грубый голос Балтазара, и тот появился в поле зрения Симона, — а его величество дон Альфонс, в своем дворце, едва ли может сказать это о ком-либо из своих приближенных.

Симон сделал усилие, чтобы припомнить все происшедшее, и мало-помалу вспомнил все события прошлого дня.

— Так это не сон, — с горечью сказал он, — вот убежище, оставленное мне Кастельмелором.

— Дай Бог, чтобы он не сделал еще худшего.

— Да… Донна Инесса, не так ли? О! Я должен ее видеть, должен знать…

— Успокойтесь; вы получите о ней сведения, не выходя отсюда. Вчера вечером я ходил в отель и узнал, что ваша благородная мать отправила без всякого ответа Антунеца и его свиту. Ваша невеста даже не знает, до чего дошла подлость вашего брата.

— Пусть она никогда не узнает этого! — вскричал Симон. — Пусть никто на свете не знает этого, слышишь ты!

— Сеньор, — отвечал Балтазар, — один человек уже знает это… донна Химена Суза знает, что у нее остался только один сын.

— Бог свидетель, я хотел избавить ее от этого горя, — сказал Васконселлос. — Но время идет, Балтазар, а никто не заботится о моей невесте; я хочу выйти отсюда.

— Как вам угодно, но вы останетесь.

— Не думаешь ли ты удержать меня силой!

— Почему бы нет? — флегматично отвечал Балтазар.

— Это уже слишком! — вскричал Васконселлос. — Ты оказал мне услугу, я это знаю и очень благодарен тебе; но держать меня пленником…

— Пленником! — перебил Балтазар. — Вы нашли верное слово. Прежде чем выйти отсюда, вам надо будет убить меня.

— Слушай, — с нетерпением сказал Симон, — вчера ты употребил против меня силу, но твое намерение было доброе, сегодня же…

— Сегодня я опять поступаю с добрым намерением, и если будет необходимо употребить силу, то я буду принужден употребить ее. Но прежде я попробую вас убить.

Он сложил руки на груди и продолжал:

— Разве я вам не говорил, что люблю вас, как моего повелителя и сына? Для моего повелителя я могу умереть, для сына я должен все обдумать и быть благоразумным. Разве вы не верите моей преданности?

— Я верю, — отвечал молодой человек, стараясь скрыть свое волнение под видом неудовольствия, — твоя привязанность велика, но она деспотична и…

— И я не хочу, чтобы слуги фаворита овладели вами, как легкой добычей! Да, это правда… Но вы сами, дон Симон, неужели вы так свободны от всяких обязанностей, что имеете право из-за пустого каприза ставить на карту вашу свободу? Разве вы не клялись уничтожить изменника, который делает из нашего короля деспота?

— Ни слова против короля! — повелительно вскричал Васконселлос. — Но ты прав, я поклялся, это обязательство сильнее твоих просьб и насилий; я остаюсь!

— Давно бы так! Я оставлю на сегодня мой мясницкий передник и надену мою прежнюю форму трубача королевского патруля. Будьте покойны, если устраивается какая-нибудь новая гадость против вас или против донны Инессы Кадаваль, я буду начеку и сделаю все, что возможно, чтобы расстроить ее.

Балтазар собрался уйти.

— Что делают лиссабонские граждане? — вдруг спросил Симон.

— Они ожидают ваших приказаний.

— Можно ли рассчитывать на них?

— До известной степени — да.

— Храбры ли они?

— Если их будет десять против одного, то они будут трусить, но, однако, нападут.

Васконселлос задумался.

— Я изгнанник, — сказал он после небольшого молчания. — Я желал бы повиноваться приказу короля, но я принес клятву и хочу также исполнить ее. Пусть лиссабонские граждане будут готовы; если они мне помогут, то сегодня ночью они избавятся от тирана, который бесчестит и оскверняет имя своего повелителя… Согласен ли ты отнести мое приказание начальникам кварталов?

— С удовольствием.

Симон вынул записную книжку и написал несколько записок, которые передал Балтазару.

— Теперь до свидания, — сказал последний. — Я предвижу, что мой день не пропадет даром и спешу начать его.

Едва выйдя из дома, Балтазар заметил невдалеке Асканио Макароне.

Последний также увидал его, и обоим пришла в голову схожая мысль.

« Вот человек, который мне сейчас нужен!» — сказал себе каждый.

Балтазар действительно искал какого-нибудь придворного лакея, привыкшего для себя или для своих господ принимать участие во всевозможных придворных интригах, так как ему надо было выяснить, что теперь делается при дворе, чтобы знать, наверное, какая опасность может угрожать Васконселлосу и донне Инессе. Асканио Макароне, со своей стороны, искал человека сильного и бесстрашного, способного на все. И каждый из них не мог найти лучшей кандидатуры.

Итальянец продолжал идти вперед с самым равнодушным видом, подняв нос кверху и сдвинув шляпу на ухо; он напевал какую-то песню и, казалось, думал обо всем, о чем угодно, только не о том, чтобы подойти к Балтазару.

Последний поклонился ему, проходя мимо, как военный своему товарищу, и продолжал путь.

— Э! — вскричал падуанец. — Ты, кажется, трубач Балтазар?

— Он самый, сеньор Асканио.

— Впрочем, тебя нетрудно было и не узнать! Тебя так давно не видно!

— Третьего дня я был на большой площади, — сказал Балтазар, показывая на щеке след от удара шпаги фаворита.

— И эта царапина заставила тебя просидеть два дня дома? Черт возьми! Не получили ли вы наследства, дон Балтазар, что можете лениться таким образом?

— А что случилось в это время во дворце? — спросил вместо ответа Балтазар.

Падуанец ударил себя по карману, в котором зазвенело золото.

— Случилось многое, очень многое! — отвечал он.

— Расскажите-ка, что такое?

— А вот погляди-ка! — сказал падуанец, вытаскивая из кармана десятка два пистолей.

— Золото! — сказал Балтазар. — Вы, должно быть, много работали, чтобы получить все это.

— О!.. Пустяки!.. Я немного услужил Винтимилю, который в награду за это, дал мне возможность начать жить сообразно моему происхождению… А ты все по-прежнему бедствуешь?

— У меня есть пять реалов, сеньор Асканио, но я должен шесть.

— Я знал что такое реал, но теперь забыл, хочешь заработать пять золотых?

— Я никогда не знал, что такое золотой, но узнаю; конечно, хочу!

— Даже не спрашивая, что надо за это сделать?

— Сколько это составит?

— Двадцать пистолей.

— Хорошо, я согласен, не спрашивая.

— Вот что хорошо сказано! — вскричал, смеясь, Макароне.

Балтазар сохранял невозмутимую серьезность. Он был прост и не умел хитрить, но в данном случае его хладнокровие давало ему преимущество над болтливым и неосторожным итальянцем. С самого начала разговора он угадал, что у Асканио в голове какой-то проект, наверняка касающийся Симона.

Асканио не рассчитывал преуспеть так скоро, он знал Балтазара и часто смеялся над тем, что называл его предрассудками, тем не менее недоверие закралось в его душу. Человек глубоко испорченный, он не мог удивляться чужой испорченности. Но этот легкий успех заставил его подумать, и он решил, что Балтазар был не так прост, как казался, и до сих пор скрывал свою игру. Это только увеличило его уважение к нему.

— Я хотел бы поймать тебя на слове, и, завязав тебе глаза, как это делают в романах, отвести туда, где тебе придется действовать. Но это невозможно, я должен сказать тебе, в чем дело. Есть одна молодая сеньорита, по имени Инесса Кадаваль… Слушай хорошенько. Она хороша собой, — продолжал Асканио, — лучше Афродиты, выходящей из морской пены. Она чиста и невинна… Я хочу похитить ее.

— Ты хочешь похитить ее? — холодно повторил Балтазар.

Итальянец покрутил усы с самым дерзким видом.

— Мой милый, — сказал он, — я тебе плачу, не говори мне» ты «. Да, я хочу похитить ее.

— А! — сказал Балтазар. — И я…

— Именно, ты… Согласен ли ты на это?

— Почему же нет?

Произнеся эти слова со своим обычным спокойствием, Балтазар взглянул на Асканио. Вероятно, в этом взгляде было что-то такое, что не понравилось прекрасному падуанцу, потому что он сделал шаг назад и посмотрел на трубача с подозрением.