Королевская сага - Страница 61
А ведь это они держали в своих руках восточную торговлю!
А местоположение Холмгарда, Гардарики, Миклагарда?
Именем последнего поздние саги отмечают Константинополь. Но почему они не знают Микилингарда, позднее - Мекленбурга, расположенного гораздо ближе, в землях поморских славян? Каким образом Ладога стала "Старым городом", Альдейгьюборгом, а Новгород на Волхове - Холмгардом, то есть "Островным городом"? Только потому, что так посчитали когда-то Ф.-И. Стрален-берг, Торфеус или Г.-Ф. Байер? Но почему я должен верить обветшалым мифам и втискивать в их рамки, как в некое прокрустово ложе, все те новые факты, которые с ними явно не согласуются?
Сравнивая саги друг с другом, я мог видеть, как меняется их география - от века к веку, от списка к списку.
Саги не знают Бирки на озере Меларен - крупнейшего, как мы знаем по германским хронистам и по житию святого Ансгария, пристанища шведских и датских викингов, этакого Порт-Ройяля древней Балтики, имевшего, кстати сказать, своего "короля". Между тем расцвет Бирки приходится как раз на время саг IX и Х века. Адам Бременский, писавший почти сто лет спустя после разрушения Бирки, сообщал, что в этот город ежегодно прибывали корабли данов, норвежцев, а также славян и сембов (то есть пруссов).
Не мог я ответить и на вопрос, который начинал меня интересовать уже серьезно, почему знаменитые "большие" сребреники Ярослава, своим чеканом схожие с монетами западноевропейских государств и ничего общего не имеющие с чеканом других монет домонгольской Руси, найдены только на берегах Балтики, а в виде подражаний - на лапландском Севере, тогда как собственно на Руси их нет? Потому ли, что, как писал один историк, они были изготовлены единожды, специально для уплаты дани варягам в Новгороде, и все отправились в качестве сувениров за границу? Но тогда непонятно, почему вообще не привился этот чекан, по своему исполнению на много порядков выше, чем те, что использовались до и после него…
По-иному, чем прежде, выстраивались передо мной и саги, особенно те, что Стеблин-Каменский отнес к "древним временам".
Для Тиандера, с которого я когда-то начинал, все они были на одно лицо, не имея прописки в пространстве и отметки о рождении во времени. Сказочные сюжеты, по его мнению, свободно компоновавшиеся сказителями, переходили от одного народа к другому, рассекая пространства эпох, как быстрокрылые корабли фризов. Историко-географический подход показал, что они содержат гораздо больше достоверной исторической информации, чем можно было ожидать.
В целом же, как оказалось, саги чутко реагировали на изменение этнической и политической карты Северной и Восточной Европы…
Все саги можно было расположить по эпохам, как по пластам.
Древнейший пласт сказаний о плаваниях норвежцев и исландцев уже знал на Балтике "восточный путь", который вел в далекую Хазарию. Он проходил севернее "страны бьярмов" и потом терялся в дальней дали. Никаких славян на своем пути он не встречал. Саги второго периода еще знают "страну бьярмов", но путают с нею другие соседние народы, к которым проникают скандинавы. Сам "восточный путь", похоже, кончается теперь возле бьярмов или финнов. Северных искателей приключений манит загадочная Русь, положение которой не совсем понятно, и далекая "страна греков", где можно "разбогатеть и совершить великие подвиги". И наконец- третий, самый верхний пласт исландских саг не помнит уже ни Биармию, ни "восточный путь". В них читатель находит реальную географию берегов Балтийского моря, а за страною ливов, куров, сембов и эстов ему открываются древнерусские княжества, куда изредка отправляются в торговле экспедиции наиболее смелые, удачливые и предприимчивые скандинавы…
Честно говоря, я мог быть доволен итогом. Пора было, что называется, "завязать" с Биармией, тем более что меня влекли новые загадки и новые горизонты. Вопросы, на которые я не успел найти ответа, следовало оставить для других, чтобы и они могли идти к своим открытиям таким же путем, каким шел я сам: от надежды - к разочарованию и от разочарования - к новой надежде…
И все же что-то меня держало. Весь тот обширный материал, который я пытался "сбросить" в дальнее хранилище памяти, обладал каким-то непонятным для меня излучением. Он словно бы сигнализировал о незавершенности работы, какой-то неоднозначности выводов, словно бы то, что было сделано, не доведено до конца, а то, что прочитано, прочитано не совсем так, как надо.
Что это было? Ощущение ошибки? Подсознательное чувство иных решений, не нашедших своего воплощения?
Я возвращался к этому каждый день, часто помимо воли. Пересматривал свои заметки, заново перечитывал тексты, просиживал снова в библиотеке морозными, туманными днями, когда на стол падал круг желтого света, обливая то ломкие старые, то шершавые и глянцевые страницы новых книг и журналов. Я снова рассматривал географические карты, с помощью лупы разбирал и выписывал по привычке названия, поражавшие своими созвучиями или прямым тождеством… Другое захватывало уже меня, другое вело путями тревожных озарений, и я не мог понять, что нужно от меня этим бьярмам и викингам, как будто бы я не сполна расплатился с ними, вернув их корабли из бесполезного плавания вокруг Нордкапа в теплую и богатую Балтику!
Потом я шел домой по стылым, взвихренным зябкой московской метелью улицам, с которых вместе со старыми домами исчезли спасительные изгибы и повороты, перешагивал через снежные змеи поземок и думал. Думал все о тех же викингах, представляя их в такое же время за зимними пиршествами, когда трещат в очаге бревна, пламя пляшет на лицах, дым растекается по балкам, на которых сверкают кристаллики копоти, звучат хвастливые пьяные речи о летних подвигах, капает с мяса на столы, на бороды, на колени жир, льется пенное пиво, хмельные песни вырываются в приоткрывающуюся дверь и тонут в безмолвии снежных сугробов, под которыми лежат вытащенные на зиму корабли, имена стран и народов сменяют друг друга и…
Как гоняют на диктофоне ленту, чтобы найти одно-два случайно вырвавшихся у собеседника слова, которые потом станут ключом к разгадке всей беседы, я пропускал в своем воображении бесчисленные картины оживающих саг. Перед моим мысленным взглядом проходили кровавые схватки викингов, морские сражения и рукопашные бои, песчаные холмы Западной Двины, увиденные однажды сквозь современную застройку ее берегов, сосны и шорох волн в Юрмале…