Королевская сага - Страница 11

О, это удовольствие быть первым и всему давать имена! Первое имя - произнесенное, написанное, напечатанное - приобретает магическую власть над читателем и слушателем, особенно если прозвучало оно впервые на иностранном языке и сопровождалось ученым покачиванием туго завитых париков… Ведь это именно Страленберг первым отождествил "Холмгард" саг с Новгородом на Волхове, а "Гардарики", "страну городов" - с Русью, разместив ее на территории современной Новгородчины и Псковщины. Пораженный сходством названия "Холмогоры" на Северной Двине с "Холмгардом", позднее Страленберг расширил границы этой земли далеко на восток. Это он решил, что Биармия тождественна Карелии, с чем согласился и В. Н. Татищев в первом томе своей "Истории Российской", однако настоящей страной бьярмов скандинавских саг Страленберг считал некую Великую Пермь с центральной гаванью у города Чердыни на Каме. Да-да! Именно там, у Чердыни, и возникло по милости Страленберга это мифическое государство, куда, по его мнению, поднимались суда из Каспийского моря, даже из Индии, пробираясь в Скифское - или Печорское - море, и далее, вдоль морского берега, в Норвегию…

К моменту выхода сочинения Страленберга интерес к отечественной истории в России еще лишь зарождался. В. Н. Татищев только приступил к написанию своего огромного труда, поэтому одним из немногих исторических сочинений, каким мог располагать тогдашний читатель о России на русском языке, кроме "Синопсиса" Иннокентия Гизеля, оказывалось сочинение Петра Шафирова с обширным заглавием: "Разсуждение какие законные причины его царское величество Петр Первый, царь и повелитель всероссийский, и протчая, и протчая, и протчая:

к начатию войны против короля Карола 12, шведского 1700 году имел, и кто из сих обоих потентатов, во время сей пребывающей войны более умеренности и склонности к примирению показывал, и кто в продолжении оной столь великим разлитием крови христианской и разорением многих земель виновен; и с которой воюющей страны та война по правилам христианских и политичных народов более ведена. Все без пристрастия фундаментально из древних и новых актов и трактатов, також и из записок о воинских операциях описано, с надлежащею умерен-ностию и истинною. Так что в потребном случае может все, а имянно: первое оригинальными древними, меж коронами Российскою и Шведскою постановленными трактатами, грамотами и канцелярийскими протоколами, також многое и безпристрастными гисториями, со стороны Российской доказано, и любопытным представлено быть: с соизволения Его Царского Величества всероссийского, собрано и на свет издано, в царствующем Санктъ-питербурхе, лета Господня 1716 года, а напечатано 1717".

Это длиннейшее заглавие я привел потому, что в нем содержится и ответ на вопрос, почему известия о древних сношениях между Россией и Швецией оказались столь актуальны в первой половине XVIII века.

Но интерес в России к открытой Страленбергом Биармии был далеко не только теоретическим. Первое, что останавливало внимание государственного чиновника и ученого, было упоминание о серебре бьярмов. Серебряный голод в России ощущался всегда. Недостаток этого металла с самых ранних времен восполняли его закупкой у иностранных купцов, западноевропейских и восточных. Собственных рудников у России до середины XVIII века не было или они были ничтожны. Почерпнутые Страленбергом из саг сведения о серебряных богатствах Биармии позволяли надеяться, что вскоре на Севере России будут открыты новые и достаточно богатые прииски.

Действительно, очень скоро из района Кандалакшского залива на Белом море, как раз из той области, на которую, как прилегающую к Биармии, указывал Страленберг, были получены первые образцы самородного серебра, а в 1732 году здесь был открыт и рудник приглашенными саксонскими рудокопами. Первое известие о работах на нем относится к 1737 году, но уже в 1741 году его закрыли по причине истощения руды и полной нерентабельности. Отдельные проявления самородного серебра, встречавшиеся на отмелях при отливе, никак не могли компенсировать стоимость сложных горных разработок, уходивших к тому же под воду…

Так сразу определилось два местоположения Биармии - на побережье Белого моря, где Северная Двина отождествлялась учеными с "рекой Виной" древних саг, и в области Прикамья, на Чердыни, откуда в XVIII веки и позднее поступали в музеи предметы так называемого "камского серебра" - произведения восточного искусства, по большей части эпохи Сасанидов.

Названия "Пермиа" и "Биармиа" казались тождественны на слух неспециалистов. Поэтому Ф.-И. Страленберг и особенно его последователи - Ф.-Г. Миллер, Ф. Эмин и П. Рычков - уже прямо утверждали, что "купечество чердынское распространялось на полдень до Каспийского моря, а на север до Скифского океана, равно и к ним из различных стран приходили купеческие суда. Предания народные утверждают, что индианцы и персияне, приходя до устья Волги, оставя свои корабли, перегружались в такие суда, коими удобнее можно было пройти вверх по рекам Волге и Каме до города Чердыня. В чем состоял торг между древними городами, - самокритично писал Рычков, - за верное неизвестно; одна-кож можно думать, что индийцы привозили к ним золото, серебро, шелковые товары и тому подобное; напротив того, здешние народы продавали им пушной товар, которым они в самой древности изобиловали паче всех других народов".

Такие утверждения вызывают сейчас у нас улыбку. Но тогда это был далеко не худший, даже весьма распространенный уровень науки. Я привел эту цитату, чтобы показать, на каких "сваях" утверждался фундамент Биармии в далеком от моря Приуралье. Вернее - как рождалась "Великая Пермь", еще и теперь живущая в некоторых научных трудах.

Поднимая и растягивая на этимологической и филологической "дыбе" названия Биармия - Берма - Перма - Пярмия, присовокупляя к этимологии находки восточного серебра в Прикамье, оставалось только дотянуть границы никогда не бывшей древней страны до берегов Белого моря, чтобы воскликнуть: вот оно, искомое! Так и было сделано в середине прошлого века. Сначала выход "Великой Перми" на берега Белого моря провозгласил Ф.-Г. Миллер в двухтомном исследовании "Угорские народы", а еще позднее в категорической форме, подготовившей базис для пропаганды "Великой Финляндии", об этом заявили финские ученые М.-А. Кастрен и И.-Р. Аспелин. Все трое были крупнейшими авторитетами в своей области, и люди, специально не занимавшиеся изучением вопроса о Биармии, не имели оснований им не доверять.