Королева Виктория - Страница 24

Угощение было поистине королевским. Одних только традиционных кексов с сухофруктами напекли больше двух сотен! А чтобы внести свадебный торт, понадобились усилия четверых мужчин: увенчанный сахарными фигурами Британии и молодоженов, торт был почти 3 м в окружности и весил около 130 кг. Пока гости пировали, молодожены под сурдинку покинули дворец и умчали в Виндзорский замок, где им предстояло вкусить все радости любви.

«В тот вечер мы ужинали в гостиной, но у меня так страшно разболелась голова, что к еде я не притронулась, и остаток вечера мне пришлось пролежать на диване в Голубой комнате, – писала Виктория. – Но как бы ни болела голова, у меня НИКОГДА, НИКОГДА не было такого удивительного вечера! МОЙ ДОРОГОЙ ДОРОГОЙ Альберт сидел рядом со мной на скамеечке, и, чувствуя его огромную любовь ко мне, я ощутила любовь столь божественную и такое счастье, о каком прежде не могла и мечтать! Он обнимал меня, и мы непрестанно осыпали друг друга поцелуями! Как мне благодарить небеса за такого мужа – прекрасного, нежного и ласкового!.. Он называл меня нежными и добрыми словами, каких я никогда в жизни и не слышала – о, что за блаженство! То был самый счастливый день в моей жизни! Да поможет мне Бог исполнить свой супружеский долг и быть достойной такого благословения!»[83]

Первая брачная ночь прошла сообразно новым веяниям: в отличие от королей былых времен, их не укладывали в постель джентльмены и леди из свиты (и, в отличие от Георга IV, Альберт не завалился спать пьяным возле камина). Никто им не мешал, и молодожены познали невиданное доселе удовольствие. Как бы упорно молва ни приписывала Виктории знаменитое «закрыть глаза и думать об Англии», секс был одним из главных удовольствий в ее жизни.

Впечатления от первой ночи она довольно откровенно описала в дневнике: «Когда занялась заря (спали мы совсем мало), и я увидела подле себя его ангельское лицо, мои чувства невозможно было выразить словами! Как прекрасен он в одной только сорочке, открывающей его прекрасную шею»[84]. «Я очень очень счастлива», – написала она Мельбурну, а дяде сообщила, что «нет никого на свете счастливее ее». «Я чувствовала, как эти благословенные руки обнимают меня в священные часы ночи, когда казалось, что весь мир принадлежит только нам и ничто не в силах нас разлучить. Я чувствовала себя под надежной защитой»[85], – будет вспоминать она, безутешная вдова, после смерти Альберта.

Медовый месяц продлился недолго: собственно, это был даже не месяц, а медовых три дня, которые молодожены провели в Виндзоре. На второй день был устроен небольшой прием «для своих», на третий – более масштабный бал. К любимой госпоже вернулась Лецен, Мельбурн захаживал почти каждый день, и жизнь потекла своим чередом – к величайшему неудовольствию принца-консорта.

Он долго и мучительно привыкал к своему новому статусу. Для пэров, как вигов, так и тори, он оставался нахлебником королевы, лишенным серьезных прав и обязанностей. Знать потешалась над его застенчивостью, с годами переросшей в замкнутость, и особенно над его акцентом. Альберт предпочитал разговаривать с женой и детьми по-немецки, а когда писал по-английски, допускал ошибки – их отлавливали секретари или сама королева. Эрудиция принца не впечатляла придворных. Темы, которые он выбирал для разговора, казались чересчур заумными и вызывали откровенную скуку.

Усмехаясь, светские повесы сплетничали о муже королевы. Спать он ложился рано и клевал носом в опере. На домашнем концерте, куда были приглашены знаменитые певцы Джованни Рубини и Луиджи Лаблаш, принц заснул в самый разгар представления. «Кузен Альберт выглядел прекрасно и, как обычно, мирно спал, сидя возле леди Норманби», – записала насмешница-фрейлина.

С женщинами Альберт держался холодно, настороже. Много лет спустя Виктория напишет в письме к старшей дочери Вики: «Все умные мужчины так или иначе презирают наш несчастный униженный пол (а кто же мы еще, раз мы созданы ради удовольствия и забавы мужчин, и нам уготованы бесчисленные муки и испытания?). Даже наш милый папа относится к женщинам так, хотя не признается в этом»[86]. Придворных дам он считал скорее служанками, чем компаньонками жены. А ведь они принадлежали к знатнейшим семействам Великобритании! Особым «пунктиком» Альберта было приветствие венценосных особ стоя. Однажды в театре он долго продержал на ногах беременную даму, пока Виктория не позволила ей присесть – правда, поставив перед ней другую фрейлину, чтобы, не дай бог, не заметил Альберт!

Балы, концерты, оживленная болтовня в салонах – излюбленные развлечения знати казались Альберту скучными до скрежета зубовного. Единственным, что могло хоть как-то сблизить немца с английскими пэрами, была охота. Принц Альберт пользовался репутацией превосходного спортсмена: мог милю за милей пройти пешком, взбирался на крутые горы, отлично держался в седле, плавал, преуспел в фехтовании и игре в хоккей. Но главной его страстью была охота, и его взгляд оживлялся, как только речь заходила о стрельбе.

И опять промашка! Принц-консорт и его новые, не слишком-то покорные подданные предпочитали разные виды охоты. Не было для английского лорда большей радости, чем скакать по полям в красном фраке и вопить «Тэлли-хо!», глядя, как гончие преследуют лису. Наравне с мужчинами охотились женщины, которым так шли изящные амазонки и цилиндры. Но как раз лисья охота казалась Альберту воплощенной бессмыслицей. Столько возни – загнанные лошади, вытоптанные поля – ради какой-то блохастой лисы. Там, откуда он был родом, леса изобиловали дичью, и немецкие князья сотнями отстреливали кабанов и оленей, которых гнали к ним загонщики. Отец Альберта похвалялся, что за свою жизнь умертвил как минимум 75 186 зверей и птиц!

В Англии олени паслись в основном в парках при усадьбах, а также в суровых горах Шотландии. Там до них и добирался принц Альберт, который мог дни напролет выслеживать оленье стадо. Егеря приносили их туши прямо к порогу, чтобы на них могла полюбоваться Виктория. Интересно, что в характере Альберта кровожадность гармонично сосуществовала с любовью к порядку. Однажды он преподнес жене ожерелье из 44 зубов оленей, и на каждом зубе была выгравирована дата смерти животного.

Англичане морщились, находя забавы Альберта чересчур жестокими. И то, что могло бы помощь ему влиться в английское общество, еще больше отдалило его как от знати, так и от простого народа.

На первых порах Виктория не делала ничего, чтобы укрепить его авторитет. Она продолжала называть мужа «ангелом», но не допускала его до государственных дел. Пусть и дальше промокает чернила с ее писем – и будет с него. В таком отношении к консорту ее поддерживал и Мельбурн, оберегавший престол от немецкого влияния, и в особенности Лецен. Проведя всю жизнь подле Виктории, старая гувернантка отчаянно ревновала ее к молодому мужу.

Недовольство принца росло. «Я весьма доволен семейной жизнью, однако мне трудно с должным достоинством выполнять свою роль, поскольку я только лишь муж, а не хозяин дома»[87], – жаловался он.

В начале 1840-х семейная лодка Виктории и Альберта неслась по стремнинам, то и дело содрогаясь от скандалов. Борьба за владычество в семье велась нешуточная. Воспитанная по принципу «Кто громче кричит, тот и прав», Виктория ожесточенно спорила с мужем. Альберт держал глухую оборону. На крики он отвечал взвешенными, логичными аргументами, не сдавая позиции и ни в коем случае не уступая.

Художник И.М. Уорд рассказывал, как принц отправился на ужин с комитетом Академии художеств. Ужин был в самом разгаре, когда из Букингемского дворца прибыл посыльный – королева соскучилась по мужу и зазывала его домой. Принц кивком отослал гонца, но с места не сдвинулся. На смену первому гонцу прибыл второй, с тем же самым посланием, а когда принц выпроводил и его, примчался третий. «Королева приказывает вашему королевскому высочеству тотчас вернуться во дворец!» – проговорил запыхавшийся посыльный. Альберт и бровью не повел. Доев десерт, он велел кучеру ехать в Клэрмонт, где и провел всю ночь, пока Виктория не находила себе места в Букингемском дворце.