Королева ведьм Лохленна - Страница 4
Отречение принесло семье много хлопот – не только скандальностью, но и неэтичностью по отношению к остальным претендентам на престол. Отца Елизаветы звали Берти (уменьшительное от Альберта), но он предпочел короноваться как Георг VI, ради преемственности и ассоциаций с отцом. (Его супруга, коронованная вместе с ним, станет зваться королевой Елизаветой.) Берти не готовили на престол. Он не мог удержаться от слез, обсуждая с матерью неожиданный поворот судьбы. “Я никогда этого не желал, – признавался он своему кузену лорду Луису Маунтбеттену (“Дики”). – Я ни разу в жизни не держал в руках государственных бумаг. Я простой морской офицер, других занятий я не знаю” (6). Новый король отличался сдержанностью, мнительностью и не самым крепким здоровьем. Он сильно заикался, и этот недостаток отчаянно досаждал ему, доводя до вспышек ярости, известных как “скрежет зубовный”.
В то же время он был человеком долга и старательно исполнял свои монаршие обязанности, заботясь о том, чтобы маленькая Лилибет – так Елизавету звали в семье – оказалась более подготовленной к своей будущей роли, чем он сам. После восхождения отца на трон Елизавета стала не “прямой”, а “предполагаемой” престолонаследницей, поскольку теоретически ее родители могли еще произвести на свет сына. Однако и Елизавета, и Маргарет Роуз были рождены кесаревым сечением, и в те дни третья подобная операция считалась чересчур рискованной для матери. На публике Лилибет, как предписывал обычай, называла родителей королем и королевой, но в домашней обстановке они по-прежнему оставались для нее мамой и папой.
Готовясь сниматься в фильме “Королева” 2006 года, Хелен Миррен раз за разом пересматривала одну двадцатисекундную пленку, считая ее невероятно показательной. “На этих кадрах королеве лет одиннадцать-двенадцать, – рассказывает Миррен, – и она выходит из огромной черной машины. Ее встречают высокопоставленные лица, она с важным сосредоточенным видом протягивает руку. Она действует согласно своим представлениям о том, как надо, и получается хорошо” (7).
“Мне кажется, в конечном счете именно воспитанию я больше всего обязана, – отметила королева накануне сорокалетнего юбилея своего царствования. – При должном воспитании – а я надеюсь, мое было именно таким, – можно многого добиться” (8). По нынешним меркам ее общеобразовательная подготовка покажется поверхностной. Женщины ее поколения и ее класса обычно обучались дома, и упор делался на практические навыки, а не на академические знания. “В университеты шли только те, кто собирался посвятить себя науке” (9), – говорит кузина Лилибет, Патриция Маунтбеттен. Если географию, историю, грамматику, литературу, поэзию и сочинение Крофи преподавала сносно, то “с математикой у нее была беда” (10), – свидетельствовала Мэри Клейтон, тоже учившаяся под началом Крофи. Давать уроки музыки, танцев и французского приглашались другие гувернантки.
От Елизаветы не требовали блестящей учебы и уж тем более интеллектуальных высот. У нее не было ни соревнования в оценках с одноклассниками (за отсутствием оных), ни изнурительных экзаменов. Единственная задача, которую отец Елизаветы ставил перед Крофи, принятой ко двору в 1932 году, – научить дочерей, шестилетнюю и двухгодовалую на тот момент, “разборчивому письму” (11). У Елизаветы почерк выработался летящий и четкий, похожий на почерк матери и сестры, но с более сильным нажимом в завитушках. Однако Крофи чувствовала необходимость утолять жажду знаний “как можно более полной мерой” (12). Она познакомила Лилибет с “Children’s Newpaper”[4], периодическим изданием, освещавшим текущие события, и подготовила почву для перехода впоследствии на новости в “The Times” и на радио BBC. В результате один из придворных советников отметил, что семнадцатилетняя принцесса “превосходно разбирается в государственной политике и текущей обстановке” (13).
На протяжении всего девичества Елизавета каждый день отводила себе какое-то время на чтение Стивенсона, Остин, Киплинга, сестер Бронте, Теннисона, Скотта, Диккенса, Троллопа и другой классики. И тогда, и повзрослев, она предпочитала историческую прозу, особенно о “дальних уголках Британского Содружества и тамошних народах” (14), – утверждает Марк Коллинз, директор Фонда Британского Содружества. Десятилетия спустя, награждая Джоан Роулинг за серию книг о Гарри Поттере, королева сообщила писательнице, что активное чтение в детстве “сослужило хорошую службу, поскольку теперь я читаю довольно быстро, а читать приходится много” (15).
Когда Елизавета оказалась непосредственной претенденткой на престол, ее учебную программу расширили и углубили. Самым главным наставником будущей королевы стал сэр Генри Мартен, вице-ректор Итона, расположенной неподалеку от Виндзорского замка престижной частной мужской школы, выпускников которой традиционно называют “старыми итонцами”. Мартен, выступивший соавтором учебника “Основы британской истории”, никак не походил на чопорного ученого. Этот шестидесятилетний холостяк с круглым, как луна, лицом и блестящей лысиной имел привычку жевать уголок платка, а у себя в кабинете, где громоздились стопки книг, которые Крофи сравнила со сталагмитами, держал ворона. Сэр Алек Дуглас-Хьюм, впоследствии четвертый премьер-министр королевы Елизаветы II, вспоминал Мартена как “импульсивного, увлеченного, яркого преподавателя” (16), в рассказах которого оживали исторические деятели.
Начиная с 1939 года, когда Елизавете исполнилось тринадцать, дважды в неделю в сопровождении Крофи она ездила в экипаже к Мартену – разбирать хитросплетения истории и тонкости британской конституции. Сперва принцесса отчаянно робела и поминутно умоляюще оглядывалась на Крофи в поисках поддержки. Мартен скользил взглядом мимо Елизаветы и, сбиваясь, именовал ее “джентльмены”, как итонцев. Однако вскоре она “совершенно освоилась” (17), вспоминает Крофи, и у них с преподавателем сложилась “чудесная дружба”.
Мартен составил суровую программу, взяв за основу внушительный трехтомник “Конституционный закон и обычай” сэра Уильяма Энсона. Кроме того, в списке литературы значились “Социальная история Англии” Дж. М. Тревельяна, “Имперское содружество” лорда Элтона и “Английская конституция” Уолтера Бэджота – основной инструмент толкования конституции, который изучали и отец, и дед Елизаветы. Мартен включил в программу даже курс американской истории. “Не скрывайте ничего” (18), – посоветовал личный секретарь короля Георга VI сэр Алан “Томми” Ласселл, когда Мартен обратился к нему с вопросом, под каким углом подавать принцессе роль короны в конституции.
В отличие от писаной американской конституции, где все четко разложено по полочкам, британская представляет собой, кроме свода законов, свод неписаных традиций и прецедентов. Она носит гибкий характер, ее творят те, кто выносит решения или даже модифицирует законы по мере возникновения прецедентов. Энсон назвал ее “несколько эклектичной конструкцией <…> как дом, который все многочисленные владельцы переделывали по своему вкусу” (19). Обязанности и прерогативы конституционного монарха довольно расплывчаты. Его авторитет состоит скорее в бездействии, чем в действии. Конституция обязывает суверена подписывать все законы, одобренные парламентом, – о вето не может быть и речи, хотя в принципе такая возможность не исключается.
Елизавета изучала Энсона шесть лет, старательно делая выписки и пометки в убористом тексте. Согласно биографу Роберту Лейси, листавшему впоследствии эти потрепанные тома в итонской библиотеке, Елизавета выделила утверждение Энсона, что усложненная конституция дает более прочную гарантию свободы. В определении англосаксонской монархии как “совещательного и условного абсолютизма” (20) она подчеркнула “совещательный” и “условный”. Мартен посвящал ее в тонкости законодательного процесса и рассказывал о всеобъемлющей парламентской власти. Елизавете приходилось так глубоко вникать в “процедурные подробности”, будто, как выразился Лейси, “ее готовили в спикеры [палаты общин], а не на трон” (21). Впоследствии премьер-министры поражались этому знанию конституционных тонкостей, проявлявшемуся в неожиданно метких вопросах.