Королева в придачу - Страница 28
Но Брэндон все же решил основательно подготовиться к встрече. Оседлав коня, он поскакал в Испвич, ближайший город, где рассчитывал найти ювелирную лавку. Он хотел сделать Мэри подношение, ведь женщины добреют, если их одаривают. Чарльз решил приобрести для принцессы что-то особенное, если такое найдется в глуши Саффолкшира. Оказалось, нашлось: две великолепные броши – удивительно тонкой работы камеи в оправе из золота с перегородчатой эмалью и вкраплениями мелких изумрудов. Теперь Брэндону было что предложить в качестве жеста примирения.
У себя в покоях Мэри Тюдор крутилась перед зеркалом, примеряя сметанное на живую нить платье. Услышав, что ее хочет видеть сэр Чарльз Брэндон, девушка вспыхнула. Краснела она также быстро, как и ее августейший брат.
– Прикажете ввести его? – спросила Мэри Болейн.
Принцесса даже задрожала. Она с самого утра ждала и боялась встречи с Чарльзом. Ей казалось, что она не сможет даже поднять на него глаза. Хотя, что за ерунда? Когда это августейшие особы терялись перед своими подданными?
Мэри напустила на себя невозмутимый вид и, накинув на недошитое платье пелерину, величественным жестом отослала женщин. Сердце ее гулко колотилось, и этот предательский жар на щеках…
Войдя, Брэндон учтиво поклонился.
– Я прошу ваше высочество простить меня. Так глупо было мне перепутать свою комнату с вашей… этим утром. Но я еще не очень хорошо изучил замок, и это утреннее недоразумение…
– О чем вы? – растерялась Мэри. – Это я должна…
– Вы мне ничего не должны, миледи. Я просто перепутал комнаты.
Они обменялись взглядами и вдруг расхохотались.
– Если моя принцесса простила меня, – наконец молвил Брэндон, – то нижайше прошу принять от меня это скромное подношение.
И он открыл перед ней шкатулку с камеями.
– О, Благословенная Дева! Это мне?..
У нее загорелись глаза при виде украшений, принцесса заулыбалась и, присобрав над локтем рукав, даже позволила ему пристегнуть броши. Глядя, как ловко справлялись с поручением его тонкие длинные пальцы, Мэри невольно вспомнила, как эти руки касались ее кожи, какие ощущения вызывали… и почувствовала, как горят щеки.
Брэндон же с самым невинным видом улыбался.
– Так все забыто? Я прощен?
Она лишь кивнула, отворачиваясь и давая понять, что он может идти. Но ничего забывать Мэри не собиралась. И едва за ним захлопнулась дверь, как она в танце прошлась по комнате и остановилась перед зеркалом. Мэри казалась себе восхитительной; и еще она думала, что ей не составит труда влюбить в себя Чарльза Брэндона.
Все дни, что они оставались в Хогли, Мэри и Чарльз вынуждены были часто встречаться. Принцессе готовили положенный гардероб, знакомили с нововведениями в этикете, а в свободное время она приводила в порядок свои дела в Хогли, давая кастеляну последние указания. Но стоило появиться Чарльзу, как она оставляла все дела. Он же развлекал ее, исподволь обучая тому, от чего она отвыкла, живя в глуши. Но ни он, ни она больше ни словом не обмолвились о том, что произошло в комнате Чарльза. Это была для них запретная тема.
Мэри жаловалась Брэндону:
– Моя Гилфорд отказалась сопровождать меня ко двору. Для меня это удар, я ведь так привыкла к ней. А она все твердит, что я уже достаточно образованна и такой взрослой принцессе не нужна гувернантка, считает, что сама уже немолода, что ей не место при блестящем дворе Генриха Тюдора. Мег хочет уехать в свой Кентский замок, заняться делами имения. Но я-то ведь знаю, что она едет с Джонатаном Холлом!
Брэндон пытался ее утешить, убеждал, что теперь при ней будут самые блестящие леди двора: достойная и услужливая Люсинда Моубрэй, знающая все тонкости этикета Мэри Болейн, умница Нанетта Дакр и, наконец, верная Джейн Попинкорт.
Мэри чуть улыбнулась.
– Да, Джейн едет со мной. Леди Гилфорд когда-то очень предвзято к ней относилась, а потом даже полюбила. Говорит, что Джейн преданна мне, а преданность следует ценить. Джейн ради меня отказалось от брака с Бобом Пейкоком, хотя он очень богат и любит ее.
Брэндон вслух восхищался этим шагом преданной фрейлины, про себя же отметил, что понимает отказ мисс Попинкорт. Она была придворной дамой и не могла не знать, какая блестящая перспектива открывается перед ней, если она станет наперсницей принцессы. Это куда значительнее, чем быть женой торговца из Ипсвича! К тому же Джейн может надеяться вновь завоевать короля и возвыситься при дворе. Да, он понимал ее мотивы. Что касается его самого, то придворная жизнь была всем, что ему сейчас требовалось. И он старался увлечь Мэри прелестями ее новой жизни, тем более, что она требовала, чтобы он открыл ей, за кого ее хотят выдать замуж.
Мэри слушала его с интересом и вниманием, но иногда на нее накатывала грусть. И она удивляла его, говоря, что ей будет недоставать Хогли, что она любит эти места. Она обнаружила, что привыкла к этой жизни, к своей свободе. Ей нравилось бродить по зеленым лугам, сидеть с удочкой у рва, жить беззаботной и простой жизнью среди этих милых людей…
Вздыхая, она вкладывала руку в его ладонь и вдруг бросала быстрый загадочный взгляд из-под полуопущенных ресниц, от которого Брэндона бросало в жар. Порой Мэри действовала на него подобно бокалу шампанского. В нем словно что-то вспыхивало… и гасло, подавляемое голосом рассудка и осторожностью. Просто малютка дьявольски соблазнительна и кокетлива. К тому же – заметил он с некоторой досадой – свои чары она пробует не только на нем. Она свела с ума Гарри Гилфорда, заигрывала с Болейном. А эти ее две тени – Гэмфри и Илайджа! И если с Гэмфри, достаточно предприимчивым, чтобы войти в свиту шталмейстера двора, Брэндон смог поладить, то с этим, как его звали, «гусенком» Илайджей, он ничего не мог поделать. Тот, похоже, только и жил взглядами Мэри. А тут еще и сама принцесса заявила, что собирается включить его в свою свиту, не желая с ним расставаться.
Брэндон был против. Да этот парень насмешит весь двор деревенской неуклюжестью и может скомпрометировать ее высочество своими влюбленными взглядами! Мэри глядела на Брэндона с наивным кокетством:
– Уж не ревнуете ли вы меня, Чарльз? Столько пыла, горечи…
В день отъезда Мэри расплакалась, глядя на старые стены замка Хогли, который она оставляла, но вскоре вытерла слезы, стала весело болтать со своими дамами, даже напевала что-то, пытаясь подыграть себе на лютне. Потом принцесса велела подвести верховую лошадь – ее высочеству было угодно ехать верхом и непременно во главе кавалькады, рядом с Чарльзом Брэндоном.
Свита многозначительно переглядывалась, кивая в их сторону: все уже заметили предпочтение, которое принцесса оказывает шталмейстеру. Чарльз пытался найти себе оправдание: ведь он в фаворе у Тюдоров, рос вместе с Мэри, был ей как брат, к тому же разве он не обязан развлекать и веселить ее? Но все же он сдерживал себя, памятуя, что у него есть и серьезная тема для разговора… Об исчезнувших средствах на ее содержание, например, и о том, что ей не следует жаловаться брату на бедность, которую ей пришлось пережить в Хогли. Но едва он стал мягко говорить с ней об этом, лицо принцессы помрачнело.
– У меня было лишь сто человек штата, да и то половина из них разбежалась, – тихо проговорила она. – Я жила на мизерные средства. Мы не позволяли себе тратить на еду более двух фунтов в неделю и чуть больше на дрова и свечи. Я ходила в штопаных платьях и не могла принимать гостей. А ведь я Тюдор, сестра короля. Моему брату должно быть стыдно, что он так обошелся со мной.
У Брэндона сжалось сердце. Он ругал себя последними словами и сожалел, что не может произнести их вслух. И в то же время он понимал, что должен как-то извернуться, отвести от себя угрозу, солгать ей… Поэтому Чарльз переводил разговор на Генриха, на траты, которые королю пришлось понести из-за военной кампании.
– Не забудьте еще о пирах и турнирах, которые он устраивает при дворе, о чем вы мне столько рассказывали!