Королева в придачу - Страница 2

– Я хочу умереть, – тихо проговорила принцесса. – Обо мне все забыли. И Чарльз Брэндон в том числе…

Если Мэри Тюдор заговорила о своей первой полудетской любви, значит, дело совсем плохо. Но Мег Гилфорд сделала вид, что не расслышала последних слов своей подопечной.

– Ну вот еще! – совсем по-деревенски фыркнула матрона. – Да вы поглядите, Мэри, какая круговерть на дворе. Никакой гонец к нам не пробьется из-за таких заносов.

Мэри впервые за все время оглянулась.

– Ты думаешь, Гилфорд? Мег, но ведь ты говорила, что на Рождество всегда ясное небо. Чтобы видеть звезды.

Леди Гилфорд прислушалась. Ветер выл и стонал на улице. В окне дребезжали стекла, за ними то и дело проносились хлопья снега, белые, как призраки. В трубе завывало, разгоревшийся огонь метался, и клубы дыма из-за ветра разлетались по комнате. Послышалось, как затрещала сорванная бурей с крыши плитка черепицы и неслышно упала – вокруг замка намело огромные сугробы.

– Видишь, какое ненастье, – сказала леди Гилфорд. – Зря ты здесь торчишь, девочка. Но к ночи, ко времени рождественской мессы, непременно распогодится, уверяю тебя. А там и гонцы прибудут.

Она не верила в то, что говорила, но сейчас главное – вывести Мэри из ее горестного оцепенения, в котором она пребывала с утра. Надо же, а ведь еще накануне весела была, как птичка.

– Ну так что, Мэри? Так и будешь стоять тут? Мне нужна твоя помощь. Сама-то я не управлюсь по хозяйству.

Мэри впервые улыбнулась. Это ее-то Гилфорд не управится? Наконец принцесса сказала, что выпила бы немного эля с булочкой. Ну что ж, это уже победа. У ее высочества с утра маковой росинки во рту не было.

Однако покидать свой наблюдательный пункт принцесса отказалась. Леди Гилфорд не настаивала, с головой уйдя в предпраздничные хлопоты, но в какой-то момент и сама почувствовала себя усталой и подавленной. Душа болела за свою воспитанницу. Носившая ей перекусить Изабелл сказала, что принцесса, хоть и поела с аппетитом, от окна не отходит. И что, спрашивается, выглядывает? Кругом лишь снег и сугробы, дороги совсем замело. Но, с другой стороны, леди Гилфорд ее понимала, и ей сделалось горько. Она отстраненно следила за тем, как слуги устанавливают столешницы на козлах, расстилают белоснежные скатерти. Им и дела нет до переживаний принцессы, они привыкли к постоянным перепадам ее настроения. А на подходе Рождество. Все веселы, смеются, охранники шутят со служанками, дети бегают, собаки путаются под ногами. Леди Гилфорд неожиданно все это стало раздражать. Она кричала, бранилась, мечась между кухней и залом, даже ударила и отчитала одну из нерадивых служанок.

На плечо ей легла широкая теплая рука доктора Джонатана Холла.

– Ты утомилась, дорогая. Иди передохни. Я пригляжу за всем.

Как хорошо, когда на закате жизни рядом есть человек, который заботится о тебе и желает помочь. Леди Гилфорд склонила набок голову, потерлась благодарно щекой о его теплые пальцы. Не беда, если кто-то и заметит. Хогли – замок маленький, здесь всем все известно, и наверняка многие из слуг уже знают, что лекарь принцессы наведывается по ночам в спальню гувернантки миледи. Но так приятно после долгих лет вдовства вновь ощутить в постели теплое мужское тело, заснуть, положив голову на плечо мужчине. А то, что он не ровня ей, даме из свиты ее высочества, что ниже рангом… Будь они при дворе, она не допустила бы этого. Здесь же… что ж, жизнь в глуши имеет и свои преимущества.

Леди Гилфорд решила отдохнуть часок в своей комнате. Кровать чуть скрипнула, когда пожилая леди удобно устроилась на меховом покрывале. Огонь в комнате поддерживали весь день, и теперь здесь было тепло, стоял тонкий запах сосновых поленьев. Глядя на язычки пламени, женщина задумалась.

Она была приставлена к принцессе, когда той исполнилось пять лет. Король Генрих VII Тюдор, покойный отец нынешнего монарха, считал, что девочке самое время браться за учение. Мэри была младшей в семье. Старшими были наследник престола Артур, принцесса Маргарет и принц Генрих. Мэри считали слабым и болезненным ребенком, поэтому, когда в штат юной принцессы ввели вдову лорда Гилфорда леди Мег, ей сразу дали понять, что ее подопечная нуждается в особо деликатном и бережном обращении. Гувернантка же вскоре пришла к выводу, что более избалованного и капризного ребенка еще свет не видывал, а все эти ее загадочные болезни – чистейшей воды притворство. Стоило девочке чего-то захотеть, чего ей не дозволялось, как она начинала жаловаться на всякие боли, реветь, падать на пол в истерике. Часто она и в самом деле доводила себя плачем до нервной лихорадки, покрываясь сыпью. Ее венценосные родители тут же шли на уступки – и приступы принцессы тотчас прекращались. Возможно, поначалу Мэри и была слабенькой, но потом своим детским умишком хорошо усвоила, как многого можно добиться притворством. Леди Гилфорд не сразу это поняла и лишь позже убедилась, что в этом очаровательном хрупком ребенке пропасть здоровья и лицемерия, и не побоялась все чаще прикладывать к августейшей попке свою худую, но отнюдь не легкую руку. Тогда она еле терпела свою воспитанницу и всерьез подумывала отказаться от столь хлопотного места. Однако как-то незаметно получилось так, что строгая дама и капризная принцесса научились находить общий язык, а Мэри даже привязалась к зануде-гувернантке. И постепенно Гилфорд стала с девочкой гораздо мягче, принцесса сделалась послушнее, прекратила симулировать, и вскоре леди Гилфорд в знак поощрения за успехи в воспитании принцессы повысили жалованье.

Потом в Англию прибыла испанская принцесса Катерина Арагонская, ученая, элегантная, утонченная, и Мэри заявила, что хочет быть такой же, как эта леди из древнего рода де Тостамара. Катерина приехала, чтобы стать женой наследника трона, принца Артура Уэльского, и в день их свадьбы состоялись торжества, которые скупой Генрих VII редко когда устраивал. Маленькие Маргарет, Генрих и Мэри получили от них истинное удовольствие. Мэри даже позволили принимать участие в танцах, и придворные с улыбкой глядели, как крошку-принцессу ввел в круг воспитанник короля, восемнадцатилетний Чарльз Брэндон. Одна Мег сурово поджимала губы. Брэндон был известным повесой, о его амурных похождениях ходило немало толков, и гувернантке не нравилось, что ее подопечной позволяют так много времени проводить с этим вертопрахом. Хотя… Мэри ведь еще совсем ребенок, а Брэндон всегда находился в королевской семье на особом положении. Отец Чарльза был одним из соратников Генриха VII в его борьбе за трон и в решающей Босуортской битве[2] закрыл короля своим телом. Тогда Генрих Тюдор поклялся умирающему другу позаботиться о его сыне, и Чарльза Брэндона привезли ко двору, где он рос и воспитывался как член семьи Тюдоров.

Поэтому никого не шокировало, что красавчик Брэндон проводит столько времени с младшей принцессой. Одна Мег была недовольна. Она замечала, как ее высочество всегда необыкновенно возбуждена в его обществе, просто светится, стоит появиться протеже ее отца. А после свадьбы Артура и Катерины и танцев с Чарльзом она говорила Гилфорд, едва не заикаясь от волнения:

– Ты видела, Мег? Ты видела?.. А когда я вырасту, Брэндон будет первым, кто влюбится в меня. Ведь и я когда-нибудь стану леди не хуже Катерины Арагонской!

Однако участь Катерины Арагонской оказалась незавидной. Артур Уэльский умер через полгода после свадьбы, и никто не знал, как поступить с Катериной. Оказалось, что ее отец – испанский король Фердинанд Арагонский – не выплатил и половины обещанного приданого, а Генрих Тюдор не желал возвращать Катерину отцу, пока не получит всего приданого. Поэтому овдовевшую Катерину поселили в Лондоне в Дурхем-Хаусе, причем с таким ничтожным содержанием, что ей едва удавалось сводить концы с концами. Принцесса Мэри порой навещала ее, а вернувшись, рассказывала «своей Мег», округлив глаза и забавно надувая яркие губы:

– Она вынуждена рассчитать всех своих слуг, у нее на стол подают самые простые блюда, камины почти не топят, а подол ее платья заштопан до неприличия. Ей даже пришлось заложить свои драгоценности, и она не брезгует теми подношениями, которые посылает к ее столу герцог Бекингемский.