Король ворон (ЛП) - Страница 3

Все женщины открыли друг другу пять различных видов Башни. Версия Башни Кайлы, пожалуй, лучше всего отображала значение карты: в замок, излучающий НЕПОКОЛЕБИМОСТЬ, ударила молния и подожгла его, кроме того, на него нападало нечто, напоминающее африканских коралловых аспидов. Женщина в окне в полной мере испытывала на себе последствия от удара молнии. С самого верха башни, с крепостной стены был сброшен мужчина, а может быть, он выпрыгнул сам. Как бы там ни было, он тоже был охвачен огнём, и змея хотела его заполучить.

— Итак, мы все умрём, если ничего не предпримем, — высказалась Кайла.

Гвенллиан пропела:

— Owynus dei gratia Princeps Waliae, ха-ла-ла, Princeps Waliae[2], ха-ла-ла...

Подняв высоко голову, Артемус будто собрался встать. Мора, дабы унять его порыв, опустила руку ему на плечо.

— Мы все умрём, — согласилась Мора. — Когда-нибудь. Давайте не будем паниковать.

Кайла не сводила взгляда с Артемуса.

— Только один из нас паникует.

Джими передала по кругу бутылку виски.

— Пора найти какие-нибудь решения, дорогие. И как же нам их искать?

Все женщины устремили взгляды на чёрный гадальный шар. Хотя в нём не было ничего примечательного: это был обыкновенный стеклянный шар за одиннадцать баксов, купленный в одном из магазинчиков, в которых полно кошачьей еды, мульчи и дешёвой электроники. В клюквенно-виноградном соке, что заполнял его, не было мистической силы. Но всё же было что-то зловещее в том, как жидкость, казалось, беспокойно себя вела. Шар отражал только тёмный потолок, но было похоже, что он хотел показать нечто большее. Гадальный шар демонстрировал варианты возможного будущего. Не все из них хорошие.

(Одна из возможностей: использование отражения, чтобы отделить душу от тела, и дальнейшая смерть.)

Хотя именно Мора принесла шар, теперь она же его оттолкнула.

— Давайте прочитаем всю жизнь, — предложила Орла. Она лопнула пузырь из жевательной резинки.

— Ну уж нет, — отрезала Кайла.

— Всех нас? — уточнила Мора, словно возражения Кайлы не прозвучало. — Прочтём нашу жизнь как целой группы?

Орла махнула рукой, указав на все колоды; её огромные деревянные браслеты удовлетворённо стукнулись друг о друга.

— Мне нравится, — согласилась Мора. Кайла с Джими вздохнули.

Обычно для гадания используется только часть из семидесяти восьми карт колоды. Три или десять. Может, на одну или две больше, если нужно было что-то уточнить. Каждому месту для карты задавался один вопрос: В каком состоянии ваше подсознание? Чего вы боитесь? Что на самом деле вам нужно? И каждая карта, помещаемая в это самое место, давала один соответствующий ответ.

Семьдесят восемь карт — это множество вопросов и ответов.

Особенно, если гадают пятеро.

Кайла с Джими вновь вздохнули, но принялись тасовать карты. Потому что это было правдой: у них имелось много вопросов. И им нужно было много ответов. Женщины одновременно перестали тасовать, закрыли глаза и поднесли колоды к сердцу, сосредоточившись только друг на друге, на переплетении их жизней между собой. Свечи мерцали. На скульптурах богинь играли длинные и короткие, а потом снова длинные тени. Гвенллиан замычала, следом за ней себе под нос замурлыкала и Джими.

И только Артемус сидел в стороне, нахмурив брови.

Но женщины включили его в свой круг, когда стали раскладывать колоду. Сначала они выкладывали узоры из карт на твёрдую столешницу, шепча возможные положения и значения друг для друга во время процесса. Затем они вырисовывали из них ветви так, чтобы те указывали только на Артемуса, только на Джими, только на Орлу. А затем они разложили карты в виде корней, направленных только на Кайлу, только на Мору, только на Гвенллиан. Они стукнулись головами, положили карты друг на друга, рассмеялись над созданной ими же путаницей и ахнули, взглянув на порядок изображений. В итоге появилась история. Она была о людях, которые изменились, и людях которые их изменили. Гадание включало в себя все самые сочные фрагменты их жизней: когда Мора влюбилась в Артемуса; когда Джими ударила Кайлу; когда Орла тайно опустошила общий банковский счёт на веб-сайт для бизнеса, который до сих пор приносит деньги; когда Блу сбежала из дома и была возвращена назад копами; когда Персефона умерла.

Ветвь, что вела к Артемусу, была мрачной и гнилой, захламлённой мечами и страхом. Темнота в ней вела к стволу, соединяясь с чем-то зловещим, разлагающимся в корне, который принадлежал Гвенллиан. Очевидно, что эта темнота была тем, что убьёт всех, если они ничего не предпримут, хотя сказать точно что это, было невозможно. Женское ясновидение никогда не было способно проникнуть непосредственно на энергетическую линию, а эта темнота была сосредоточена именно там. В то же время выход из этой темноты существовал за пределами энергетической линии. Он казался многогранным, сомнительным и трудным. Хотя развязка была незамысловатой.

— Предполагается, что они должны работать вместе? — с сомнением в голосе поинтересовалась Кайла.

— Именно это здесь и сказано, — ответила Мора.

Джими потянулась к бутылке, но та оказалась пуста.

— А мы не можем просто сами с этим разобраться?

— Мы просто люди, — ответила Мора. — Обычные люди. Они особенные. Адам связан с энергетической линией. Ронан — грезящий. А Блу усиливает всё это.

— Богатенький Ричи — всего лишь человек, — заметила Орла.

— Да, и он собирается умереть.

Женщины снова рассматривали, покрытое таро пространство.

— Это значит, она ещё жива? — спросила Мора, постучав по карте на одной из ветвей — Королеве Мечей.

— Возможно, — пробурчала Кайла.

— Это значит, она собирается уехать? — поинтересовалась Орла, похлопывая другую карту и ссылаясь на другую «она».

— Возможно, — вздохнула Мора.

— Это значит, она собирается вернуться? — требовательно спросила Кайла, указывая на третью карту и имея в виду третью «она».

— Возможно, — завопила Гвенллиан, вскочив из-за стола. Она начала вращать руками в воздухе.

Ни одна из них не могла больше спокойно сидеть. Кайла отодвинула свой стул.

— Принесу ещё выпить.

Джими хмыкнула в знак согласия.

— Если это конец света, то почему бы и нет.

Когда другие вышли из-за стола, Мора осталась, глядя то на отравленную ветвь из карт Артемуса, то на самого Артемуса, сгорбившегося за ней. Случайные мужчины из мистических рощ больше не были в её вкусе. Но, тем не менее, она помнила, как любить Артемуса, и этот Артемус был сильно истощён.

— Артемус? — позвала она мягко.

Он не поднял голову.

Она коснулась пальцем его подбородка, он вздрогнул. Она наклонила его лицо так, чтобы смотреть на него глаза в глаза. Он никогда не стремился заполнять пространство словами, и всё ещё этого не делал. И выглядел так, будто никогда не стал говорить бы ни слова, если бы мог.

С тех пор, как они оба выбрались из пещеры, Мора не задавала ему вопросов ни о чём, что произошло за эти годы, пока они не виделись. Но теперь она спросила:

— Что с тобой произошло, что сделало тебя таким?

Он закрыл глаза.

Глава 2

— Где, чёрт побери, Ронан? — спросил Гэнси, эхом повторив слова, которые тысячи людей произносили, с тех пор как человечество освоило речь. Когда он вышел из научного корпуса, то немного отклонил голову назад, будто Ронан Линч — грезящий среди спящих, сражающийся среди людей, прогуливающий среди занятий — мог каким-то образом пролетать сверху. Его там не было. Только самолёт, неслышно оставляющий след посреди чистой синевы над школьным двором Аглионбая.

По другую сторону железного забора рядом с ними городок Генриетта издавал продуктивные послеобеденные деловые шумы. По эту сторону — студенты Аглионбая издавали непродуктивные послеобеденные подростковые шумы.

— Он был на технологии?

Адам Пэрриш — маг и загадка, студент и логик, мужчина и мальчик — переместил амбициозно гружёную сумку на другое плечо. Он не видел причин, зачем бы Гэнси верить, что Ронан был где-то рядом с академией. Потребовалась вся сила воли Адама, чтобы сосредоточиться на Аглионбае после недели волшебных пещер и мистических спящих, которые теперь у них были, а Адам здесь самый мотивированный студент. Ронан, с другой стороны, известной лишь ему закономерностью показывался только на уроках латыни, и теперь, когда всех учеников латыни позорно перевели в дополнительную группу французского, что ему ещё оставалось?