Король крыс - Страница 17

В бунгало наступило долгое задумчивое молчание.

– Интересно, почему он спросил об этом? – Ларкин посмотрел на Мака.

– Да, – сказал Мак. – Мне тоже интересно. Вы заметили, как засветилось его лицо?

– Совершенно верно! – бросил Ларкин, черты его лица заострились. – Грей прав в одном. Бриллиант может стоить немалой крови.

– Это только слух, полковник, – заметил Питер Марлоу. – Никто бы не мог хранить столь дорогую вещь так долго. Это невозможно.

– Я надеюсь, что вы правы, – нахмурился Ларкин. – Молю Бога, чтобы у моих ребят его не оказалось.

Мак потянулся. Голова болела, и он чувствовал, как приближается приступ лихорадки. «Да, – подумал он спокойно, – наверное, дня три у меня еще есть». Лихорадка трепала его столь часто, что стала такой же привычной частью его жизни, как и дыхание. Сейчас она повторялась раз в два месяца. Он вспомнил, как в сорок втором должен был уйти в отставку по настоянию врача. Когда малярия добирается до твоей селезенки, пора домой, старина, домой в Шотландию, назад, к прохладной погоде. Купить маленькую ферму около Киллина с видом на красоты озера Лох-Тей. Тогда можно выжить.

– Да, – произнес устало Мак, ощущая груз своих пятидесяти лет. Потом сказал вслух то, о чем они все думали: – Но если бы нам достался этот крошечный чертов камушек, мы могли бы вести призрачное существование, не опасаясь будущего. Совсем не опасаясь.

Ларкин скрутил сигарету, закурил, сделав глубокую затяжку. Потом передал ее Маку, который покурил и передал сигарету Питеру Марлоу. Когда они почти докурили, Ларкин сбил горящий конец и высыпал остатки табака в коробочку. Он нарушил тишину:

– Пожалуй, пойду пройдусь.

– Саламат, – улыбнулся Питер Марлоу, что означало «Да будет с тобой мир».

– Саламат, – изобразил на своем сером лице улыбку Ларкин и вышел на солнце.

Пока Грей поднимался по склону к хижине военной полиции, голова его горела от возбуждения. Он пообещал себе, что, как только доберется до хижины и выпустит австралийцев, скрутит сигарету, чтобы отпраздновать это событие. Его вторая сигарета за сегодняшний день, хотя у него осталось яванского табака всего на три самокрутки, а выдача должна быть на следующей неделе.

Он прошагал по ступенькам и кивнул сержанту Мастерсу:

– Можешь их выпустить!

Мастерс снял тяжелый засов с двери бамбуковой клетки, и перед Греем замерли два угрюмых человека.

– После переклички вы должны явиться с рапортом к полковнику Ларкину.

Двое козырнули и ушли.

– Чертовы смутьяны, – буркнул Грей.

Он присел, вынул коробочку с табаком и бумагу. В этом месяце он был расточительным. Грей купил целую страницу из Библии. Из этой бумаги получались самые лучшие сигареты. Хотя он и не был религиозным человеком, все-таки это походило на святотатство – пускать Библию на раскурку. Грей прочитал строки на обрывке, из которого он собирался скрутить сигарету: «И отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его. И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел. И сказала ему жена его…»

«Жена! За каким чертом попалось мне на глаза это слово?» Грей выругался и перевернул обрывок.

Первое предложение на другой стороне гласило: «Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева?»

Грей подскочил, когда в окне просвистел брошенный кем-то камень, ударился о стенку и стукнулся об пол.

Камень был завернут в кусок газеты. Грей поднял его и метнулся к окну. Но вокруг никого не было. Грей сел и расправил бумагу. По краю обрывка было написано: Давайте договоримся. Я поднесу вам Кинга на тарелочке, если вы закроете глаза на то, что я буду немножко приторговывать, когда вы получите его. Если сделка состоялась, выйдите на улицу из хижины на минуту, держа этот камень в левой руке. Потом избавьтесь от другого полицейского. Ребята говорят, что вы честный коп, поэтому я верю вам.

– Что в ней написано, сэр? – спросил Мастерс, уставясь на бумагу слезящимися глазами.

Грей скомкал обрывок.

– Кто-то считает, что мы слишком усердно работаем на японцев, – резко сказал он.

– Чертов ублюдок. – Мастерс подошел к окну. – Черт побери, они думают, без нас здесь кто-нибудь поддержал бы дисциплину? От педерастов житья бы не было.

– Это верно, – согласился Грей. Бумажный комочек был как живой в его руке. «Если это настоящее предложение, – думал он, – Кинга можно будет одолеть».

Принять решение было непросто. Ему предстояло выполнить свою часть сделки. Он обязан держать слово. Он был честным копом и немало гордился своей репутацией. Грей знал, что он все отдаст за то, чтобы увидеть Кинга в бамбуковой клетке, лишенного его нарядов, даже если придется слегка прикрыть глаза на нарушение правил. Ему было интересно, кто из американцев мог стать стукачом. Все они ненавидели Кинга, завидовали ему, но кто мог стать Иудой, кто подвергает себя риску разоблачения, зная, какими будут последствия? Кем бы этот человек ни был, он никогда не будет таким же опасным, как Кинг.

Поэтому Грей вышел наружу с камнем в левой руке и внимательно рассматривал проходивших мимо людей. Но никто не подал никакого знака.

Он выбросил камень и отпустил Мастерса. Потом сел и стал ждать. Он уже перестал надеяться, когда в окно влетел еще один камень со следующей запиской: Проверяйте жестянку в канаве около шестнадцатой хижины. Дважды в день, утром и после переклички. Она будет служить нам для связи. Сегодня ночью он будет торговать с Турасаном.

Этой ночью Ларкин лежал на своем тюфяке под противомоскитной сеткой, мрачно размышляя о капрале Таунсенде и рядовом Гёбле. Он видел их после переклички.

– Какого черта вы устроили драку? – спрашивал он неоднократно, и всякий раз они оба угрюмо отвечали:

– Орлянка. – Но Ларкин инстинктивно чувствовал, что они лгут.

– Я хочу знать правду, – сказал он сердито. – Давайте, вы же приятели. Итак, почему вы подрались?

Но оба упрямо не отрывали глаз от земли. Ларкин спрашивал их по очереди, но всякий раз каждый из них хмурился и бурчал:

– Орлянка.

– Ладно, ублюдки, – наконец рявкнул он сердито. – Я даю вам последний шанс. Если вы не расскажете мне, я исключу вас из своего полка. Насколько я понимаю, тогда вы не сможете выжить.

– Но, полковник, – ахнул Гёбл. – Вы не сделаете этого!

– Я даю вам тридцать секунд, – зловеще объявил Ларкин.

И люди поняли, что он имеет в виду. Они знали, что слово Ларкина – закон в его полку, потому что Ларкин был для них как отец. Исключение означало одно: они перестанут существовать для своих товарищей, а без товарищей они умрут.

Ларкин подождал минуту. Потом изрек:

– Хорошо. Завтра…

– Я расскажу вам, полковник, – выпалил Гёбл. – Этот чертов педик обвинил меня в том, что я украл еду у своих товарищей. Он сказал, что я украл…

– А ты и украл, поганый ублюдок!

Только отданная злобным голосом полковника команда «смирно» удержала их от новой драки.

Капрал Таунсенд первым рассказал свою версию происшедшего.

– В этом месяце я отбываю наряд на кухне. Сегодня нам надо было приготовить еду для ста восьмидесяти восьми человек…

– Кто отсутствует? – спросил Ларкин.

– Билли Донахью, сэр. Он ушел в госпиталь сегодня днем.

– Ладно.

– Хорошо, сэр. Сто восемьдесят восемь человек по сто двадцать пять грамм риса в день дает двадцать три с половиной килограмма. Я всегда сам хожу на склад с приятелем и слежу за тем, как развешивают рис, а затем приношу его, чтобы быть уверенным в том, что мы получили по справедливости. Ну, сегодня я следил за взвешиванием, когда меня скрутила боль в животе. Поэтому я попросил вот этого Гёбла отнести рис на кухню. Он мой лучший приятель, поэтому я решил, что могу доверять ему…

– Я не брал ни одного проклятого зернышка, ты, ублюдок. Перед Богом клянусь, что…